Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

— О, Паша! — сказал он вполне приветливо. — А что опять? Мясо уже все поели?

— Еще не все, но было очень вкусно. — Apec вежливо улыбнулся.

— Ну, ясное дело, вкусно. — Михалыч пожал плечами, а потом сказал: — Вижу, с Феней ты уже познакомился!

— С Феней? — У Ареса не получилось сдержать злорадное изумление.

— Аграфена я. — Выдра помахала ему рукой, а потом с ехидством посмотрела на папеньку. — Видишь, папа, юноша тоже не разделяет твоих взглядов на прекрасное.

— Нормальное имя, — проворчал Михалыч с явным смущением.

— Согласно семейной легенде: папенька был так опечален, что первенцем у него родилась девочка, что выпил лишнего и регистрировать ребенка отправился в ЗАГС без предварительного инструктажа, — усмехнулась выдра Феня. — Папа, почему Аграфена? Кто тебя надоумил?

— Да угомонись ты! — Михалыч беззлобно махнул рукой. — Сколько можно извиняться? Слабость у меня была… минутная.

— Вот! У него минутная слабость, а мне теперь с этим жить!

На самом деле несчастной она не выглядела. И имечко, как ни странно, ей даже шло.

— Зато у тебя натура получилась творческая! — Словно в поисках поддержки Михалыч посмотрел на Ареса. — Очень творческая у меня дочь!

Apec молча покивал. Он пока видел одни только странности. Но творчество наверняка тоже где-то завалялось.

— В театральной студии она на первых ролях! — А теперь в голосе Михалыча слышалась настоящая гордость. — На днях вот премьера состоялась.

— А кого играла звезда подмостков? — вежливо осведомился Apec.

Чувствовал он себя сейчас полным идиотом, потому что умудрился принять молодую девчонку за столетнюю бабку. Видать, и в самом деле у выдры Аграфены талант.

— Главную роль, — сказал Михалыч уклончиво. — Ведущую.

— Папа, не нужно стесняться чужих странностей, — усмехнулась Аграфена. — Дочь твоя играла не прекрасную фею, а вредную старушенцию.

— В роль вживаться не пришлось, — проворчал Apec, а Аграфена ему подмигнула.

— Представляешь, папа, бегу я после спектакля к мотоциклу, памятуя про комендантский час…

— Так и нечего шастать одной по ночам, — проворчал Михалыч. — Мама волнуется за ребенка.

— Так ребенку, на минуточку, уже двадцать одни годик! — Оказывается, двадцать один годик, а выглядит на тринадцать. — Но не суть! Бегу я, значит, с премьеры! Вся такая восторженная, обласканная критиками, одаренная цветами! — Не было никаких цветов! Брешет Аграфена! — И, поскольку помнила про комендантский час, решила не переодеваться. А что такого? Бабкам же никто не запрещает на мотоциклах кататься!

— Так и бежала, не переодевшись?! — одновременно ужаснулся и умилился Михалыч.

— Так и бежала! Даже грим не сняла. — Аграфена кивнула. — А навстречу мне Федька Силюков со своими придурками. Разумеется, все придурки пьяные, а Федька еще и обдолбанный.

— Вот говнюк, — сказал Михалыч неодобрительно, но как-то слишком легкомысленно. — И не побоялся же сунуться!

— Он не понял, что это была я, — усмехнулась Аграфена. — Помним про грим и бабушкин наряд! Он решил, что я беспомощная старушка, у которой можно отжать сумочку с кошельком.

— Это еще хуже, дочь! — Михалыч покачал головой. — Беспомощная старушка…

— Ты подожди, ты послушай, что было дальше! Значит, наскакивают эти дебилы на беззащитную старушку, — продолжила Аграфена. Она явно переигрывала, из чего Apec сделал вывод, что актриса она все-таки не слишком хорошая. — Я уже собираюсь сбросить маску и надавать им всем по щам!

Apec не удержался, скептически хмыкнул. Аграфена посмотрела на него ласково-ласково и продолжила:

— И тут подлетает он!

— Кто он? — спросил Михалыч.

В отличие от Ареса, он свою ненормальную дочурку слушал с большим интересом.

— Рыцарь, папа! Настоящий рыцарь! Только без коня!

— Кто-то из этих ваших театральных? — спросил Михалыч простодушно.

— Не в буквальном смысле рыцарь, а в фигуральном! — Аграфена взмахнула рукой, словно отгоняя от себя невидимую свору рыцарей. — Спасать старушку решил добрый человек!

— Не перевелись, значит, благородные сердца! — Михалыч кивнул. — Выходит, рыцарь спасал бабушку — божьего одуванчика, а спас принцессу?

— Ну, не то чтобы спас, — сказала Аграфена.

— Ну, не то чтобы принцессу, — буркнул Apec.

И вот тут Михалыч насторожился.

— А старушка, как мы помним, не промах! — продолжила Аграфена как ни в чем не бывало. — Она бы и сама отбилась от Федькиных идиотов. — Apec не застонал, но глаза к потолку воздел. — Но раз уж тут такой залетный рыцарь…

— Ты орала на всю площадь, бабушка, — сказал Apec вкрадчиво. — Это от избытка чувств после премьеры?

— Погодите-ка, погодите! — Михалыч перевел взгляд с дочурки на Ареса, сощурился. — Это ты, что ли, рыцарь?

— Ага, — он мрачно кивнул. — Неравнодушный гражданин.

— За Феню мою, значит, вступился?

— За беспомощную бабульку я вступился!

— Это, считай, одно и то же. Уважаю! — Михалыч одобрительно похлопал Ареса по плечу, а потом добавил: — Три кило отборного мяса в качестве благодарности за спасение… — он запнулся, а потом продолжил: — беспомощной бабульки. И пук зелени в придачу!

— Гулять, так гулять! — подвела итог Аграфена. — Оценил дочернюю честь в три кг мяса и пук зелени!

— Так никто ж не посягал, — сказал Apec не без ехидства.

— Папа, не нужно даров! Никто ж не посягал! — отозвалась Аграфена.

— Ох, молодежь пошла, — проворчал Михалыч, но беззлобно, а потом уже совсем другим деловым тоном спросил: — Так ты чего к нам опять, Паша?

— Я поговорить. — Apec бросил мрачный взгляд на Аграфену и добавил: — Конфиденциально.

— Папа, откуда он взялся? — спросила Аграфена совершенно бесцеремонно, словно не расслышала слово «конфиденциально».

— Он вообще-то до сих пор тут, — сказал Apec. — А ты, бабушка, шла бы погулять.

Вот это он, наверное, зря. Видно же, как Михалыч любит свою непутевую дочь. Еще, не ровен час, обидится и откажется разговаривать.