Поэт и Русалка - Александр Бушков

— Князь, — укоризненно сказала девушка. — Ваши манеры на свежего человека действуют убийственно… Наш гость попросту наслушался глупых простонародных сказок, вот и все…

Она подняла ладонь Пушкина, на миг прижалась к ней щекой и послала ему прямо-таки завораживающий взгляд огромных синих глаз. Он изо всех сил пытался сопротивляться, но давалось это с трудом. Здесь, ручаться можно, не было никакого наваждения, чародейства, приворота — попросту она была прекрасна, как пламя, она была совершенна, и этому не было возможности сопротивляться.

— Ну что же, перекрестите меня, Александр, — тихо сказала она. — Прочтите какие-нибудь глупые молитвы… Я ни во что не превращусь, вопреки известной тираде героя Шекспира, ни в труп, ни в чудовище, я останусь такой, как вы меня видите, потому что я и в самом деле такова… Милый юноша, неужели это все, что вы хотите со мной сделать — крестить и осыпать молитвами? Не разочаровывайте одинокую, скучающую, ветреную красавицу…

Он не мог высвободить руку, потому что не в состоянии был собрать для этого достаточно сил. Тонул в лукавой улыбке, в бездонных синих глазах, мелодичном и нежном голосе. Иезуит прав, смятенно, даже панически подумал он, стоя соляным столбом. Мы не можем с ними бороться в полную силу, потому что мы не более чем школяры, неопытные юнцы…

— Катарина, душа моя, — сказал князь, громко покашливая. — Оставьте молодого человека на какое-то время, мало вам разбитых сердец?

Она подняла брови:

— Но я вовсе не собираюсь разбивать ему сердце! Я же не настолько жестока… Кто сказал, что у него нет шансов?

— Проказница, — терпеливо произнес князь. — Вы прекрасно понимаете, о чем я. У нас еще не закончен серьезный разговор, а в вашем присутствии наш гость будет держаться скованно и вряд ли способен окажется к дельным умозаключениям…

— Другими словами, князь, вы меня безжалостно изгоняете, — печально сказала Катарина. — Сатрап, насильник, бездушная машина для скучных дел… Ну что же, не буду вам мешать… Но мы еще встретимся, верно?

Послав Пушкину ослепительную улыбку, — где невинность удивительным образом сочеталась с порочностью, она сделала реверанс (но на какой-то старомодный, полузабытый манер), грациозно повернулась и пошла к двери, явственно постукивая каблучками. Высокая резная дверь распахнулась перед ней сама собой, но дело тут было, конечно, не в колдовстве, а в вышколенности лакеев.

Князь усмехнулся:

— Что же, вы и теперь бесповоротно отказываетесь от дружбы с нами? Уж не вода ли у вас в жилах вместо крови?

— Вы, кажется, хотели говорить о делах? — сердито спросил Пушкин.

Когда красавица исчезла, он сразу почувствовал себя увереннее и бодрее, но полностью стать прежним, он чувствовал, не удастся. Очень уж пленительное видение явилось то ли из соседней комнаты, то ли из самой преисподней…

— Да, разумеется, — сказал князь. — Садитесь. Скажу для начала, что я не придаю чрезмерно большого значения вашему якобы категорическому отказу в ответ на предложение дружбы. Поспешность в таких делах совершенно неуместна. Времени впереди достаточно, никто и ничто не мешает вам все взвесить, обдумать и, быть может, изменить первоначальную точку зрения…

— Вы, кажется, хотели говорить о делах? — повторил Пушкин сухо и настойчиво.

— Ох, какой вы… Ну ладно, извольте. Давайте, не чинясь, перейдем от высоких материй к прозаическому торгу. Предположим, мы вас не привлекаем в качестве доброй компании. Ну, что поделать, насильно мил не будешь… Подойдем к проблеме с другой стороны. У вас есть кое-что, что крайне меня интересует.

— А именно?

— Бумаги, которые вы забрали из банка Ченчи. И кольцо, которое и сейчас красуется у вас на пальце.

— Зачем вам это?

— Позвольте, я не буду отвечать на этот вопрос? Коли уж разговор у нас пошел чисто деловой? Поговорим, как два крестьянина на ярмарке. У вас есть товар…

— Я не торгую этими вещами. Я ничем не торгую.

— Ох, не цепляйтесь вы к словам… Хорошо, вульгарное золото вас, похоже, не интересует ни в каком количестве. Это похвально. Я люблю людей с высокими идеалами, бескорыстие достойно уважения… В самом деле, золото, даже когда его целая груда — это не более чем несказанная пошлость. Ну что, в самом деле, на него можно приобрести? Удивительно унылый набор: поместья, дворцы, еду и вино, титулы и ордена… Женщин я в этот список не включаю, потому что купленная женщина все же, сдается мне, доставляет гораздо меньше удовольствия, чем купленный замок, алмаз, лес… Что еще? Ну, кардинальскую шапку, место в парламенте, но это уже пошли мелочи… Зато есть масса вещей, которые за золото не приобретешь, но они гораздо более ценны, нежели все то, что я сейчас перечислил…

— А точнее?

