Черный трибунал - Виктор Доценко

Дом этот ничем не выделяется среди десятков таких же: силикатный кирпич стен, крыша из оцинкованного железа, высокий забор, металлические гаражные ворота…

Но соседям, живущим рядом, очень редко доводится видеть его хозяина, хотя поселился он в этом доме в девяносто четвертом году. Известно о нем было немногое. Как будто Анатолий Ильич Серебрянский, а именно так звали владельца дома, раньше служил армейским офицером; вроде бы последним местом его службы была Германия, откуда он и привез скромную по тамошним меркам иномарку, белый «опель-вектра».

Жены и детей у Анатолия Ильича не наблюдалось, однако ни в пьянках, ни в дебошах, ни в знакомствах с подозрительными типами этот отставник никогда замечен не был. Не водил он к себе и женщин, хотя одинокие соседки находили его внешность довольно привлекательной: Серебрянский был высоким, кареглазым, горбоносым мужчиной лет за сорок, с подчеркнуто военной выправкой.

Иногда (обычно вечером) белый «опель-вектра» выезжал из гаражных ворот, возвращаясь, как правило, через несколько часов: любознательный наблюдатель обратил бы внимание, что нередко водитель приезжает не один, а с пассажиром.

Однако ни цели вечерних поездок, ни личности гостей никого из соседей нисколько не занимали.

Первого декабря тысяча девятьсот девяносто восьмого года в половине девятого вечера белый «опель-вектра», заливая сугробы мертвенным светом фар, медленно катил по пустынной мытищинской улице. Водитель был не один, а с пассажиром — высоким седеющим мужчиной с грубоватыми, но в то же время привлекательными чертами лица и маленькими, глубоко посаженными глазками, от которого остро пахло одеколоном «Драккар нуар».

И пассажир, и водитель чем-то неуловимо напоминали друг друга — то ли манерой держаться, то ли выправкой, свидетельствовавшей о том, что они оба немало лет отдали военной службе.

— Сколько раз здесь бывал, никак не могу дорогу к твоему дому запомнить, — посетовал гость, силясь различить впереди машины наезженную в снегу колею. — А тебе и не надо запоминать. Тебе главное до кольцевой добраться, — не глядя на собеседника, ответил водитель, вырулил в неосвещенный проулок между темнеющими заборами и чуть притопил педаль газа. — Кстати, эти твои чудо-богатыри… Ничего не подозревают?

— А что они могут подозревать? — последовал пренебрежительный ответ пассажира. — У нас нормальные товарно-денежные отношения. Они продают мне свои услуги, я плачу им за это деньги.

— Не пойму, ты что, среди своих бойцов нормальных людей не мог подобрать? — сосредоточенно следя за дорогой, спросил сидевший за рулем «опеля».

— Не мог.

— Почему? Неужели не из кого?

— Почему нет, конечно же есть из кого, Анатолий Ильич. Хоть роту охраны формируй. Но не в этом дело. Просто такую серьезную вещь, как собственная безопасность, никогда нельзя доверять близким людям.

— Правда? — ничего не выражающим голосом поинтересовался Серебрянский.

— Почему же нельзя?

— Ты никогда не задумывался, что предают, как правило, свои, то есть те, кому доверяешь?

— На меня намекаешь? — все так же безо всякой интонации спросил собеседник, выворачивая руль. «Опель», заскользив протекторами по накатанному снегу, выехал на асфальтовую дорогу.

— Ну зачем так сразу… Я не верю в человеческую порядочность.

— Угу, — непонятно с какой интонацией поддакнул водитель.

— Верить следует лишь во взаимную выгоду. Мы-то с тобой круговой порукой связаны. Так что предавать друг друга нам смысла нет.

Тем временем «опель», проехав минут пятнадцать по узкой асфальтовой дороге, выкатил на неширокую окраинную улицу, обставленную типовыми одноэтажными домами. Снег сверкал холодными синими искрами, которые высекались мертвенным лунным светом. Тени столбов и заборов ложились на сугробы причудливыми ломкими узорами.

— Не надоело еще в глуши жить? — поинтересовался пассажир.

— А мне все равно, где жить… Я ведь, как и ты, светиться не хочу. А потом, согласись, ближнее Подмосковье — не самое глухое место.

— Но и не Москва.

— Если надо, всегда можно в город съездить. Не дальний свет. Хотя в последнее время ты в мое Подмосковье ездишь куда чаще, чем я в твою Москву.

— А неплохо звучит: Немец под Москвой, — скаламбурил гость. — Ну что, далеко еще?

