До смерти здоров. Результат исследования основных идей о здоровом образе жизни - Эй Джей Джейкобс

– Я сама ими пользуюсь, – говорит Эппи. – У меня даже есть одна с тонким запахом ванили.

Я проверяю, не слышит ли нас Джули, потому что могу представить ее реакцию.

– Иногда я беспокоюсь из-за ханукальных свечей, – говорю я. – Особенно если мы выходим из комнаты, а они продолжают гореть.

Она понимающе кивает, рассказывает, что ее коллега работал с ортодоксальным евреем и рекомендовал ставить ритуальные свечи в раковину, если они горят всю ночь.

– А свечки на торте? – спрашиваю я.

– Не знаю, что сказать, – признается Эппи. – Потому что люблю дни рождения. Но дети и открытый огонь? Чему мы их учим таким образом? Ваши дети могут задувать свечи, отодвинувшись подальше. Некоторые мои друзья, занимающиеся вопросами пожарной безопасности, украшают торты не свечами, а чем-нибудь другим, например цветами.

Джули снова уходит, и я могу говорить не понижая голоса.

– Итак, ваша оценка? – интересуюсь я.

– Неплохо, – заключает Эппи. – Я ставлю вам четверку или четверку с минусом. К счастью, ваши дети уже подросли. Иначе вы получили бы три с минусом.

Эксперимент со шлемом

После ухода Эппи я решил, что моим последним мини-проектом будет неделя максимальной безопасности.

Я хочу, чтобы наша квартира могла претендовать на пятерку с плюсом. На следующее утро я ищу в Интернете новые детекторы дыма и электрические свечи. (Свеча с имитацией стекающего воска мне не нравится. Слишком похожа на настоящую.) Убираю с полок всю стеклянную посуду. Покупаю противоскользящие наклейки для ванны.

Для настоящей, полной безопасности я должен воплотить замысел, который когда-то высмеяла Джули, – купить шлем. Не для того, чтобы ездить на велосипеде или кататься на карте, а просто чтобы ходить по городу.

Как ни странно, я не единственный, кому пришла в голову эта мысль. В 2009 году в Дании развернули кампанию по продвижению шлемов для пешеходов. Датский совет по безопасности дорожного движения выпустил плакаты с изображением человечков – делающих покупки, поднимающихся на эскалаторе, выбрасывающих мусор – все в разноцветных шлемах. Надпись на плакате гласила: «Пешеходный шлем – это хорошо. Безопасность важна не только для велосипедистов. Риск получить травму головы у пешеходов выше».

Это не шутка и не «новость» из The Onion[219]. Я проверял. А как насчет шлемов для автомобилистов? Я говорю не об автогонщиках, а об обычных таксистах или водителях, которые на своих Honda приезжают из пригорода. Опять-таки единичные попытки были, но успехом не увенчались.

Итак, в порядке эксперимента я надеваю свой голубой велошлем, когда бегу по делам. Все не так уж плохо. Я сталкиваюсь с недоумением прохожих гораздо реже, чем ожидал. Наверное, они думают, что я оставил свой велосипед или мопед где-нибудь неподалеку. И шлем дает мне ощущение безопасности. Особенно когда я пробегаю мимо здания в строительных лесах (в Нью-Йорке они всюду, и это мой вечный страх).

Я пробовал носить его и дома. Сегодня, надев шлем, подавал мальчикам тарелки с пастой. Джули отказалась от комментариев, а Лукас пришел в такой восторг, что побежал и надел свой велошлем. В своем шлеме с пиратом (у меня простой шлем без картинок) он меня перещеголял. Через пару дней я перестал надевать свой пешеходный шлем. Одна из причин: не могу носить его с защитными наушниками. Пришлось выбирать.

Представить сейчас, что ходить по улице и водить машину будут в шлемах, так же трудно, как представить мужчин, поголовно одетых в капри (о мужских капри, которые были в моде очень короткое время, я писал для Esquire). Это невозможно, даже в Дании. Либертарианцы просто с ума сойдут. Пешеходные шлемы – чересчур дурацкая идея, даже для меня.

Но давайте посмотрим на ситуацию со стороны. Предположим, что вы с Марса. С рациональной точки зрения шлемы для пешеходов не самая безумная мысль. Как замечают авторы «Фрикономики»[220], пьяные пешеходы погибают чаще пьяных водителей. Ежегодно в «пешеходных происшествиях» получают травмы шестьдесят тысяч человек и погибают более четырех тысяч.

Я завел разговор о шлемах, потому что отношение к ним иллюстрирует одну важную мысль: наше отношение к угрозе иррационально. Мы не можем правильно оценить риски. «Как правило, человек не в состоянии определить, что в действительности представляет опасность, а что – нет», – пишет Ричард Талер, профессор Университета Чикаго и один из основоположников поведенческой экономики. Нас беспокоят мнимые угрозы, не самые распространенные и не те, которые могут возникнуть теоретически, а те, о которых кричат газетные заголовки.