— Извольте! — с превеликой охотой воскликнул князь. — Ну, хотя бы…

— Начнете, пожалуй, с бессмертия?

— Вы снова наслушались глупых сказок, — с величайшим терпением произнес князь. — Бессмертия не существует… хотя это, конечно, не означает, что нет долголетия. Настоящего долголетия. Не интересуетесь?

— Нисколько, — сказал Пушкин. — Получится, что я переживу всех, кого знаю и люблю… Выпаду из своего времени, а значит и из жизни. Какой это, должно быть, тоскливый ужас — долголетие, то самое, настоящее, о котором вы говорите…

— Вы полагаете? Зря… Своя прелесть в этом есть.

— Увольте…

Помолчав, князь встал, прошел к золоченому шкафчику в углу, — его движения были энергичными, молодыми, отнюдь не соответствовавшими седине и определенному числу морщин — и вынул оттуда что-то продолговатое, более всего похожее на лакированный ящик для пистолетов. Поставил на стол перед Пушкиным и поднял крышку (при этом крышка, словно музыкальная шкатулка, сыграла короткую приятную мелодию).

Внутри, в выстланных синим бархатом прямоугольных гнездах, покоились рядами странные предметы, более всего похожие на флакончики духов, только без горлышка — овальные, несомненно, стеклянные: показалось, что они слабо светятся изнутри, каждый своим цветом. Зачем-то Пушкин сосчитал их — шесть рядов по шесть флаконов.

— Хорошо, — сказал князь. — Долголетие, как и устрицы, не всякому по вкусу. А что вы скажете насчет этого? — Он достал один сосуд и, держа двумя пальцами, посмотрел сквозь него на свет. Лучик полуденного солнца уперся прямо в выпуклый стеклянный бочок, и Пушкин отчетливо видел, что внутри колышутся словно бы струйки синеватого тумана, кружась, переплетаясь, распадаясь ежесекундно менявшимися узорами. И что-то темное, устойчивое вроде бы кружило внутри, но его не удавалось разглядеть в точности из-за переплетения туманных струек.

— Называйте это как угодно — талисманом, оберегом, — сказал князь, наблюдая за игрой синего сияния и теней внутри сосуда. — Не в том суть. Главное, человек, у которого в кармане будет лежать этот предмет, никогда не проиграется в карты… По-моему, это очень близкая вам тема, даже, можно выразиться, животрепещущая? Здесь собраны обережения на все случаи жизни. На дуэли или на войне любая пуля всегда пролетит мимо вас, как и разбойничий нож промахнется. Вы никогда не подхватите какую-нибудь эпидемическую заразу… И даже простой насморк. Вас никогда не бросит женщина. Вас не смогут обмануть. Вас будет особенно ценить, продвигать и награждать начальство. Счастье, удача, везение — это все здесь… Поменяемся? Вам достанется этот небесполезный ящик, а мне — кипа старых бумаг и дрянное колечко…

— А что это там, внутри, виртуозится? — спросил Пушкин с искренним интересом. — Или… кто?

— Какая вам разница? Если эти предметы служат надежнее механизма лучших часов?

— Слыхивал я краем уха и про подобное, — сказал Пушкин. — Не нравится мне тот, кто там сидит, тем более когда их столько… Говорят еще, что хозяин такой вот вещички, когда умрет, получит в лице этой твари из склянки настойчивого проводника в те места, куда ни один здравомыслящий человек не станет стремиться…

— А если я вам скажу, что это вздор?

— Все равно.

— Послушайте, — тихо, серьезно произнес князь. — Вы, я вижу, чертовски капризный клиент… Скажите в таком случае, что вам самому нужно?

— А вы можете предложить что-то еще?

— Едва ли не все, что вам может прийти в голову… — Князь сделал широкий жест. — В этой комнате найдется множество полезнейших предметов… скажите только, чего вы хотите.

— Ничего.

— Я так и не могу понять, что это — убежденность или глупость? — заметно теряя терпение, спросил князь. — Ведь вам самому, вам лично ни эти бумаги, ни кольцо не нужны. Ну зачем вам умение двигать неодушевленные предметы? Уж безусловно вы не собираетесь управлять картами в колоде или изумлять девиц, заставляя плясать ломберный столик… Привезете все это начальству, вас похлопают по плечу и в виде поощрения предложат еще какое-нибудь дельце, на котором вы уж точно сломаете шею… Ну, могут еще выхлопотать медаль, следующий чин… Не мелко ли?