Могильщики талантов (СИ) - Гаврюченков Юрий Федорович

— Черкезишвили такой же историк, как и русский, — заметил Дима.

Ринат Литвинов гнусно захихикал.

«Как? Когда он успел?» — спрашивали в кулуарах «Напалма» и не находили ответа. Даже Матвеев, которому на совещании Игорь поведал оглушительную новость, впал в прострацию.

Подумав, главный редактор рассудил, что уход Черкезишвили готовил заранее, ещё до скандала с обложкой. Двухтомник быстро не напишешь, да и договор на новую книгу Черкизон не заключал. То есть переход к конкуренту был задуман давно.

Формально претензий к Гураму Вахтанговичу не имелось. «Напалм» не издавал учебников, даже научно-популярная литература не была его форматом. А вот в «Глагольных скрепах» маленький отдел исторической литературы был. Там выходили книги об истинных причинах Голодомора, о том, виновны ли большевики в Холокосте, и кто на самом деле бомбил Хиросиму и Нагасаки. Черкезишвили великолепно вписался в их дружную семью и купался в лучах редакционного одобрения, словно издавался в «Глагольных скрепах» всю жизнь.

Столичная фирма вложила немало средств в рекламную кампанию, чтобы знаменитый писатель чувствовал себя обласканным и не ушёл.

По крайней мере, на первых порах.

Потому что предавший один раз предаст и второй — это упоминали на форуме «Глагольных скреп» посетители, вероятно, забаненные в ЖЖ Черкизона. Издательские модераторы их не банили, а только предупреждали о недопустимости мата.

Теперь все сотрудники «Напалма» следили на форуме конкурента, как легион недоброжелателей морально уничтожает перебежчика.

— Автор с возу… — рассудил Астролягов. — Туда и дорога. Чтоб у него редактором был поэт-неудачник!

Коллеги сочувствовали коллеге, лишившемуся звезды, а с ней и звания редактора самой хитовой серии. Место на вершине пьедестала почёта заняла Ната, с начала года запустившая серию «Современная классическая проза», которая дала самые высокие продажи. Алексею оставалось только принимать знаки участия с гордым видом, отчего он ощущал себя байроническим героем. Это было напрямую связано с Черкезишвили, будто маркиз Арманьяк не забрал с собою пафосное гусарство, а перед уходом заразил своего бывшего редактора дурной болезнью.

В довершение, на Петербург надвинулся антициклон, с ним — гололёд, лужи и дождь вместо снега. Астролягов купил новую зимнюю куртку. Схватил не глядя, первую по размеру, и только через несколько дней оценил, что приталенная аляска с накладными карманами и блестящими пряжками придаёт ему вид настолько лихой и молодцеватый, словно глупое гусарство в самом деле перекинулось с Черкезишвили, как грибок, пустило мицелий и разрослось до зримых проявлений.

Астролягов искал у себя симптомы и мучился, не обнаружив их. Он упрекал себя в моральной близорукости и буквально за несколько дней сделался мнителен, беспричинно подозрителен и опаслив.

Количество интеллигентных глупцов в журнале Черкезишвили зашкалило. Побег из «Напалма» они характеризовали в духе золотой эпохи Застоя: «Ушёл по-английски, не прощаясь». Они одобряли уход из такого плохого издательства, которое выпустило такой плохой роман, и выражали надежду, что в хорошем издательстве будут выпускать только хорошие книги Черкезишвили.

— Нелёгкая это работа — на буксире тащить обормота, — сочувствовал Алексей коллегам из «Глагольных скреп». — Надеюсь, вы справитесь. Ну, а нет, так ждите от хомячья какашек.

Основания для подозрения были. Книга по истории, которую издательство самонадеянно разрекламировала как перспективный труд для школьной программы, вызвала интерес дипломированных историков. Их оказалось немного, но это были совершенно не те читатели, мнение которых жаждал узнать маркиз Арманьяк.

Переводчик Черкезишвили черпал сведения из работ американских исследователей времён Холодной войны. Многие приведённые в книге факты были в новинку для русского читателя и служили усилителем интереса, чем-то вроде интеллектуальной приправы, добавляющей остроты. Многие процитированные документы не были введены в научный оборот и существовали только на английском языке в форме переписанных от руки протоколов, источникам которых следовало верить на слово.

