Виноградник Ярраби - Дороти Иден

Юджиния остановила свою лошадь рядом с ним. Она все еще продолжала смеяться.

— Оно бывает таким часто.

— Никогда. Что-то всегда меняется. Разве солнце когда-нибудь будет опять сверкать точно так же, как сейчас, а ветер — поднимать именно такую, идеальную, рябь на воде. Или лебеди — выстроятся ли они в таком строгом порядке? Или вы, — он взглянул на нее снизу вверх необыкновенно выразительными черными глазами, — будете ли вы вот так же спускаться с вашей лошади? — С этими словами он обнял ее и договорил: — Чтобы положить голову на мое сердце?!

— Колм! Нет!

— Но не можете же вы вечно оставаться в седле. В его голосе послышалась нежная поддразнивающая нотка.

Это ее сумасшедшая фантазия придала его словам какой-то иной, слишком глубокий смысл.

— Вы стали вдруг выражаться очень поэтично, мистер Колм О’Коннор.

— Но ведь я должен быть немым и слепым, чтобы не проникнуться поэтичностью момента. Я имею в виду местность и мою спутницу. А теперь, глядя на вас, я припоминаю, что мы приехали сюда работать.

Юджиния кивнула и позволила ему помочь ей спешиться. Если ее обострившиеся чувства вообще что-то значат, она непременно создаст шедевр.

Но как она могла совершить такую глупость — приехать сюда с О’Коннором одной? Следовало захватить с собой Фиби, Эллен, обоих младенцев и устроить пикник.

И что же? Заглушить безумное волнение в своей крови? Колм распаковывал чемоданчик с рисовальными принадлежностями. Он нашел чистое бревно, велел Юджинии сесть на него и взяться за работу. Сам же он намеревался тихонько подобраться к кромке воды и попытаться набросать с близкого расстояния эскизы пухлых черных морских ласточек, которые так деловито сновали в тростнике.

— Это замечательный материал для моей книги, — сказал он.

Опасность отступила на несколько шагов. Юджиния надулась. Она думала, Колм сядет рядом с ней и станет наблюдать за ее работой.

Но это, строго выговаривала она себе, с ее стороны просто глупое кокетство. Надо успокоиться и приняться за работу всерьез.

Это оказалось менее трудным, чем она ожидала. В конце концов молодая женщина целиком погрузилась в свое занятие. Прошел по крайней мере час, прежде чем Колм подошел взглянуть, как у нее идут дела, и высказать свое мнение по поводу рисунка.

— Это очень хорошо, — сказал он. — Самое лучшее из всего, сделанного вами до сих пор. По-моему, у вас есть способности, необходимые для того, чтобы рисовать птиц. Вот эта летящая…

— У меня был прилив вдохновения, — произнесла Юджиния, вовсе не собиравшаяся в этом признаваться.

Он тут же бросился на землю рядом с ней и с еле сдерживаемой страстью вымолвил:

— Я умираю от любви к вам.

— О! Голубь мой! Не надо!

— Да, моя голубка, это так. И вы ведь так же, как и я, не слепы.

Юджиния сидела не двигаясь.

— Нам не следовало приезжать сюда, — сказала она.

— Это всего лишь новое место. Я люблю вас и в вашем саду, и глядя, как вы спускаетесь с лестницы, и слушая вашу игру на рояле, и любуясь, как вы забавляетесь с ребенком. — Он положил ладонь на ее руку. — Продолжайте смотреть на меня так, как сейчас. Ваши глаза излучают любовь.

— Нет, — прошептала она.

— В Ирландии в Лиррисфалле тоже есть озеро. Там нет черных лебедей, но живет белая цапля. И старые, поросшие мхом деревья. Вы могли бы гулять там в белом платье.

— Колм, все это одни лишь мечты.

— Ну и что же? Я мечтатель.

— В действительности вы не можете представить, чтобы я оказалась там.

Не надо было этого говорить. Боль, тут же мелькнувшая в его глазах, отозвалась болью в ее сердце.

— Только потому, что я не смею.

— Нет. Кроме того, вы не должны. Мы оба немножко сошли с ума. У меня есть муж и ребенок. Впрочем, вам это известно.

— Но пока я не появился, вы были живы разве что наполовину.

Она закрыла его рот рукой:

— Ничего больше не говорите. Если вещи не называть своими именами, быть может, они перестанут существовать.

— Я хочу вас, аланна.

Юджиния взволнованно вскочила. Выражение глаз Колма было настолько откровенным, что она не в состоянии была выдержать его взгляд.

— Я сказала вам: не надо говорить, не надо облекать некоторые вещи в слова. Нам надо ехать. Уже поздно. Гилберт, наверное, вернулся. Малютка плачет, зовет меня. Он знает, что в постель его всегда укладываю я. Вот так-то. Такова реальность.

— Без сомнения, все это реальность. И когда вы говорите о ней, свет в ваших глазах гаснет.

Он потянулся к ней и схватил за руки. Юджиния рассмеялась, не думая, что он может замышлять что-то. Но, когда она дернулась, стараясь увернуться, оказалось, ей уже не вырваться из его рук. Тиски были столь крепкие, что она потеряла равновесие, качнулась вперед и очутилась в его объятиях. Этого он и ожидал. А может, и она тоже, потому что по какой-то непонятной причине она перестала сопротивляться, а впрочем, даже будь у нее воля к сопротивлению, сил для этого не было. Когда Колм поцеловал ее, Юджинию охватила такая волна нежности и блаженной полуобморочной слабости, что она вынуждена была крепче ухватиться за него — иначе она упала бы. Она хотела только, чтобы ее опустили на теплую траву (и именно это он сделал) и чтобы тугие застежки на ее одежде были ослаблены (интуитивно он сделал и это).

Когда Колм оторвал свои губы от ее губ, она, задыхаясь, сказала:

— Не уходите!

— На одно мгновение, аланна.

Он раздевался: сбрасывал пиджак, развязывал шейный платок, расстегивал пуговицы.

Юджиния закрыла глаза, ощущая на ресницах золотые лучи солнца. Но вот на них легла тень, когда над ней склонился мужчина с прекрасными черными волосами. Она на мгновение открыла глаза. Ее голос, ставший неузнаваемо низким, произнес:

— Лучше будет, если вы совсем снимете с меня юбку. Иначе мои нижние юбки меня задушат.

Она тихонько засмеялась, но смех тут же затих, утонув в золотистом головокружении, тепле и ощущении, словно внутри нее взорвалось солнце…

День исчез как-то сразу. Внезапные австралийские сумерки никогда еще не казались такими предательски быстрыми. Последнюю милю до дома они проехали в непроницаемой безлунной темноте.

— Не спешите так, — сказал Колм.

— Мы опаздываем. С моей стороны было глупо не следить за временем.

— Глупо было бы следить, — поправил ее Колм. Все тело Юджинии излучало тепло и горело, словно она была насквозь пропитана солнцем. Она была томной, ее клонило ко сну, но какая-то недремлющая рациональная частица сознания все время подгоняла ее. Ребенок, наверное, слишком устал и кричит. Гилберт нетерпеливо расхаживает большими шагами взад-вперед, как всегда, когда она опаздывает к обеду. Он любит, чтобы жена была заранее одета и ждала его. Миссис Эшбертон, вероятно, успела выпить лишнюю чарочку и от этого раскраснелась и стала еще более говорливой.