Карибские сокровища - Айвен Сандерсон

Я откладывал рассказ об обыкновенном опоссуме (Didelphis marsupialis azarae — да поможет мне бог!) до тех пор, пока мы не добыли этот экземпляр — хотя в нашем зоопарке жили несколько животных, — потому, что мы впервые встретили опоссума в природной, естественной для него обстановке. Эти животные наводняют и фермы, и города. Один весьма уважаемый наш сосед в Парамарибо жаловался общему знакомому, что «чертовы звери от Сандерсона», или что-то в этом роде, заткнули у него дренажный сток. Джентльмен недавно поселился в стране и дома сам видел, как из трубы извлекли дидельфуса, что, разумеется, обошлось ему в копеечку, а потому решил, что во всем виноват наш зоопарк. Оказалось, его повар, увидев, что «авари», как зовут здесь зверька, юркнул в трубу, с завидной находчивостью, заслуживающей лучшего применения, вылил туда ведро кипятка. Несчастный зверек, как и следовало ожидать, сварился и поневоле заткнул трубу.

Здесь перед нами был дидельфус, ведущий свой естественный образ жизни, если не считать того, что он грыз косточку, которую стянул из нашего котла. Оказалось, что у зверька в просторной сумке полно мелких, как горошек, розовых детенышей. Они рождаются на такой ранней стадии развития, что их даже животными не назовешь. Мать подкладывает каждого к соску, и тот крепко-накрепко присасывается, потягивая молоко и превращаясь в крохотное мохнатое млекопитающее вполне нормального вида. Обыкновенные опоссумы покрыты густым волнистым подшерстком цвета сливок. Поверх подшерстка лежит кроющий волос, длинный и блестящий, обычно черный, но иногда и белый, как голова почтенного старца. Лапки черные, а хвост голый, чешуйчатый, наполовину белый, наполовину черный и поразительно цепкий. Голову животного описать мудрено, так сильно она отличается от головы американского опоссума. Она заостренная, с широким, похожим на пасть змеи ртом, вооруженным массой острых зубов, а у старых самцов есть еще две пары острых, как кинжалы, клыков. Зверек очень кровожадный и — что несвойственно диким животным — нечистоплотный и вонючий. И все же это очень красивый зверь, ведь и злобные, коварные существа бывают по-своему красивы.

После интерлюдии мы улеглись в постель, снова слушая шорох порхающих десмодусов. Альма сразу уснула, а мне надоело лежать без сна, и я встал выкурить сигарету. Снаружи все было залито таким ярким лунным светом, что я вынес ружье и с удовольствием разбирал и чистил его с полчаса, не нуждаясь в дополнительном освещении.

Мое занятие, однако, было прервано: я услышал, как кто-то решительным шагом топает к нашему лагерю. Я сидел, прислушиваясь, а шаги уверенно приближались. Когда они послышались позади нашей хижины, я пошел на разведку, но, пока я путался в кустах, бранился, осыпая проклятиями лианы, пришелец продолжал топать как ни в чем не бывало. Я перебежал на другую сторону нашей площадки и затаился.

Пришелец прошел в нескольких футах от меня, и, как я ни изворачивался, заглядывая под кусты, раздвигая подрост, бросаясь на живот и шаря вокруг, я так и не увидел, кто это нахально топает. Он прошел мимо и затопал дальше, а я до сих пор не могу преодолеть разочарования — ведь я так и не понял, что это был за зверь. В тот момент, однако, все вылетело у меня из головы, и вот по какой причине.

По другую сторону нашей хижины — мхупы — росло два громадных дерева. Одно было прямое, покрытое блестящей светлой корой. Второе, узловатое, слегка наклонилось в одну сторону. У корня они соединялись. Оба ствола были гладкие, сучья начинались на большой высоте. Вернувшись к столу, где лежало мое ружье, я случайно взглянул вверх и увидел, что на наклонном дереве за мое недолгое отсутствие появился какой-то нарост, вроде большого муравейника, — можете представить себе, как я удивился. Я сказал «муравейник», потому что они здесь очень часто лепятся на стволах деревьев, и я засомневался — может, он там был всегда, а я его просто не замечал. Я решил проверить и подошел поближе, потому что на эту часть ствола как раз падала такая густая тень, какую отбрасывает только яркая луна.

Я сильно вздрогнул от неожиданности, когда нарост вдруг изменил очертания и стал медленно взбираться по стволу. Я должен обратить ваше внимание на необъяснимый и очень интересный факт: хотя животное, которое я безошибочно узнал по силуэту, было хищником, я не почувствовал ничего похожего на то необычайное ощущение безотчетного ужаса, которое возникает при виде леопарда в Западной Африке, пронизывая вас с головы до пят. Передо мной на дереве в каких-нибудь двенадцати футах припал к стволу ягуар (Panthera onca): в лунном сиянии зверь казался громадным, как настоящий выбеленный луной динозавр, но того одуряющего, тошнотворного ужаса он у меня не вызывал.

Гостя, по-видимому, привлекли те же самые уверенные шаги, которые слышал я. Должно быть, ягуар минут двадцать смотрел, как я чищу ружье, пристроившись на дереве у меня над головой, а когда я ушел, решил, что путь свободен, и стал осторожно спускаться. Вернувшись, я потревожил его, и он неторопливо полез вверх по стволу, то и дело оборачиваясь, — ну и глупая кошка! — чтобы взглянуть на меня, а я стоял, будто прирос к месту.

Первым моим побуждением было удрать, вторым — выстрелить, но, к счастью, я переборол и то и другое, потому что в любом случае меня бы постигла жестокая кара: в первом — от Альмы, которая просто убила бы меня, узнав, что я оставил ее на милость громадной дикой кошки, а во втором — от незваного гостя, потому что дробь шестого номера показалась бы ягуару явным вызовом. Мне оставалось только стоять и смотреть на изумительного зверя, медленно восходящего по стволу. Когда он добрался до первого толстого сука и решительно направился в свои лесные владения, я набрался храбрости и сказал «У-у-у!» — довольно громко и с некоторой дерзостью. Сук качнулся — и зверь исчез.

Я записал это происшествие с известным удовольствием, потому что до полусмерти был напуган россказнями о ягуарах, и счастлив, что могу оправдать свою уверенность в благородстве крупных кошек, а я очень горжусь этим убеждением. Кроме того, это единственная и лучшая «история про тигров», какую я могу предложить вашему вниманию.

Гвианские саванны

Через три дня после возвращения с реки Коппенаме мы, запасшись провизией, снова прошли каналом. На этот раз свернули в реку Суринам, повернули вправо и пошли вверх по широкой реке к устью реки Пара. Я так наелся за вторым завтраком, что задремал.

Когда я проснулся и осмотрелся, ожидая, что мне предложат выпить чайку, оказалось, что яхта все еще пыхтит вверх по могучей реке. Посмотрев на карту, мы решили, что устье Пары должно быть недалеко от Парамарибо; мы уже отошли от города довольно далеко. Подошли поближе к берегу и, заметив двоих чернокожих, которые сидели на берегу, крикнули: