Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения - Джеймс Амбуэлл

— Ладно, я знаю, к чему ты клонишь. Хочешь сказать, что я призвал эту ведьму, произнеся вслух слова стихотворения безумного поэта?

— Ты схватываешь на лету. Пойдём, я хочу показать тебе кое-что интересное.

Я помог Уинфилду подняться. Он неуклюже доковылял до двери древнего жилища и толкнул её.

— Не думаю, что это хорошая идея, Уинфилд.

— Дай мне фонарь и не будь трусом. Суть в том, чтобы не задерживаться внутри слишком долго. Возьми меня за руку, дитя, если это поможет. Ты чувствуешь? Это царство безумия.

Я держался позади него, рассматривая хлам, которым была загромождена комната.

— Старик, что жил здесь, да упокоится он с миром, оставил следы безумия в этих гниющих стенах. Сколько же странных вещей он привёз из своих плаваний. Это место настоящий кладезь его неведомой добычи. Судя по историям, которые он рассказывал, и по тем моментам, что осторожно опускал, но на которые намекал, старик не останавливался ни перед чем, чтобы добыть их. Успокойся, здесь нам ничего не угрожает, по крайней мере, пока те раскрашенные камни стоят во дворе. Вот, нашёл.

— Нашёл что?

Он передал мне фонарь и взял маленький ящик из полированного чёрного дерева. Сдвинув защёлку, он открыл крышку. Я заглянул внутрь и увидел небольшой обсидиановым кинжал, лежавший на красном бархате.

— Что это? — спросил я.

— Жутковато выглядит, правда? Видишь ли, Джастин Джеффри был не единственным безумцем, посетившим Чёрный камень в Стрегойкаваре. На протяжении десятилетий суеверные крестьяне обрушивали удары своих молотов и топоров на этот монолит. И хотя они никогда не причиняли ему особого вреда, у его основания валяется куча отбитых осколков. Из одного из них наш морской капитан и изготовил это ритуальное оружие. Только богу известно, для чего он его использовал.

— Пойдём отсюда, — сказал я, закрывая крышку ящика. Уинфилд заметил, как я положил оружие в карман пальто. Он последовал за мной через дверь на крыльцо, которое служило его пристанищем.

— Послушай, парень. Этот старый город — не просто морской порт. Это врата, и нечто может быть призвано через них с другой стороны. А потому я не удивлюсь, если старый сумасброд и призвал когда-то ту женщину, кем бы она ни была. Если она связана с Чёрным камнем и безумными стихами Джеффри, то носить с собой эту штуку — плохая идея.

— Я хочу изучить его. Вырезанные на рукоятке символы кажутся знакомыми, я помню их по книге, которую видел в библиотеке Мискатоника. Может быть, удастся найти что-то об этой женщине.

— Ты имеешь в виду о её воплощении? Похоже ты и сам безумен. Я спокойно улыбнулся, а затем повернулся и пошёл в туман.

III

Я шёл по Уотер-стрит к океану и причалам. Сбросив маску спокойствия, под которой скрывал тревогу от своего подвыпившего друга, я брёл по пустырю, пока не оказался возле жалкой лачуги. Глубоко вдохнув туманный воздух, я толкнул покосившуюся деревянную дверь. Мерцавший свет одной-единственной свечи освещал это место. Старик сидел на ящике и ел рыбу, завёрнутую в газету. Заглянув в угол, я увидел груду одеял, в которой спал его приземистый спутник. На стене рядом с ним жёлтым мелом были нацарапаны странные символы.

— Здравствуй, Енох.

Он посмотрел на меня слезящимися глазами, из уголка его рта торчал кусок рыбы.

— Добрый вечер.

— Как ты?

Его глаза моргнули. — Как нельзя лучше.

Он задумчиво потянулся скрюченной рукой к изуродованному месту на лице и почесал. Снаружи до меня донёсся жалобный вой лодочного гудка, и, словно бы в ответ на него, я услышал тихий стон, который принял за шум ветра на воде. Этот звук усилился и превратился в яростный порыв ветра, сотрясший лачугу из дерева, металла и картона. Я взглянул на одну из дрожащих стен, на прикреплённые к ней маски из папье-маше. Подойдя, я осторожно коснулся одного из бледных лиц. Его тонкая поверхность прогнулась под моими пальцами.

— Что это, Енох?

— О, это личины её и её сородичей. Им нравятся эти фальшивые лица. Я потянулся, чтобы коснуться другой ужасной маски, и осторожно ткнул пальцем в пустую глазницу. Какими бы отвратительными они ни казались, ощущение было странно возбуждающим. Таким мягким. Возможно, если я буду очень осторожен, то смогу снять одну из масок со стены и надеть на своё лицо.

Старик начал тихо напевать в такт задувавшему в лачугу ветру:

— Они танцуют над чёрными безднами, направляясь к нам, чтобы посмеяться над нашей ничтожностью. Из угла комнаты доносилась приглушённая музыка флейты, сопровождавшая пение старика. Я повернулся, чтобы взглянуть на уродливого карлика. Всё ещё закутанный во множество одеял, он сердито смотрел на меня своими блестящими чёрными глазами. Надтреснутая флейта была прижата к отверстию его изорванной маски.

Что-то мягко коснулось моего плеча. Я повернулся. Её прохладный рот прижался к моему лбу, и я ощутил на коже движение её языка — такого странно мягкого, такого тёплого и тяжёлого. Но когда она отпрянула, я понял, что это был вовсе не язык, потому что всё ещё чувствовал его на своём лице. Протянув руку, я дотронулся до грибкового нароста на нём. Её бриллиантовые глаза засияли, а тени сгустились и изменили очертания нечеловеческого лица. Она вновь наклонилась ко мне и прильнула к губам. Пока мы целовались, моя рука скользнула в карман и нащупала кинжал. С безумным ликованием я вонзил небольшое лезвие ей в лицо, прямо в глаз. Как легко рвалась плоть, словно мякоть гриба, а гниль из её злобной физиономии хлынула на меня, заливаясь в глаза, рот и ноздри.

Я оттолкнул существо от себя и бросился прочь из этого призрачного места. Бушевавший ветер рвал мои волосы и одежду. Он рассеял зловонный туман, и я увидел тёмное небо, пронизанное серебряным светом мерцавших звёзд, похожих на россыпь драгоценных камней. Я наблюдал за несущимися грозовыми тучами, собиравшимися над возвышавшимся пиком Кингспорт-Хед[198], и слушал, как волны разбиваются о гнилые деревянные причалы. Сзади послышался странный шорох. Обернувшись, я увидел скопление больших листьев, которые ветер гнал по земле вслед за мной.

Нет, это были не листья, а тонкие впалые лица, колышущиеся на ветру. Я застонал, услышав в его завываниях другой звук. Вдалеке показались две смутные фигуры, выбравшиеся из своей ветхой лачуги. Одна играла на старинном аккордеоне, а другая в маске и с флейтой резвилась у его ног. Позади них, в сгущающейся темноте, появилась она. Буря бушевала вокруг этой дьяволицы, взметая маски в вихре кружащегося воздуха. Протянув руку, она легко подхватила одну