Слуга Божий - Яцек Пекара

В порту уже ждал поверенный ван Бёэнвальда, чудаковатый господин с поджатыми губами и красным носом, одетый, несмотря на жару (но много, много меньшую, чем в Хезе, ибо в Тириане удавалось как-то дышать), в шерстяную, серую накидку.

— Я Тобиас Амстел, — сказал он, склоняя голову. — И представляю в Тириане интересы господина ван Бёэнвальда. Разрешите, я провожу вас к месту жительства. А она должна остаться здесь. — Он небрежно двинул рукой в сторону Эни. — Кто-нибудь за ней придёт…

— Годриг Бемберг, — я вежливо вернул поклон, надеясь, что почтенный ван Бёэнвальд не разнёс по всему Тириану, кем я являюсь. — А она идёт со мной, — возразил я, и поверенный лишь поднял брови, но не ответил.

— Как пожелаете, — произнёс он, наконец. — Прошу за мной.

Порт в Тириане и соседствующие с ним лавки и купеческие склады раскинулись над реками и озером. Вообще-то, этот порт включал в себя несколько отдельных пристаней, было тут и несколько капитанатов[110], а также постов таможенной стражи и податной службы. Узкие переулки и улочки тянулись зигзагами среди зданий, расставленных без всякого архитектурного плана. Мы плутали там и тут, в густой толпе, текущей по улицам. Эта толпа была, кажется, даже гуще, чем в Хезе. Может просто стража в Хезе несколько больше обращала внимание на то, кого пропускать за городские стены? На улицах Тириана помимо захлопотавшихся прохожих роились лоточники, нищие, циркачи, продажные девки, громилы внаём, пьяные грузчики и докеры. Зато городскую стражу можно было искать до посинения. Раз только мне блеснул на солнце стальной шлем стражника, и я увидел острие высоко поднятой глефы. Интересно, как бы он управился с этой глефой в плотной толпе, заполнившей улицы? Обычная, обитая железом палка казалась намного удобнее. Но ведь глефа, несомненно, выглядела достойнее…

Прошло порядочно патеров, пока мы добрались до несколько более спокойного района. Здесь улицы были шире, дома и лавки богаче, а здания, как правило, огороженными. Сейчас и патруль городской стражи можно было заметить чаще. Мы остановились перед солидным двухэтажным зданием в форме подковы. Вывеска над входом гласила: «Подо Львом и Единорогом. Недорогое вино, великолепные обеды, безопасный ночлег». Кроме того, какой-то доморощенный живописец нарисовал огромного белого единорога (немного напоминал осла с рогом, растущим между глаз), поднявшегося на задние ноги и держащего копыта над головой льва. К моему изумлению у льва была красная шерсть и три лапы. Во всяком случае, я нигде не видел четвёртой.

— Оригинальное название, — заметил я.

— Тириан, — ответил мой проводник, будто это слово могло всё объяснить.

Мариус ван Бёэнвальд велел нанять мне действительно удобное жильё. Состояло оно из двух небольших комнатушек на втором этаже, с окнами, выходящими в сад, находящийся на задах постоялого двора. В одной из комнат стояла широкая, ужасно скрипучая кровать, в другой — столик и два почерневших от старости табурета. Но в буфете я заметил немалую коллекцию бутылок. Полных, разумеется. Вдобавок, полных вполне хорошего вина, которое я не преминул сразу отведать.

— Если у вас будут какие-либо пожелания, прошу дать знать содержателю, — сказал Тобиас Амстел. — Знает, где меня найти.

— Спасибо, — я кивнул, и он поспешно вышел.

— Заботится о тебе, — пришла к заключению Эня, бросаясь на кровать, в которой аж вскрикнуло, будто внутри кого-то резали. — Этот купец.

— Ну да, заботится. — Я был доволен, ибо люблю, когда люди меня уважают.

А постоялый двор действительно создавал впечатление приличного. Впрочем, важным было то, что ночлег и питание у меня были за счёт моего работодателя. И я не собирался ни в чём себе отказывать.

— Ты должен здесь кого-нибудь убить, или что? — Она отвернулась и сбросила блузку. — А может, иди ко мне? Хочешь?

— Потом, — отказался я. — Убить? — Я покрутил головой. — Разве я наёмный убийца, девочка?

— Тогда что ты должен сделать? Есть, пить и со мной озоровать?

— Ну, тогда это был бы рай, — рассмеялся я. — Если бы за это платили. Помни, излишнее любопытство вредно для здоровья. Меньше знаешь, лучше спишь.

— Ай, ладно, — сказала она капризным тоном.

— Если будешь плохо себя вести, отдам тебя в этот бордель, куда ты должна была идти, и возьму себе девку, которая меньше болтает.

— Ага, уже это вижу. — Она рассмеялась и поласкала свою обнажённую грудь, и её розовые соски напряглись. — Иди, Мордимер, и отдери меня покрепче. Потом можешь идти по делам, а я посплю.

Я тоже рассмеялся и налил нам вина в кубки.

— Может это и хорошая идея, — сказал я.

Эня продержала меня в постели почти до захода солнца, так что бедный Мордимер вынужден был вырываться из её объятий, поскольку он же приехал сюда работать, а не сладко лентяйничать. Так уж бывает, любезные мои, что ни одно удовольствие не может продолжаться вечно, а кроме того, меня бы плохо поняли, если бы я в первый день после прибытия не посетил моих братьев инквизиторов из тирианской Инквизиции. Конечно, меня не обязывали к этому никакие правила, но правовой обычай[111] ясно говорил, что чужой инквизитор должен доложить о своём присутствии местным и сообщить о цели прибытия, если только это не было служебной тайной.

Итак, я оставил Эню (впрочем, она моментально повернулась к стене и заснула) и прогулочным шагом направился к рыночной площади, при которой находилось массивное каменное здание Инквизиции. От улицы его отделяла каменная же стена, такая высокая, что мне пришлось бы изрядно подпрыгнуть, чтобы увидеть, что за ней происходит. У кованных из железа ворот сидел скучающий городской стражник, с опёртой о стену глефой. С возмущением я заметил, что клинок оружия был весь покрыт ржавыми потёками. В Хезе за такую халатность его, несомненно, наказали бы немалой поркой.

— Чего? — буркнул он, видя, что я направляюсь в сторону ворот.

— Встань, сынок, когда со мной разговариваешь! — сказал я резко.

Он посмотрел исподлобья.

— А то что? — он поднялся на ноги и положил руку на древко глефы. — Хочешь бузу устроить?

— Доложи, что инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона, Мордимер Маддердин, хочет войти на территорию Инквизиции.

— О, вв-вельможный, соблаговолите простить. — Взгляд стражника вдруг присмирел, а сам он сгорбился и отпустил древко глефы, будто его обжигало. — Уже зову.

Он дёрнул за шнур, свисающий у стены, и на другой стороне её отозвался чистый, громкий звук колокола. Уже через минуту стукнули открываемые ворота, и я увидел прислужника в потёртом, чёрном кафтане и держащейся на макушке шапочке.