Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

Андрей Андреевич идет прогуляться. Осень, сырость, пронизывающий ветер, но Андрею Андреевичу кажется, что по улице шествует царица-весна. Фу, как легко дышится! Кружку пива, уважаемый! Подогретое? Вот и отлично. Сдачу можете оставить себе на память. Пока-пока!

Вечером Андрей Андреевич наканифолил смычок и с воодушевлением импровизировал. Эмилия Карловна, слушая бешеные вариации, подумывала, уж не рехнулся ли ненароком достопочтенный Иннокентий Матвеевич от тоски по дочери. Веревкин музицировал и так увлекся, что забыл обо всем на свете. Ведь это он впервые после отъезда из своей лондонской квартиры взялся за смычок!

Стук в дверь заставил его очнуться.

— Иннокентий Матвеевич, к вам опять этот, который старые скрипки носит. Пустить?

Не любит Эмилия Карловна Филимонова, с первого раза не взлюбила.

— Прошу, прошу. Ничего не поделаешь, дорогая: скрипка меня кормит. А каков он, заказчик, — бог с ним, нам с ним не ребят крестить.

Оставшись наедине, сказал резко:

— Зачастил, Филимонов. Неосторожно. Сомневаюсь, что в угрозыске тебя окончательно забыли и сопричислили к лику святых.

— Вы уж не сердитесь, Иннокентий Матвеевич. Дело есть. Пришел по поручению ребят.

— Какие еще там ребята?

— Ну, Борода там... Проповедник... Наши.

— Да разве они здесь? — в недоумении спросил Веревкин. — Когда же они успели приехать?

— Они никуда и не уезжали. Гуляют. Пускают под откос ваши денежки.

— Так, — сказал Веревкин и устало опустился в кресло.

Хорошего настроения как не бывало. Все разлетелось прахом. Первой его криптограммой, полетевшей в эфир еще до встречи с Филимоновым, была печальная повесть о яблочном пироге:

«Изготовление пирога задерживается, так как требуется жирное слоеное тесто с начинкой из яблок того сорта, достать который здесь трудно».

Роберт С. Патридж, единственный, кроме самого Веревкина, человек, знающий значение слов «пирог», «жирное слоеное тесто» и целый словарик других слов-обозначений, мог прочесть следующее:

«Поиски подходящих людей задерживаются, так как требуются особо благоприятные условия для привлечения тех людей, которых я еще не смог здесь найти».

Но в дальнейшем были посланы самоуверенные и многообещающие криптограммы...

«Эти мерзавцы просто взяли и зарезали меня без ножа! — думал в отчаянии Веревкин. — Устроить гульбу на выданные им деньги! Какой, к черту, центр! Компания прощелыг, шайка охламонов! Пропойцы! А я старый дурак и олух царя небесного! Забыть самое простое и ясное, первую заповедь ветхого и нового завета уголовного мира, — что уголовник живет сегодняшним днем!».

Филимонов смущенно молчал. Потом принялся утешать:

— Не расстраивайтесь, Иннокентий Матвеевич. Не так страшно. Ведут себя ребята осторожно, без сучка, без задоринки. Погуляют — и за дело. Прислали спросить, чтобы они знали точно, кому что делать. А то неясно как-то... Действуйте, действуйте, а что действовать? Они умеют только воровать.

Наступило еще более длительное молчание. Веревкин понял, что он сам во всем виноват. Надо было учитывать, что эти люди тупы, ограниченны, что им надо ясно и просто сказать: укради, взорви! А он им развел антимонии... Сам во всем виноват. Да и сейчас точно не знает, что же им в самом деле делать. Весенев, передавая последние инструкции, говорил, что ему, Андрею Андреевичу, предстоит подбирать смену разгромленной сети иностранной разведки.

«Они неплохо орудовали, — говорил Весенев в несколько минорном тоне, — всего охотнее брались за шпионскую информацию, но дальше собирания малоценной информации они обычно не шли. Нужно начинать все сначала».

«Да, легко было рассуждать Весеневу! Сам бы попробовал! Ну какие, к черту, шпионы из этих кретинов?! Нет, всю эту блатную братию я буду по мере сил и возможностей сбагривать на Карчальское строительство. Пусть их, как сумеет, использует Раскосов, а шпионаж... Шпионаж — дело деликатное, требует сноровки и образования... Придется снова искать.

Филимонов подметил, конечно, растерянность Андрея Андреевича:

«Сам, поди, ничего не знает. А с нас требует».

— А водочки, дядя Кеша, не найдется? Горло бы промочить, — нагловато спросил Филимонов и погано хихикнул.

«Не пора ли убрать этого Доцента с дороги? — подумал Веревкин. — Единственный, кто знает обо мне больше, чем следует... (Блэкберри, конечно, не в счет.) С уголовниками он меня свел, так что с этой стороны больше не нужен. А между тем фигура явно неустойчивая. Попадись он по какому-нибудь пустяку — продаст и даже по дешевке. А между тем одна таблеточка, опущенная, например, вот в эту стопку водки, — и через день-другой легкая смерть от паралича сердца...».

— Водочки можно, Филимонов. Отчего нет?

Пошел, наполнил графин. Подумал, стоя со стопочкой, и решил: рановато, еще успеется.

— Итак, что нам делать? — начал Андрей Андреевич медленно, с расстановкой, выбирая слова. — Сейчас в Советском Союзе занимаются восстановлением того, что уничтожила война...

«Опять я ударился в рассуждения. Не по рылу им это, проще надо!».

Филимонов уныло пил водку.

Веревкин, конечно, понимал, что надо портить, вредить, тянуть молодежь к легким сомнительным заработкам, к разврату, Матерщине, ухарству, дебоширству... Но как это сделать? И как этим дуботелам втолковать?

— Вот что, Филимонов, скажи им: пусть едут по городам и новостройкам и гуляют себе на здоровье. Денег найдем. Пусть подбирают таких же, как они, привлекают новых из молодежи. Вот и все пока. Понял меня, Филимонов? Центр несет всем отверженным надежду, а фраерам слезы. Нет равенства. Есть мы, нам все позволено — и есть серая скотина, которой на роду написано горбом добывать черствый хлеб.

— Значит, ничего такого особенного не поручаете — ну, там, списать кого... или там мосты взрывать...

— Э, брат, это не по голове шапка. Мне хватит и того, чтобы они стали смелее. И чтобы всегда держали со мной связь. Приведи-ка разочек ко мне... ну, кто у них там поприличней? Ну, скажем, Вальку-Краба. Я ему отдельно дам поручение и деньжат подброшу. А наше с тобой дело стариковское, здесь будем небо коптить.

— Все?

— Пока все. Можно еще добавить, что каждое крупное дельце, если там нечаянно обчистил сберкассу или ненароком отправил к праотцам крупного начальника — за такие дела немедленное денежное вознаграждение и всесторонняя помощь. А ты ко мне приходи только со скрипкой.

— Чего еще выдумаете. На свадьбу, что ли.

— В починку будто бы будешь приносить. Или для перекупки. Покупаю я скрипки. Экая бестолочь! И хмелеешь быстро. От тебя человека ни на грош не осталось, один утиль.

— Я-то человек. А вот ваши штучки... Не пойдут ребята на это. Нет, не пойдут. Им еще жить хочется.

— Болван!