Лиза Белкин посвятила этому любопытную статью, опубликованную в The New York Times. Она перечислила пять ситуаций, представляющих наибольшую опасность для детей до восемнадцати лет: дорожно-транспортные происшествия, убийство (причем ребенок обычно знает убийцу), жестокое обращение с детьми в семье, самоубийство и утопление – и пять главных опасностей в представлении родителей: похищения, массовые убийства в школах, терроризм, опасные незнакомцы и наркотики.

Белкин замечает, что мы едем в супермаркет за «органическими овощами (притом что их благотворное влияние на продолжительность жизни не доказано)… и на первом же светофоре проверяем электронную почту (по данным Гарвардского университета, каждый год в дорожно-транспортных происшествиях, происходящих по вине водителей, пользующихся мобильными телефонами, погибает 2600 человек)».

Даже через десять лет после 11 сентября мне страшно спускаться в метро. Я боюсь, что какой-нибудь сумасшедший подорвет себя на линии С. Нередко я иду пешком или ловлю такси. Что совершенно лишено смысла. Вероятность пострадать в автокатастрофе намного выше, чем вероятность стать жертвой теракта.

Так что же делать полурациональному человеку? Я сформулировал несколько простых правил. Бояться машин, а не самолетов. Бояться пожара, а не похищения. Заниматься спортом, но не забывать близких. И может быть – только может быть – купить шлем.

Глава 27 Финишная черта

Каждый раз, когда я захожу в Skype, происходит нечто странное. Появляется список контактов, и возглавляет его запись: «Дед Тед». Более того, рядом с его именем виден зеленый кружок. То есть дед залогинен, как будто в загробной жизни есть Wi-Fi.

Я хочу позвонить ему, но боюсь, что, если он так и не выйдет на связь, мне будет слишком грустно.

Я стал замечать, что все чаще получаю такие знаки, причем не только по Интернету и не только от деда. Чем старше я становлюсь, тем больше в городе напоминаний об умерших родственниках и знакомых.

Я прохожу мимо Nick & Toni’s, итальянского ресторанчика, и думаю о том, что пятнадцать лет назад мы с моей бывшей девушкой ели здесь равиоли. У нее была депрессия, и в прошлом году она покончила с собой – в футболке с надписью Obama mama.

А в этом магазине на углу я как-то разговаривал с Бобом, парнем из техподдержки, который умер от сердечного приступа в пятьдесят один год. Я мог бы провести траурную экскурсию по Манхэттену.

Сегодня я направляюсь в центр моего экскурсионного маршрута, старую квартиру деда на 66-й улице. Все его внуки могут взять что-нибудь на память, пока его вещи не розданы и не распроданы.

Моя мать отпирает дверь квартиры (11-F), и я чувствую знакомый запах затхлости и талька Jonson’s Baby. Дед каждый день насыпал тальк в свои туфли, как наливают молоко в миску с хлопьями. В каком-то смысле квартира выглядит так, будто дед вышел за сэндвичем. Прямоугольное увеличительное стекло в черной оправе, при помощи которого он читал, лежит на столе в гостиной. Прозрачные шахматы-кубики стоят на доске, все готово к началу партии. Компьютер Dell с огромной клавиатурой ждет, когда дед сядет за письма.

На пути в спальню я наступаю на игрушечную куриную ножку, которую кто-то из его правнуков оставил под кухонным столом. Его кровать уставлена большими коробками. Одна из дочерей подписала каждую коробку черным маркером: «Книги 1», «Книги 2», «Фото 1» и так далее. Иногда надписи снабжены милыми комментариями, например «Нью-Йорк. Город, который он любил» на коробке с биографией градостроителя Роберта Мозеса и наградой Городской лиги.

Я пришел за костюмом, который дед надевал на нашу с Джули свадьбу. Это был не простой костюм. Гринсбоновые[221] пиджак и брюки в красную клетку, броские, вызывающие, могли бы висеть в шкафу у «братьев-чехов» Дэна Эйкройда и Стива Мартина[222]. Не знаю, хватило бы у меня смелости хотя бы раз появиться в нем на публике, но мне нравится сама мысль, что этот костюм будет храниться у меня. Как клетчатое напоминание о человеке, который жил полной жизнью.

Я распахиваю шкаф. Там столько ослепительно-ярких вещей, но нет и следа костюма.

– Думаю, он совсем износился и кто-то его выбросил, – говорит мама извиняющимся тоном и протягивает мне вешалку с рубашкой в красный и голубой цветок. – Как насчет этого?