Нежное насилие - Мари Фишер

– Или хотите поехать в город со мной? – спросил он.

– Нет, спасибо, я еще останусь здесь. Позднее поеду на электричке.

– Да, это удобно.

Катрин спустилась вслед за ним по лестнице, посмотрела, как он моет руки. Его всегда гладко причесанные волосы растрепались, лицо раскраснелось от физической работы, а на белом пуловере появились пятна. Впервые за все время их знакомства Клаазен не выглядел вылощенным и одетым с иголочки.

Оторвав кусок бумаги от рулона, он вытер руки.

– Увидимся в понедельник утром в редакции, – произнес он, – часов в десять.

«Значит, никакого совместно проведенного вечера сегодня не будет», – подумала она, но и глазом не моргнула, заверив его:

– Явлюсь вовремя.

Позже, оставшись одна в маленьком старом доме, которому теперь предстояло стать ей родным, она мысленно отругала себя за самонадеянность. «Ох, и глупая же ты индюшка, Катрин! Он помог тебе с уборкой, таская мебель, пожертвовал тебе много часов – это ведь куда больше, чем то, на что могла бы рассчитывать! Ты что же, воображаешь, что он посвятит тебе всю свою жизнь?»

Ведь у нее были все основания радоваться, что он не потребовал ее тела в уплату за помощь. Конечно, она признавалась себе, что он уже многое для нее значит. После совершенно безосновательного приступа ревности Жан-Поля, требовавшего отказаться от встречи с главным редактором, она стала смотреть на Эрнста Клаазена другими глазами, увидела в нем мужчину, а не только руководителя журнала.

Но допустимо ли просто так менять одного любовника на другого? Боль от разрыва с Жан-Полем еще не прошла. Она не отдалилась от той любви настолько, чтобы не проводить постоянных сравнений между обоими мужчинами.

Нет, все же лучше, что все идет так, как идет. Ей следует быть благодарной Эрнсту за его сдержанность, чем бы она ни объяснялась. Наверное, думала она, это – страх связать себя по рукам.

Катрин вымыла тарелки и чашки, обтерла влажной тряпкой шкаф и ящики комода. В картонной коробке, в которой Эрнст Клаазен притащил принадлежности для уборки, она обнаружила баночку политуры, благодарно улыбнулась этому знаку заботы и принялась обрабатывать мебель найденным составом.

Только после того, как не осталось никаких, решительно никаких дел, она поехала к центру города.

Уже в тот же вечер она позвонила из пансионата матери и дочери. Обе они не проявили готовности радоваться вместе с ней по поводу милого домика, который ей достался. Обе выказывали себя обиженными и не склонными к общению. Они давали Катрин почувствовать, что не готовы простить ей бегства на свободу.

– Некоторое время вестей от меня не будет, – заявила она, – я в ближайшие дни переезжаю в Бланкенэзе. Телефон там вообще есть, но его еще надо подключить. Как только это будет сделано, сообщу вам номер.

– Существуют еще и телефонные будки, – язвительно заметила Хельга.

– Да, существуют, – согласилась Катрин. – И не только здесь, но и у вас в Гильдене. Подумайте об этом, если одна из вас захочет поговорить со мною так, чтобы не слышала другая.

– У нас нет секретов друг от друга.

– Да, к сожалению. Не действует у вас и правило, предписывающее не читать чужих писем.

– Зачем нам такие правила?

– Дай мне еще раз Даниэлу.

– Да, мамуля? – отозвалась девочка; голос ее звучал как у совсем маленького ребенка.

– Ты слышала через отводную трубку, что я сейчас сказала?

– Да.

– Ты меня поняла?

– Да.

– Значит, если захочешь поговорить со мною без бабушки…

– Этого я вовсе не хочу.

– Но знай, что, если захочешь, то сможешь.

Даниэла глубоко вздохнула.

– Приезжай обратно, мамуля!

В разговор ворвался голос Хельги:

– Не говори с ней так, дорогая! А то она вообразит о себе Бог знает что!

– Почему ты не даешь Даниэле сказать то, что она хочет? – повысила голос Катрин.

– Потому что она еще слишком мала и глупа, чтобы понять, какой бес в тебя вселился.

– Уверена, что ты ей это разъяснишь.

– Не сомневайся.

– Даниэла, ты меня слушаешь? Я говорю с тобой! В любом случае у тебя будет в моем домике собственная комната. Как только я здесь справлюсь с самыми неотложными делами, я ее для тебя обустрою.

– А какие дела самые неотложные?

– Я здесь начинаю все с нуля, понимаешь? Пока я даже не могу позволить себе купить кровать, сплю на матраце.

– Ты сама виновата. Зачем удрала?

– Чтобы стать наконец самостоятельной. Но нам пора заканчивать. У вас там ведь все в порядке, да? У меня тоже. Это главное.

Положив трубку, Катрин ощутила неудовлетворенность и грусть. Цена за свободу была очень высока. Катрин решила во что бы то ни стало доказать и себе, и миру, что свобода того стоит.

На заседании редакции Катрин познакомилась с преемницей госпожи Пёль, Зереной Кипп, женщиной лет тридцати, очень стройной, очень красивой, очень энергичной, и к тому же еще натуральной блондинкой. Никто ничего не знал ни о ее образовании, ни о прежней работе. Несомненно было лишь то, что последние годы, выйдя замуж, она была занята семьей и потому нигде не служила. Если верить замглавного, то Зерена Кипп была когда-то близка с Клаазеном.

Соответствовало это истине или нет? Кто знает? Во всяком случае, Зерена и Клаазен были на «ты». Катрин ощутила легкую ревность, которую, однако, легко в себе подавила. Ведь чувства в данном случае отходили на второй план, главное было в том, чтобы утвердить свое положение свободной сотрудницы, получить одобрение своим идеям и возможно больше строк в очередном номере.

Катрин чувствовала, что против «новенькой» плетутся интриги. Эллен Ригер ощущала себя отодвинутой в сторону, а Ильза Мёбиус обойденной при распределении должностей. Катрин все это понимала, но посчитала для себя более правильным установить с Зереной Кипп хорошие отношения, чем затевать склоки, хотя бы уже потому, что к ней благоволил шеф, а идти против него она никак не собиралась. Катрин только опасалась, что напряженная атмосфера нарушит согласованную работу редакции.

Все прочие моменты работы редакции были для Катрин не так уж важны. Являться в отдел она должна была лишь раз в неделю. И гораздо больше была теперь заинтересована в том, чтобы начать работу над своей книгой. Как только ей принесли матрац, она переехала в Бланкенэзе. Еще не распаковав полностью чемоданы, она уже сделала на кухонном столе свои первые эскизы.

Рукопись росла в таком же темпе, в каком обустраивался дом. Ящики, присланные отцом, были распакованы и перенесены в подвал. Катрин приобрела маленький холодильник, чтобы не ходить за продуктами ежедневно. У одного продавца старой мебели она нашла громадный письменный стол, отвечавший ее потребностям. Стол втащили на чердак, она соскребла с него потрескавшийся и вздувшийся лак и протравила кислотой крышку. Здесь, наверху, Катрин чувствовала себя свободнее, чем в маленькой кухне. Правда, она поставила стул спинкой к окну, чтобы свет падал на стол. Но часто, отдыхая от работы, вставала со стула и выглядывала в окно на широкую гладь реки и скользящие по ней суда.