Генеральские игры - Александр Щелоков

— Первый раз слышу. Кто именно? По каким причинам?

— Именно служба безопасности. В первый раз слышите потому, что эта контора не считает нужным ставить вас в известность о том, что делает и что собирается делать дальше на вверенной вашей власти территории.

Носенко встал из-за стола, молча прошелся по кабинету, остановился у карты России, занимавшей всю стену. Бергман наблюдал за ним с улыбкой: ишь ты, ловкач! Просить безвозмездно в долг, да и то не больше доллара, можно только у соседа-интеллигента, который три месяца не получал зарплаты, но отдаст последнее, чтобы не выглядеть нищенствующим и жадным. Спросил, придав вопросу оттенок озабоченности:

— Когда вам нужны деньги?

Носенко снова несколько оживился.

— Два дня назад, вчера и уж тем более завтра. Но три миллиона.

— Звоните в Москву, Игнатий Терентьевич. Можете сообщить: миллион вам Бергман даст. Через час, через другой, завтра, послезавтра… Короче, я подпишу чек, как только вы поставите службу безопасности на место.

— Я прямо сейчас при вас позвоню начальнику управления по краю полковнику Куприянову.

Носенко решительно шагнул к столу, на котором стояла батарея телефонов цвета слоновой кости.

— А вот этого не надо, Игнатий Терентьевич. Куприянов — пешка. Лучше, если кирпич на его голову упадет сверху. Кто его подтолкнул, пострадавшему знать не обязательно.

— Он все равно догадается.

— Это уже его проблемы. Догадка и знание — вещи разные.

— Хорошо, скажите коротко, в чем все-таки дело?

— У фирмы «Ферэкс» для отправки в Китай приготовлен груз металла. Буду до конца откровенным. Фирма принадлежит моему брату Давиду. Железо, как бы это помягче сказать, оформлено не со всей тщательностью. Примерно так же, как мы оформим передачу вам оговоренной суммы. Уверен, вы откажетесь подписать какой-либо документ. Верно? Теперь представьте, если найдутся желающие завертеть вокруг этого уголовное дело. Мой брат — полковник запаса. Заслуженный человек. Был начальником арсенала. Там произошло происшествие…

— Вы о взрыве? Я в курсе.

— Теперь подумайте, на что способны чекисты, если захотят удар молнии обратить в акт диверсии, заведут дело и станут доказывать, будто обнаружили настоящих виновных. Брат мой ушел из армии год назад. И вот теперь вокруг него плетут заговор. Он потребовался, поскольку нынешнего начальника арсенала убили. Для чекистов все перевернуть — дело плевое. Поверьте, у них материалов на каждого из нас столько, что хватит лет на пятнадцать каждому. Если запачкают моего брата, это брызгами заденет высоких генералов в Москве. Надо ли доказывать, на чью мельницу будут лить воду те, кому выгодно опорочить нашу молодую демократическую армию. Поэтому с нашими пинкертонами говорить следует предельно круто. Им в лоб надо сказать, что либо заткнитесь, ребята, либо вас самих посадим.

— Хорошо, я свяжусь с Москвой. Прямо при вас.

Бергман встал, поправил узел галстука, таким же ловким движением пригладил все ещё буйные волосы.

— Нет уж, Игнатий Терентьевич, увольте. — И тут же пояснил свое решение: — С Москвой у вас могут быть свои отношения, в них есть какие-то нюансы, тонкости. Поэтому мне ни к чему становиться свидетелем этого разговора.

Носенко в который раз за время их беседы подумал: «Умный пес. И деликатный». И внутренне вздохнул с облегчением. Разговоры с Москвой у него всякий раз складывались по-разному. Иногда какая-нибудь жопа, едва усевшись в кремлевское чиновничье кресло, начинала говорить с губернаторами через оттопыренную губу, и это оставляло в душе неприятный осадок. Порой случалось, что собеседник, ещё не выслушав, начинал излагать свои указания и требования, которые губернатор должен был воплотить в жизнь, поскольку доклада об успехах ждет сам президент. И, наконец, наиболее неприятный вариант, а на него Носенко нарывался уже несколько раз, когда с номера хорошо знакомого и нужного человека отвечал чужой холодный голос: «Вам Григория Матвеевича? А вы уверены, что он здесь работает?» И становилось ясно: могучего союзника уже сожрали, схряпали, изжевали и выплюнули. Хруст жующих челюстей никогда не стихал и никогда не стихнет в коридорах власти.

Носенко и Бергман прекрасно знали, что, если речь идет о сохранении уже завоеванного, нет таких ограничений, на которые нельзя наплевать. Выигрывает тот, кто лучше понимает свою выгоду и умеет её отстоять.

