Невеста мастера - Сьюзан Дэвис

Лок сунулся в одну комнату, другую, собственно, ему нужна была кухня — промыть рану над раковиной. Запах красок и льняного масла свидетельствовал о том, что Констанс работает в гостиной, которую она приспособила под студию. Ну и пусть, это его не касается и не интересует, хотя, по мнению Элспет, как раз в последние дни Констанс написала свои лучшие холсты.

Странно — эта старая дева с таким ревностным старанием ухаживала за Констанс. Почему? Только благодаря усилиям Элспет и Мэгги она сравнительно быстро оправилась от своего «эпизода», как несколько цинично называл его Лок. К его досаде, с тех пор Констанс надела на себя маску страдающей героини, которая сделала бы честь великой актрисе.

Лок с треском оторвал лохмотья, оставшиеся от рукава рубашки. И ведь даже не выйдет, не спросит, что с ним, бессердечная! Правда, кошмары, видимо, не переставали преследовать ее; сквозь тонкие стены он порой слышал, как она что-то бормочет. Ну и пусть: совесть, видно, мучает…

Констанс — он так и не мог заставить себя называть ее Лили даже мысленно — заслужила свою участь. Наверняка она бьет на жалость, но с ним эти штучки не пройдут. Никуда не выходит, ну, поначалу понятно — от слабости, а теперь вот еще что придумала — боится, мол, встретить на улице преподобного Тейта. А, кстати, этот попик стал чем-то вроде достопримечательности Бостона — его доклад на правлении его церковной общины вызвал немалый интерес, а его проповеди произвели должное впечатление своим стилем и страстностью, конечно, и необычная внешность сыграла тут свою роль.

Странной была и реакция Констанс, когда Элспет сказала ей, что в дом Латэмов зачастили врачи: здоровье Алекса сильно ухудшилось после того, как он отошел от дел, передав управление Компанией племяннику. Можно было подумать, что она испытывает к старику какие-то чувства — ну и лицемерка!

Лок, между прочим, не очень-то верил, что Алекс на самом деле выпустил из рук рычаги управления «Латэм и К0». Как бы то ни было, кто бы ни был теперь там главным лицом, вендетту против него они продолжали по всем правилам. Вдруг обнаруживалось, что поставки задерживаются или за них требуют какие-то невероятные цены. Внезапно ему отказывали в кредите. Вдруг увольнялись без всякой видимой причины хорошие рабочие. Вообще-то это стиль, скорее, Роджера. Лок начинал чувствовать, что ему еще предстоит дорого заплатить за разбитый нос и униженное мужское достоинство нового главы «Латэм и К°». Вроде бы они уже всего добились, чего хотели, но Лок знал: эти гады не успокоятся, пока не уничтожат полностью «Верфи братьев Мак-Кинов», — только это закончит более чем двадцатипятилетнюю вендетту. Но нет — проигрывать он не собирается. Сейчас главное — выжить, месть пока обождет. Теперь все зависело от того, сумеет ли он быстро закончить оба корабля, стоявшие на стапелях, — «Аргонавта» и тот, который ему заказали ньюйоркцы. Параллельные работы на двух объектах, один из которых — по совершенно новому проекту — это было нечто! Лок выжимал из рабочих все, на что они были способны, и сам был уже на грани срыва. Он приходил домой только поесть, побриться и немного поспать. Лучше всего было бы вообще переехать в свою комнатушку на верфи, но это только оживило бы сплетни насчет его «семейной» жизни.

Кроме того, бывать с ней рядом, находиться под одной крышей — в этом был для него элемент мазохистского самоистязания.

Он был с ней неизменно вежливо-холоден, но как цепко держались в нем воспоминания об их физической близости, как это на него действовало — что его и бесило больше всего.

Лок выругался, отдирая присохший бинт от раны. Нет, надо все-таки сперва размочить. Хоть кастрюлю бы какую найти… Вон она, на подоконнике. Он мельком взглянул в окно, и вдруг какое-то белое пятно внизу, на сорной траве двора, бросилось ему в глаза. Сердце его замерло, он выронил кастрюлю и опрометью бросился к черной лестнице. Констанс!

Перепрыгивая через ступеньки, он рванулся вниз. Она лежала, уткнувшись лицом в траву с разметавшимися волосами, босая, в нижней юбке и муслиновой сорочке. Он рухнул на колени подле нее — неужели? Но нет, слава Богу, тело теплое, кожа розовая. Страх сменился гневом. Он потряс ее.

— Констанс? Отвечай, черт возьми! Ты ушиблась?

— У-м-м…

Ее ресницы зашевелились… Гудели насекомые, доносился сладкий запах скошенной травы. Господи — она в таком виде, а рядом — оживленная улица, забор весь в дырках. Он уже весь кипел от негодования.

— Ты что это? О чем ты думаешь?

Она крепко вцепилась пальцами в жесткие стебли.

— Боюсь свалиться с земли…

— Что-о? — Он выругался и посадил ее. — Вставай!

Констанс покачала головой, по глазам ее было видно, что она где-то далеко-далеко.

— Если не держаться за землю, когда плывешь, то можно улететь за край земли…

— Ну, хватит этих глупостей! Ты же даже не одета! Вокруг люди ходят!

— Оставь меня в покое! — Она вырвалась из его рук, гневная богиня с глазами как расплавленное золото. — Ты тут ни при чем.

Это что? Ее туземные боги на нее так действуют? Она как-то говорила, что внутри нее есть какое-то второе «я», за которое она не отвечает. Может быть, она действительно и Констанс, и Лили одновременно? Он отгонял от себя эту нелепую мысль.

— Констанс, это глупо! Давай я тебя провожу в дом.

Сама королева не смогла бы с большим презрением поглядеть на него.

— Ворота Хонаунау, города успокоения, всегда открыты для страждущих и преследуемых, не то, что твое сердце, Лок!

— Меня не интересует твоя языческая философия! Вставай!

Потеряв терпение, он встал, подхватил Констанс под мышки, поставил ее на ноги. Ах, черт, он совсем забыл про свою руку! От боли он снова выругался.

Внезапно это ее второе «я» исчезло, и Констанс сосредоточенно и серьезно уставилась на его грязную повязку.

— Ты ранен? Дай я погляжу.

— Ну, тебя! — огрызнулся он, втаскивая ее на кухню.

— Не бойся придурковатой Лили! — Констанс мягко улыбнулась ему как малому ребенку. — Она безвредна, даже когда плавает в лучах солнца.

— Я не боюсь. — В его голосе было уже какое-то тихое отчаяние.

— Тогда позволь мне! — Она протянула руку к кровоточащей повязке, и печальная тень промелькнула у нее на лице. — Я уж не так много прошу.

Лок поколебался, потом молча протянул руку. Усадив его за стол, она отмочила бинт, тихо ахнула, увидев глубокую рану — от кисти до локтя. Мягкими движениями она промыла ее, удалила сгустки крови, наложила мазь и перевязала, использовав несколько чистых кухонных полотенец. Еще из одного полотенца она сделала перевязь и вложила туда его руку.

— Уже лучше! — нехотя признался он.