Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как писала Марта, «Том высок, шести футов и шести дюймов росту, у него лицо настоящего великого поэта. Он гулял по улицам и не представлял даже, какой эффект производил… Для оказавшихся в изоляции интеллектуалов Германии Томас Вулф стал символом прошлого, когда великие писатели были великими людьми». Вулф посещал уже Германию в середине 1920-х, и его приятные воспоминания о тех временах в сочетании с недавними литературными успехами делали для него Берлин своего рода волшебным городом. В своем письме Перкинсу из Берлина он сообщал: «Я вновь полон жизни и энергии…» Он наконец закончил новый роман, «О времени и о реке», и теперь наслаждался восхищением немцев, посещая вечеринки, где всегда оказывался в центре внимания.
«Частично некритичное отношение Тома к нацизму было связано с его собственным состоянием делирия», – писала Марта. Нетрудно понять, почему она была склонна прощать такое поведение: она сама любила сопровождать знаменитостей вроде Вулфа по городу и даже добавила его в свой список завоеваний. Это был полный конфликтов роман, особенно с учетом того, что Марта не одобряла пьянство Вулфа. Спустя много лет Ледиг-Ровольт, сын немецкого издателя Вулфа, рассказал во время интервью, что он как-то разговаривал с Вулфом о Марте. Вулф тогда сказал ему, что Марта «порхала вокруг его пениса как бабочка».
Вулф указывал, что замечал «кое-что подозрительное» во время своего визита в Германию в 1935 г., но его очарованность хорошим приемом продержалась вплоть до его возвращения летом следующего года: только тогда он начал признавать, что же нацистская власть означала на самом деле. В интервью, которое Ледиг-Ровольт организовал для Berliner Tageblatt, он все еще весьма поэтично отзывался о прекрасных сторонах Германии. «Если бы не было Германии, её стоило бы придумать, – говорил он. – Это чудесная страна. Я знаю Хильдесхайм, Нюрнберг, Мюнхен, немецкую архитектуру, сам дух места, его великую историю и искусство». Но, как поясняла Марта, Вулф вернулся в Германию «гораздо более трезвым человеком, на сей раз заинтересованным разобраться, что же скрывается под внешним успехом и эффективностью нацистов».
После этого визита Вулф написал новеллу «I Have a Thing to Tell You», которая была издана в течение трех выпусков New Republic в марте 1937-го; позже он переработал её, сделав частью книги «Домой возврата нет», опубликованной уже после его смерти от заболевания мозга в 1938 г., когда ему не было еще и тридцати восьми лет. Новелла является откровенно автобиографической, если говорить о чувствах Вулфа по поводу Германии. Это рассказ американского писателя, покидающего Германию: «Эта великая страна навсегда оставила отпечаток на моей душе в детстве и в юности, когда я даже еще не видел её… Я был здесь дома, она была во мне».
Но рассказчик понимает, что в последний раз покидает эту Германию. Его немецкий друг боится, что может потерять работу, любовницу и даже жизнь, потому что эти «тупые люди» – нацисты – способны на что угодно. В то же время он предупреждает американца, что тот не может написать полной правды об увиденном, потому что власти тогда запретят его книги и уничтожат его репутацию. «Надо писать то, что должно писать, – отвечает его альтер эго. – Надо делать то, что должно».
Поезд рассказчика уходит из Берлина, и он размышляет, что теперь знакомые ему люди «остались далеко, как сон – словно запертые в ином мире».
Но вскоре американца приободряют оживленные и дружелюбные соседи по купе. Даже «чопорный длинноносый человечек», беспокойно вертевшийся всю дорогу и нервировавший других пассажиров, потихоньку расслабляется и вовлекается в живую беседу. Добравшись до границы в Ахене, они все выходят на пятнадцать минут, пока меняют локомотив. Человечек что-то говорит, что ему нужно взять билет на дальнейшую поездку и ускользает. Остальные идут гулять, прежде чем вернуться на платформу.
Вернувшиеся пассажиры обнаруживают, что в купе сидит их попутчик, болезненно-бледный, а перед ним – допрашивающие его пограничные служащие. Допрос ведет «чиновник… с темно-рыжими усами торчком, в точности как у кайзера Вильгельма… Голова обрита наголо, затылок и мясистая шея – в глубоких складках». Еще не зная, что их попутчик – еврей, пытавшийся улизнуть из страны и вывезти при этом деньги, американец уже задыхается «от жгучего, неистового бешенства». «Сломать бы эту жирную, в глубоких складках шею! Разбить бы в лепешку эту распаленную тупую морду!» Но он признается, что его одолевала беспомощность – как и всех вокруг. Он с тошнотой смотрел, как полицейские выводят их попутчика из вагона.
Поезд трогается со станции, рассказчик и остальные смотрят на арестованного в последний раз. Тот оглядывается. «И во взгляде этом была вся безмерность смертной муки человеческой», – пишет Вулф. «Все почувствовали, что прощаются не с каким-то одним человеком; а с человечеством».
Муки совести и гнев американца только усилились, когда милая блондинка в том же купе, которая ему казалась очень соблазнительной, «привлекала прямо-таки бесстыдной чувственностью», начинает говорить о случившемся, пытаясь справиться с мрачным настроением соседей по купе: «Уж эти евреи! – воскликнула она. – Если б не они, никогда бы ничего подобного не было! Это они во всем виноваты. Надо же Германии себя защитить».
Как и предсказывал немецкий друг из новеллы, публикация её привела к запрету книг Вулфа в Германии. Он так никогда и не вернулся в страну. В интервью для Asheville Daily News, газеты в Северной Каролине, Вулф говорил о своей последней поездке в Германию. «Я уезжал с чувством глубочайшего уважения и восхищения немецким народом – и ощущением, что ложные вожди его предали», – говорил он. Размышляя о своем европейском опыте в целом, он добавлял: «Я видел в европейском образе жизни определенное совершенство и отлаженность, которой у нас здесь не бывает. Но всюду царит ядовитая атмосфера ненависти. Я наконец захотел вернуться домой».
Несмотря на название своего романа, домой Вулф благополучно вернулся.
Глава 8. «Безумное чаепитие у Шляпника»
Летом 1936 г., когда Томас Вулф в последний раз посещал Берлин, был сезон «Великих Олимпийских игр», о котором он писал в своем романе «Домой возврата нет». Джордж Веббер, альтер эго автора и главный герой книги, наблюдает, как «организационный гений немецкого народа… теперь проявился с необычайной, волнующей силой. Истинно языческая пышность превосходила все, что только можно вообразить, и Джорджа это начинало угнетать». Веббер – а на самом деле Вулф – чувствовал подавленность,