— Тому, что местные мудозвоны отвяжутся от вашего брата, — Носенко говорил с непоколебимой уверенностью, — я даю гарантию. Но это при условии, что мы выиграем.

— За чем же дело?

Бергман знал, что миллионом он от губернатора не отделается, но нужно, чтобы о каждой уступке Носенко просил. Конечно, свое унижение политики помнят долго и стараются избавиться от союзников и даже верных псов, которых о чем-то просили, однако это правило не относится к деньгам. В деньгах политик никогда не перестает нуждаться. Брать и держать человека за горло лучше всего в нужде. Это и предстояло сделать сейчас с губернатором.

— Вы сомневаетесь в успехе президента на выборах?

— Мало сказать сомневаюсь. Я боюсь этого, если говорить откровенно. Мы проиграем, если не встанем на уши и не сделаем всего, чтобы при любом раскладе голосов верх был наш. Обеспечить это можно только деньгами. А вы, Корнелий Иосифович, говорите об одном миллионе, словно собираетесь откупиться.

Бергман нахмурился, укоризненно покачал головой.

— Не ожидал такого обвинения! Можно подумать, будто я в поисках выгоды одной рукой даю деньги партии власти, другой — коммунистам.

— Не отвлекайтесь от темы, Корнелий Иосифович. Деньги нужны как воздух.

«А он политик, — подумал о Носенко Бергман, — жесткий, деловой, целеустремленный. Такой будет держаться за власть до последнего. В нем нет демократических соплей, и он их не размазывает по щекам».

— Игнатий Терентьевич, вы были коммунистом?

— Вас интересует, менял ли я взгляды? — Губернатор опять уловил главное в вопросе банкира. — Нет, не пугайтесь. Хотя в партии я состоял. В приисковой, старательской. Находил и мыл золото. Поэтому могу заверить: делать деньги умею, но никогда не думал о том, чтобы их разделить и всех сделать счастливыми. Вас это интересовало?

— Примерно. Поэтому вы меня поймете. Я готов вложить в дело ещё миллион.

— На каких условиях? — Носенко лукаво прищурился. Теперь он знал, как вести разговор с Бергманом.

— Пустяки. Вы делаете «Вабанк» уполномоченным. Если точнее, переводите бюджетные платежи на наши счета.

Носенко задумался. «Востокинвест», который уже давно прокручивал бюджетные деньги, выглядел в этих делах куда пассивней, нежели «Вабанк». Может, стоило сыграть в эту игру?

— Все сразу перевести на вас очень трудно. Можно говорить о половине.

— Вы полагаете, что после такого обещания я не сокращу взнос?

— Корнелий Иосифович! Помилуй бог!

Бергман пожал плечами и посмотрел на часы: мол, дело ваше.

— Хорошо. Давайте так. На вас я перекину половину бюджета. Кроме того, у меня есть возможность перевести на «Вабанк» все операции по игровому бизнесу. В конце концов, вам передаст ведение денежных дел православная епархия.

Бергман довольно улыбнулся. Он своего добился, и, если все повдет, как обещано, беспокоиться о будущем нет причин.

— Согласен.

Бергман протянул руку Носенко. Они стояли друг напротив друга, как шахматисты, которые закончили партию вничью.

Носенко пожал ладонь банкира твердым уверенным хватом.

— Теперь, Корнелий Иосифович, пройдем в мою комнату отдыха. Сюда, пожалуйста.

Неожиданно Бергман заметил, что тон и поведение Носенко вдруг изменились. В его голосе прорезалась властность, в движениях обозначилась уверенная резкость.

— Вам что? Коньяк? Вино? И то и другое отличные. Налить?

— Спасибо, я сам.

— Вы садитесь.

Бергман опустился в кресло, подчиняясь волевому напору губернатора.

— Прежде всего, Корнелий Иосифович, было бы большой ошибкой разойтись, не выяснив до конца отношений. Мне кажется, вы полны чувства победителя.

Бергман улыбнулся.

— Разве у меня нет причин для такого чувства?

— Может быть. Но я постараюсь развеять ваши иллюзии. К началу нашего разговора о деловом сотрудничестве — вспомните, его предложил я — вы подошли как к военной кампании. Раз есть чувство победителя, должно быть и чувство проигравшего. Короче, все как на войне. Далее, вы напористо диктовали свои условия. Я только и делал, что их принимал. Это укрепило в вас уверенность в своей силе и в том, что я поставлен на колени.

Бергман почувствовал себя неуютно. Все стадии ощущений, которые он испытал, Носенко описывал если не совсем точно, то очень близко к действительным. Но к чему он затеял этот разговор? Не для того же, чтобы похвастаться своей проницательностью. Тогда зачем?