В тот ненастный декабрьский вечер гостем Анатолия Ильича Серебрянского действительно был Александр Фридрихович Миллер, более известный в мире криминальной Москвы как Немец. Людям непосвященным этот поздний визит мог показаться по крайней мере странным: слишком уж разный социальный статус был у водителя «опеля» и его пассажира.

На самом же деле все было довольно логично: всесильного «нового русского мафиози» и скромного с виду отставника вот уже много лет связывали далеко не простые отношения…

…Правильно говорят: в жизни преуспевает тот, у кого больше честолюбия. К Анатолию Ильичу Серебрянскому это утверждение относилось в полной мере.

Биография Серебрянского во многом напоминала миллеровскую: нищее детство в российской глубинке, военное училище как единственная возможность освоить иные жизненные перспективы, частые переезды, служба в элитных армейских частях…

Правда, в отличие от Немца, Анатолий Ильич закончил иное училище, не общевойсковое, а военно-медицинское. Однако, обладая отменными физическими кондициями, сразу по его окончании получил распределение в медсанчасть полка ВДВ.

В медсанчасти он прославился своей невероятной пунктуальностью — не было случая, чтобы он опоздал на дежурство. По нему даже можно было сверять часы — ага, сейчас медик в таком-то месте, делает то-то: значит, десять утра…

Его сослуживцы, злоупотреблявшие ворованным медицинским спиртом, все, как один, пьющие и курящие, несколько недолюбливали Серебрянского, поскольку он всегда отказывался гульнуть с ними. Зато работал больше других, иной раз выручая приятеля, больного с похмелья. Шел безотказно и, казалось, с охотой и работал вместо него. Больше всего сослуживцев удивляло, что Толик отказывается от отпусков. Все время в санчасти, даже койка его стояла там.

Глядя на уверенные, четкие профессиональные действия лейтенанта, никто из окружающих не мог и предположить, какую тяжелую психическую травму испытал этот кареглазый стройный мужчина в детстве. Никогда и никому Серебрянский не рассказывал, как его, совсем еще маленького мальчика, изнасиловал любовник его матери — страшный, опухший от водки громадный мужик, служитель морга в городе Владимире.

Мать маленького Толика была совсем опустившейся, неряшливой и некрасивой женщиной, готовой за бутылку водки переспать с кем угодно. Толик рос нервным, испуганным пацаненком: ему к десяти годам пришлось насмотреться таких диких картин разврата, что его рассудок немного помутился. Особенно после того, как его мать прямо на глазах у сына хором изнасиловали пятеро алкашей, с которыми она познакомилась на вокзале и привела к себе домой распить бутылку халявной водки.

Толик плохо спал, все время вздрагивал, если к нему кто-нибудь обращался. Потом у матери появился любовник Федор, работник морга. Однажды вечером, когда они на пару выжрали пузырь самогона, мать отключилась, и Федор, как ни старался, никак не мог ее растолкать, чтобы согнать «дурную кровь». Он грязно матерился и пинал ее неподвижное тело ногами, но тщетно.

Тут ему на глаза и попался маленький Толик. Федор, качаясь на месте, что-то соображал, мыча и тупо разглядывая сына своей подружки, потом вдруг сграбастал его своими могучими ручищами, поставил перед собой на колени и сдернул с него штаны. Мальчик было заорал, но Федор зажал ему ладонью рот.

Через минуту Толя с ужасом почувствовал, как в его детскую попку ворвалась огромная раскаленная палка.

Федор замычал от удовольствия — слюна из его разинутой пасти капала мальчику на шею. Раскаленная палка стала мерно двигаться взад-вперед, причиняя Толику невыносимую боль. Спустя несколько минут страшных мучений пацаненок почувствовал, как в него выплескивается что-то горячее, и потерял сознание.

Когда ребенок пришел наконец в себя, пьяный насильник прохрипел:

— Пожалуешься матери — убью, понял, сучонок?

Запуганный вечно пьяной сволочью, мальчик теперь постоянно трясся от ужаса, когда работник морга приходил к ним в дом. Потом Федор, угрожая побоями, стал брать Толика с собой в морг. И постоянно трахал его там, среди ужасных мертвецов под серыми простынями, часто заставляя наблюдать за тем, как он вскрывает трупы. И нещадно бил, если мальчика рвало от этого, совсем не детского, зрелища.

Так продолжалось с полгода, пока вечно пьяного Федора не сбил на улице грузовик с пьяным водителем. Сбил, к счастью для Толика, насмерть. Пару лет спустя умерла от белой горячки и мать Толика. Мальчика взяла к себе на воспитание семья строительных рабочих, простых и добрых людей. Потихонечку он приходил в себя, его измученный мозг постепенно забывал про кошмарное детство.