Более мягкие историки добродушно оценили «Историю» как folk-history — жанр развлекательной литературы, популярной в мещанской среде. Ширнармассы любят пережёвывать подобное чтиво в электричках, в метро и на даче. Не претендующий на исторический анализ и комплексный подход автор фолк-хистори оперирует произвольно взятыми фактами и располагает их в удобной последовательности, делая упор на упрощённое изложение и обращаясь к читателям, как к самостоятельно мыслящим интеллектуалам, в пику противникам, рабски следующим догме официальной науки.

Пошли слухи, что работу Черкезишвили номинируют на специальную премию «Почётная безграмота» в рамках книжной антипремии «Большой абзац».

— Как хорошо, что это не у нас творится, — вздохнул Игорь, вернувшись с очередного совещания. — Матвеев так рад, что Черкизон ушёл к конкурентам… А то ведь не отказал бы и новую серию для него открыл, и сейчас страдали бы мы, а не москвичи.

Москвичи действительно забеспокоились. Пресс-релиз о включении двухтомника в школьную программу убрали с сайта, но было поздно. Беда подкралась, откуда не ждали, — со всех сторон.

Вдобавок к историкам, бывшим издателям и читателям Живого Журнала, Гурам Вахтангович постарался испортить отношения с коллегами по литературному цеху.

«Ухудшенная версия Карамзина для невежд», — написал в комментах ЖЖ-юзер topor46 и был забанен, но оказался известным критиком со своей колонкой во «Взгляде». Там он дал развёрнутую оценку двухтомнику и, обидевшись на бан, принялся раз в неделю мимоходом покусывать Черкезишвили. Слегонца, но без устали. Только в «Литературной газете» критик дал волю чувствам.

«Несведущий в истории переводчик хотел стать новым Карамзиным, но сделался новым Радзинским, только без телевизора, — плюнул он кислотой в статье «Братья Карамзины». — Черкезишвили шагнул ещё дальше вниз со ступени бульварной прозы, и теперь он — не Карамзин и не Радзинский, а их гибрид для бедных».

С его ядовитой подачи к Гураму Вахтанговичу намертво приклеилось прозвище «Карадзинский».

39. ДЕТЕКТИВЫ И ДЕТЕКТИВЩИКИ

К каждому письму в издательство может быть прикреплён литературный шедевр, надо только внимательно прочесть его до конца.

Вникнуть в суть, прозреть авторский замысел.

Увидеть великое в немногом…

На этой работе сгорело много старательных и наивных редакторов. Не было рядом никого, кто закрыл бы текст, отправил рукопись в корзину и по-товарищески посоветовал: «Забей».

С новогодних праздников Астролягов читал и читал самотёк в надежде отрыть таланты, и убеждался, что только зарывает надежды.

«Ох уж эти детективы, ох уж эти детективщики», — думал он.

Он утонул в мониторе как в бездонном болоте. Самотёк и социальные сети засосали с головой, так что февраль и большая часть марта пролетели незаметно. Только когда засияло солнышко, и потекла из носа весенняя капель, творцы оживились и вытащили редакторов из зимней спячки. Астролягов узрел окружающий мир и ужаснулся.

Вокруг происходило много такого, чего не опишешь, потому что стыдно. В редакцию «Напалма» забежал истеричный МТА. В гневе он так размахивал руками, что случайно подбил себе глаз и выпал с крыльца на панель.

Григорий съездил в Москву как представитель издательства «Напалм» и вернулся с победой. На Росконе на него напал автор с куском трубы вместо молотка. Григорий отделался ушибленной левой рукой и ссадиной на лбу, автору пришлось хуже. Редактор бил его рукоятью ножа, пока нападавший не потерял волю к сопротивлению, а потом вызвал полицию. Причастность автора к убийствам устанавливали органы следствия, на Григория дело не завели — самооборона была при свидетелях.

Он хотел на конвенте похвастаться книгой, но типография затянула сдачу тиража, так что смотался чисто ради тусовки — посветить бейджиком и лицом, потрепаться, подраться. Григорий вернулся в воскресенье 20 марта, а в среду 23-го в издательство привезли авторские экземпляры «Девушки из Гатчины». Живьём книга выглядела круто. Художник постарался вложить в сепию весь дух отчаяния и фатализма, присущий стилю нуар. Под плёнкой и на бумаге вышел первоклассный рисунок.