Прости за все - Татьяна Бочарова

– Пошли, чайку попьем. – Он поднялся с кресла, отложил газету на столик.

Вера стояла, не трогаясь с места. Рустам подошел к ней почти вплотную, как не подходил давно, с самого первого дня их встречи.

– Идем, – повторил он другим, более жестким тоном.

Она послушно повернулась и вышла в коридор. Они спустились вниз. Вера подошла было к плите, но Рустам остановил ее:

– Сядь, я сам.

Он не спеша заварил чай, достал из буфета блюдо с пирогами, налил в кувшин топленого молока. В его движениях была особая грация, присущая большим, крепно скроенным мужчинам. Вера откровенно любовалась им и молчала.

– Сахар будешь, кызым?

Она вздрогнула. В его тоне ей послышалась теплота и нежность. И он ни разу больше с момента ее приезда в дом не называл ее кызым.

– Да… то есть, нет. – Она мотнула головой, руки ее бессильно упали на скатерть.

Рустам поглядел вопросительно.

– Что-то не так? Что с тобой?

– Ты еще спрашиваешь! – Вера почувствовала, что терпеть больше не в силах. Вся ее тщательно продуманная тактика летела к черту. Ее трясло, как в лихорадке, по щекам катились слезы. – Я уеду! – Она вскочила из-за стола. – Слышишь, уеду отсюда! Сегодня же! Заберу ребенка, и ты никогда больше нас не увидишь! Никогда, понимаешь? – Волосы ее растрепались и спадали длинными, светлыми прядями, лицо было перекошено страданием.

Рустам аккуратно поставил чайник на подставку и подошел к столу. Взял Веру за плечи.

– Я не понимаю, кызым. Что происходит? С чего ты вдруг?

– Все ты понимаешь! Ты…ты… ты настоящий зверь! – Она выпалила это одним махом, глядя ему в глаза. Его скулы дернулись.

– Ну ты и скажешь. Какой зверь? Я старик.

– Зверь, зверь… – Она гладила пальцами его жесткие волосы, ей казалось, она ступает по раскаленным углям ада, но, минуя ад, идет в рай.

– Оставь меня, кызым. – Его голос слабел, становился тише. – Прошу, оставь. Не нужно.

– Хочешь, чтобы я уехала? – Она прижалась к нему всем телом, и ощутила, как его тело принимает ее, теплеет, размякает, делается послушным и подвластным. – Хочешь? Скажи, и я…

– Нет. – Его руки стиснули ее с такой силой, что у Веры хрустнули кости. – Ты скверная девчонка, кызым. Отвратительная, мерзкая девчонка! Ты… я хочу тебя!

– И я. И я тебя!

Их губы жадно отыскивали друг друга, отыскали и слились. Это было счастье. Оно гулким молотом стучало в уши, от него могла лопнуть грудь. Счастье быть с ним, касаться его руками, принадлежать ему одному, до последнего вздоха, до последней капли крови.

Он поднял ее на руки, как когда-то в гостинице, и понес наверх. Ступени размеренно скрипели под его шагами. Вере казалось, что она плывет в невесомости, навстречу луне и звездам, навстречу таинственному космосу, навстречу строгому, но милосердному существу, являющемуся высшим разумом…

… Их страсть была подобна разбуженному вулкану. Казалось, давно остыла лава, угас огонь в недрах земли, но нет – приходит час, и языки пламени с торжеством и треском вырываются наружу, сметая все на своем пути, превращая в пепел. Горячий, святой огонь, дремлющий в любящем сердце, слава тебе, негаснущему, немеркнущему, самому себя питающему и чистому, как земля в день творения!..

Вера и Рустам лежали обнявшись, обессиленные, измотанные любовью, обоих морила сладкая дрема.

– Главное, не заснуть, – пробормотал Рустам. – Дети могут вернуться…

– Не бойся, я не засну. – Вера погладила его по голове. – А ты спи. Спи. Скажи, когда тебя разбудить.

– Через полчаса. – Его тело отяжелело, рука, лежащая у Веры на груди, словно свинцом налилась.

Она глядела на него и думала, что он все это время тоже страдал, боролся с собой, злился, тщился забыть ее и не мог. Любовь владела им, та самая любовь, которая зародилась семь лет назад в вагоне фирменного поезда «Татарстан», и которая, пройдя испытание временем, не выдохлась, а стала лишь крепче и ярче.

«Я никуда не уйду от тебя, я останусь с тобой навечно, и буду оберегать твой сон. Буду гладить тебя по голове и смотреть в твои глаза, видеть в них желание и умирать от счастья. Никто никогда не будет любить тебя сильнее, никто и никогда…»

Ей показалось, что он услышал ее немой монолог, веки его закрытых глаз дрогнули в знак согласия. Он доверял ей себя, свое тело, свою душу, свое дыхание и улыбку. Все, что можно доверить тому, кто любит.

Время бежало неумолимо и быстро. Полчаса промелькнули, как пять минут. Вере было жалко будить Рустама, но нарушить обещание она не могла. Коснулась губами его щеки.

– Пора, просыпайся.

Он очнулся тотчас же, словно и не спал вовсе. Потянулся, прижал Веру к себе, но лишь на мгновение. Затем резко выпрямился на постели.

– Все. Собираемся. И чтобы никаких следов. Помни, никто не должен знать. Никто!

– Но я не хочу выходить за Игоря! – Вера глядела на Рустама с изумлением, словно у того оказалось две головы или четыре ноги. – Нежели ты позволишь?

– Кызым! – Он тяжело вздохнул. – Я прошу тебя. Ты и так искусила меня. И будешь продолжать искушать. Ничего не должно измениться.

– Ничего? Ты по-прежнему останешься мужем Фагимы?

– А что, по-твоему, я должен выгнать ее на улицу за ненадобностью? Она, как никак, моя жена.

– Почему на улицу? Разве мы не можем сами уйти? Забрать сына и уехать? Мы взрослые, самостоятельные люди, найдем крышу над головой.

– Как у тебя все просто. – Рустам усмехнулся. – Я не хочу на старости лет искать новую крышу над головой. Меня вполне устраивает эта.

– Но как же я?! Ты предпочитаешь удобство и комфорт моему отношению к тебе? Хочешь отказаться от меня?

– Отказаться от тебя? – Рустам привлек Веру к себе и поцеловал в губы. – Нет, кызым, я так не говорил. Все можно совмещать. Зачем столько эмоций? Живи в доме, будь женой Игоря, а мы станем любить друг друга, сколько захотим.

– Но ведь это же подло! – Вера отшатнулась от него, как ужаленная. – Разве для этого я столько лет искала тебя? Для этого берегла душу, не допустив в нее никаких иных чувств? Судьба разлучила нас и свела, подарив сына – для чего, по-твоему? Чтобы мы лгали, и воровали по крупицам счастье? Опомнись, опомнись же!

– Верочка, успокойся. – Рустам ласково провел ладонью по ее распущенным волосам. – Иногда приходится лгать, а иногда и воровать. Да, знаю, тебя учили в детстве, что это нехорошо, но то было в детстве. Пойми, сейчас ты выросла, ты уже большая, а у больших все иначе, чем у детей. Мне тяжело принимать какие-то решения, тяжело рушить нажитое годами. И тебя терять я не могу. Поэтому смирись.

– О, Господи, – шепотом проговорила Вера, давясь слезами. Она ничего не могла возразить на эти слова, она снова, как и семь лет назад, была зависима. Раба своей любви, заложница мужского лицемерия и коварства.