Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, девочки должны остаться с ним. Но закон недвусмысленно воспрещает это. Второй вопрос — оставить за ними имя Кони, исполнить страстное желание отца. Но для этого надо просить Александра II, а Кони до сих пор пребывает в опале. Правда, после дела Юханцева, которое Анатолий Федорович провел так блистательно, министр юстиции Набоков передал ему, что государь перестал на него гневаться. Означает ли только это, что на смену гневу придет милость, а не холодное равнодушие? Сможет ли опальный председатель суда добиться согласия императора и выполнить предсмертную просьбу отца? Будущее покажет, а пока остается только надеяться. Может быть, брат согласится взять одну из девочек к себе?
Да, и еще один вопрос — Анатолий хотел бы знать, как отнесется Евгений к такой надписи на могиле старика: «Ф. А. Кони литератор» («Это почетное звание, — пишет он, — все более и более исчезает»). Родился «9 марта 1809, скончался 25 января 1879». И на обороте: «Любовь все терпит, все покрывает, всему верит, на вся надежду имать и вся переносяще».
Ответа на свои вопросы Анатолий Федорович получить не успел. Пришло лишь запоздавшее в пути письмо Евгения — отклик на смерть отца: «Горькия дни проживаем мы с тобою, дорогой друг мой, голубчик Толя! Как ни приготовляешь себя к удару, как ни ждешь его — а все-таки удар бьет неожиданно и больно. — Бедный старичок! Одно только и утешительно, — это что он перестал страдать и, что все что зависело от нас, к облегчению его — было сделано… Бедный ты голубец — все хлопоты и вся тяжесть этих… забот пали на тебя одного и без того крайне занятого! Мать плачет — но благоразумно сейчас она согласилась не ехать в Спб. — Дорогой мой, я предоставляю тебе сейчас мой очаг и мои средства в полное твое распоряжение относительно дальнейшего устройства девочек и всего, что касается покойного отца. Как ты порешишь — так и будет исполнено… Поздравляю тебя с наступающим днем рождения. — Дай бог, чтобы это был первый и последний день при такой грустной обстановке».
Ни очагом, ни средствами брата Анатолий Федорович воспользоваться уж не смог.
2…В три часа дня в субботу Евгений, как всегда, вышел из своего дома, что на углу Маршалковской и Аллей Ерусалимских, и не вернулся. Любовь Федоровна ожидала его к обеду, но он не пришел ни к обеду, ни к вечернему чаю. Всю ночь «финляндская рыбка», как ласково звал ее муж, ходила но комнатам пустой квартиры — за несколько дней до этого мебельщик вывез их шикарную мебель за неуплату долга. Может быть, муж задержался у кого-то из друзей? Но Евгений не вернулся и утром в воскресенье — в день своего рождения. Любовь Федоровна чувствовала, что случилось какое-то несчастье, но все-таки надеялась: вот-вот хлопнет дверь парадного подъезда, щелкнет замок. В тревожном ожидании проходили часы. Идти к знакомым, искать Евгения она стеснялась, «боялась показать… что муж не ночевал дома».
«Петербург, улица Новая[25] 18, председателю Окружного суда господину Кони. Приезжайте случилась страшная беда. Вы один можете помочь. Объяснять письменно нельзя. Ответьте.
Корреспондент».
Корреспондент — еще одно прозвище Любови Федоровны Кони.
…Анатолий Федорович уже знал, что Евгений обвинен в растрате денег и исчез из Варшавы. Еще утром, придя на службу, он почувствовал — не увидел на лицах сослуживцев, не прочел в глазах именно почувствовал: что-то случилось. Словно какой-то холодок пробежал от одних — от тех, кого он только терпел, — и теплые волны от верных сподвижников, от друзей. Ни те, ни другие ни словом, ни намеком не оонаружили, что им известно что-то неприятное для него. Ему предстояло обо всем узнать самому. Утренние газеты он купил по дороге.
«…о бегстве мирового судьи г. Варшавы, г. К., растратившего значительные суммы, вверенные ему по охранению наследств. По этому поводу Сенат сделал уже распоряжение о производстве формального следствия, а здешний окружной суд назначил для этого члена суда г. Котляревского, который известен всей России по нападению, сделанному на него в Киеве. Как уверяют, следствие производится весьма деятельно, но г. К. скрылся неизвестно куда. Сумма растраты еще не приведена в известность, но теперь, по слухам, недосчитывается уже около 40 000 руб. Бежавший судья оставил молодую жену, никакого имущества и довольно значительные долги. В квартире его найдены только две кровати, не подлежащие по закону аресту…
По поводу дела К., возбуждающего тут самые оживленные толки, позволю себе еще раз возвратиться к общему вопросу об устройстве суда и необходимости реформ в Царстве Польском…»
«Из Варшавы сообщают «Русским Ведомостям»:
18 февраля скрылся… Е. Ф. Кони, растратив около 19 000 руб. разных, по должности мирового судьи, находившихся у него чужих денег и, как говорят, совершив с этой целью ряд подлогов. Излишне объяснять, как диаметрально-противоположны впечатления, произведенные этим событием на русских и на местное население. Скажу только, что оно составляет несчастье не только для семьи и родных виновника, но и для русского дела. Если каждая реформа у себя, так сказать на родной почве, вызывает массу противников и недовольных, то число таких несравненно более здесь. Поэтому всякая оплошность, промах и незначительное упущение подмечаются; из них потом сплетаются целые обвинительные акты на новый суд».
Анатолий Федорович еще раз перечитал заметки. Откинувшись на высокую спинку кресла, посмотрел в окно. Над Арсеналом висели серые плотные тучи, мешая народиться такому же серому петербургскому дню.
«Ну вот, — прошептал Кони. — Я ждал несчастья много лет. Но чтобы такой позор… — Он закрыл глаза, и вдруг неприятная злая мысль поразила его: — Год за годом я отравлял себе жизнь ожиданием того, что Евгений кончит плохо, а теперь долгие годы буду расплачиваться. Подлец! — Он снова потянулся к газетам, хотел перечитать еще раз, но одернул себя: — Вот так всегда — одну и ту же чашу с ядом испиваю многажды». Аккуратно сложил газеты, засунул в стол.
Больше всего Анатолия Федоровича волновало то, как поступок брата отзовется
