Наша светлость - Карина Демина

Кровь все шла. Тонкой струйкой сползала по губам. И снова Магнус прав. Слишком много было за последние месяцы всего. Да и раньше хватало. Но как отдыхать, если все не стабильно…

— У тебя много врагов, мальчик мой. Дай им только повод.

— Не дам.

Урфин выживет назло всем. Прежде ведь получалось. На одном упрямстве, а теперь… теперь, пожалуй, он даже знает, чего ради стоит выживать.

— И ты же понимаешь, что теперь дал им удобную мишень.

Это он о чем?

О Тиссе.

— Я не позволю…

— Уже позволил. Весь Замок в курсе, где она провела эту ночь. Ей не простят. В лучшем случае, она перестанет для них существовать.

В худшем… Урфин знал, насколько ядовитыми могут быть слова.

— И свадьба ничего не изменит, если только…

Магнус весьма выразительно замолчал, позволяя самому додумать.

— Ты меня шантажируешь, дядя.

Кровь остановилась. И Урфин оторвал голову от холодной бронзы. Магнус сидел, постукивая стеком по голенищу сапога, и усмехался.

— Сугубо по-родственному, мальчик мой. Сугубо по-родственному… а что делать, если ты такой упрямый? И дружок твой такой же чистоплюй… нельзя заставлять, нельзя заставлять. Нельзя, но иногда можно и нужно, для твоей же пользы, — он протянул руку. — Подумай еще вот над чем. При том, что происходит… при наших законах… лучше иметь действительный титул, чем его не иметь.

Возможно.

Урфин все равно отказался бы, будь он один. Прошло то время, когда титулы имели для него значение. Но есть Гавин, которого шпыняют тем, что служит рабу. И Тисса — ее вовсе съедят, а Урфин не сможет быть при ней каждую минуту, чтобы защитить. Долэг, за нее он тоже отвечает, пусть бы девочка слишком мала, чтобы разбираться в происходящем…

Как получилось так, что Урфин перестал принадлежать себе?

И почему это обстоятельство не вызывает у него раздражения?

И вытерев кровь с губы, он сказал:

— Я согласен.

Новые покои — могла ли Тисса когда-то предположить, что будет жить в них? — были чересчур велики. И роскошны.

В них почти ничего не изменилось… разве что ковер другой. И темных панелей, укрывавших стену спальни, Тисса не помнит. Гардеробная почти пуста. Шкатулки исчезли с туалетного столика. И ванную комнату давно не проветривали, а сырость способствует появлению плесени.

На подоконнике — забытая корзинка с рукоделием… канва, тесьма, ленты, нити… иглы и бисер. Леди Изольда никогда не уделяла должного внимания занятиям, считающимся достойными леди.

Она спросила, чего хочет сама Тисса.

Разве это имеет значение?

У нее глупые желания. Например, чтобы вчерашний день вернулся. И ночь тоже.

Утро.

Или хотя бы открыть неприметную дверцу, которую Тисса сама вряд ли увидела бы, и подняться по лестнице до другой двери… тан уверил, что будет рад ее визиту, но… так не принято.

А так, как принято, у Тиссы не получится: слишком много нарушено правил. Ей не простят. Но знание этого уже не пугало так, как прежде.

Белую коробку, перевязанную красной лентой, доставили вечером. Незнакомый лакей, глядя в глаза, сказал:

— Подарок от леди.

Он с усмешкой наблюдал, как Тисса берет коробку. Руки не дрожали. Зачем, если Тисса давно ждала такого дара.

— Спасибо. Передайте леди, что я благодарна им за заботу.

Еще несколько дней тому она не решилась бы ответить. И расплакалась бы… наверняка расплакалась бы. Лакею было бы что рассказать хозяйкам. Он еще ждал, надеясь увидеть признаки вины, раскаяния или хотя бы страха.

Тисса понимала это отчетливо, как и то, что ей не нужно больше бояться. И каяться не в чем.

— Уходите, — велела она.

Ушел.

Красный бант поддался легко. Кто его завязывал? Леди Лоу? Или Тианна, которая завтра перестанет замечать Тиссу, впрочем, как и остальные, за исключением, быть может, Ингрид. И леди Изольды.

Тисса сняла крышку.

В коробке, на ложе из розовых лепестков — темно-красные, почти черные — лежала фарфоровая тарелка, расколотая пополам.

Глава 17. Водоворот

Столько вокруг осведомленных людей! Так и хочется иногда спросить «Как у меня дела?» и «Что у меня нового?»

Наша Светлость желают создать зиму.

С белыми покрывалами снегов, с алмазной крошкой наста и блеклой луной, чей свет разбавляет лиловые краски сумерек. С черными многозвездными ночами и вьюгами. Хрусталем луж. И обындевевшими елями…

Зимний бал — он не только для людей.

Кайя одобрил.

Впрочем, подозреваю, он одобрил бы любую, самую безумную мою идею. Оставались сущие мелочи — придумать, как ее воплотить. И воплотить, несмотря на всеобщий — подозреваю — протест.

— У тебя все получится, — мой муж свято уверен, что у Нашей Светлости хватит сил.

И нельзя его подводить.

А я закрываю глаза и пытаюсь представить себе зал… темный потолок и свечи вместо звезд. Изморозь на колоннах… зеркала и белые полотнища с рисунками.

Кайя берется за бумагу. Он делает наброски быстро и довольно-таки точно.

— Тебя не раздражает, что я…

Копается в моей голове?

Нет, не раздражает, хотя прежде голова казалась неприкосновенным личным пространством, и вот теперь я готова расстаться с ним без малейшего сожаления. А живых цветов, пожалуй, не будет. Мне видятся темные ветви в узких и высоких вазах. Где их взять?

— Это не твоя забота, — Кайя откладывает очередной лист. И просит, — полежи, пожалуйста, смирно.

Рукой еще придавливает, словно опасается, что назло ему встану. Не встану. Но меня-то рисовать зачем? Тем более в виде, совершенно неприличном по здешним меркам. Наша Светлость валяются на полу в одной сорочке, босоногие и растрепанные, но сосредоточенные — ужас. Между прочим, мой первый бал… и я почти умею танцевать.

— Не получится, — кусок угля скользит по листу, и вид у Кайя превдохновенный. — Ты — замужняя дама.

Ага, степенная. И обремененная обязательствами, понимаю. Мой удел — сидеть на троне, сражаясь с короной, цепью и затекающей спиной. Улыбаться, притворяясь счастливой. И вспоминать таблицу умножения в попытке убить время.

— Без короны и цепи, но в целом верно. Не расстраивайся, сердце мое. Будут и другие балы, которые нам все равно придется посетить. Гильдийный… или городской. Он проходит прямо на площади, но уже весной. Или летний… Еще урожая… и тот, что устраивают торговцы…

Да, искусство танца придется совершенствовать в срочном порядке. Может, сидение на троне — не такая плохая мысль? Всего-то и надо, что спину держать прямо и улыбаться.