Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

Несомненно, она говорила правду. Но работа была выполнена с большим мастерством. Складки платья выглядели нетронутыми. Чувствовалась талантливая рука.

Ответ Мэри заставил Волгина задуматься.

Она говорила искренне, в этом не было никакого сомнения. И с точки зрения современных людей она, действительно, не обладала художественными способностями. Но был случай, когда Волгин попросил Владилена исполнить обещание и спеть. Молодой астроном тотчас же согласился, и вдвоем с Мэри они исполнили сцену из старой (написанной через тысячу лет после смерти Волгина) оперы. Сила и красота голоса Владилена не удивили Волгина — он заранее знал, что услышит одного из лучших певцов века, но Мэри… Она пела так, что в любом театре двадцатого века могла быть выдающейся примадонной. А вместе с тем она считала, что у нее нет и не было вокальных способностей.

Значит, так рисовать и петь могли все.

Это стало нормой для человека.

Волгин вспомнил рисунки древних египтян, они выглядели работой детей. Но их рисовали не дети, а художники Древнего Египта, особо одаренные люди. То, что во втором и третьем тысячелетии до христианской эры называлось талантом, стало нормой для двадцатого века. Так получилось и теперь.

Подход к понятию «талант» изменился. Способности человека совершенствовались вместе с его общим развитием. Такого голоса, каким обладал Владилен, вообще не могло быть прежде, а Мэри казалась всем самой обыкновенной женщиной, «умеющей петь», и только.

Волгин вспомнил детскую книгу о технике, которую он так и не смог одолеть. Это было явление того же порядка. Непосильная ему книга для современных детей безусловно была легкочитаемой, в противном случае она не была бы написана для них.

«А смогу ли я догнать их? — с тревогой подумал Волгин. — Что если передо мной все-таки не мост, а непреодолимая пропасть?»

В тот день он так и не вернулся к вечеру из Октябрьского парка. Всю ночь он бродил по аллеям, любуясь наиболее памятными ему зданиями при свете луны.

Обеспокоенная Мэри связалась с ним по телеофу, но, узнав причину опоздания, как всегда, не возразила ни слова.

Уже под утро Волгину захотелось в последний раз прокатиться по Неве. Поднявшись по реке до здания Смольного, он повернул назад и направил арелет к Финскому заливу.

«Надо посмотреть на Кронштадт, — решил он, — ведь я еще не видел, что стало с ним».

С этим островом у Волгина были связаны воспоминания первых месяцев Великой Отечественной войны. Там начал он свою военную службу, там окончил снайперскую школу, оттуда ушел на сухопутный фронт.

Арелет плавно и быстро пошел вперед. До Кронштадта было минут пятнадцать пути. Волгин поудобнее устроился в мягком кресле.

Равномерный шум рассекаемой воды действовал усыпляюще, и, утомленный бессонной ночью, Волгин незаметно заснул.

Он открыл глаза, когда уже наступил день. Кругом не видно было никаких признаков берега.

Волгин находился в открытом море.

5

В арелете, мчавшемуся вперед, было жарко и душно.

Волгин отодвинул стекло, но сильный ветер заставил тут же задвинуть его. Тогда Волгин остановил машину.

Она закачалась на волнах. Море было хмуро и неспокойно. Но это не смущало Волгина — в любую минуту он мог подняться в воздух.

Сколько же времени он спал?

Часов у Волгина не было. Они давно вышли из употребления — люди узнавали время с помощью телеофа. Для этого достаточно было слегка нажать на его верхнюю крышку. Автоматический голос называл час и минуту. Все происходило совсем так же, как в двадцатом веке, когда по телефону набирали цифру «8», только телеоф всегда находился в кармане, вполне заменяя часы.

Волгин узнал, что уже половина одиннадцатого.

Значит, он спал более пяти часов. Он хорошо помнил, что вернулся к арелету около пяти утра.

Где же он?

За пять часов арелет на полной скорости мог уйти очень далеко. Правда, по воде он двигался медленнее, чем в воздухе, но все же неизмеримо быстрее самых быстроходных глиссеров.

Прежде чем заснуть, Волгин направил машину к Кронштадту. Она давно миновала его, автоматически обогнув остров. Куда же помчалась она дальше?

Волгин знал, что предоставленный самому себе арелет в воздухе летел прямо по заданному направлению. Но на воде он вел себя как любая лодка. Ветер и течение могли изменить курс.

«Неужели меня занесло в Балтийское море?» — подумал Волгин.

Он не мог определить, где север, а где юг. Солнца не было видно за тучами. В Ленинграде для Волгина поддерживалась ясная погода, а здесь, очевидно, было место, куда направляли облака.

Они нависали низко. Значит, подняться и сверху попытаться увидеть землю было бесполезно. Куда же направить арелет?

Волгин не испытывал никакого волнения и нисколько не боялся. В его распоряжении находилась надежная и умная машина.

Его только тревожила мысль о Мэри и Владилене. Они должны были очень беспокоиться.

«Надо сообщить им и заодно посоветоваться».

Он снова вынул телеоф и тут только вспомнил, что не знает номера ни Владилена, ни Мэри. Ему не приходилось первому связываться с ними, они сами вызывали его до сих пор.

Ему говорили, что любой индекс и номер можно узнать у справочной. Но как вызвать ее? Этого он тоже не знал.

«Не беда! Я сообщу Люцию, а он передаст им», — успокоил себя Волгин.

Телеоф был в полной исправности, но проходили минуты, а Люций не откликался. И тогда Волгин вспомнил то, что мог сообразить сразу. Работая в своей лаборатории, отец имел привычку прятать телеоф в ящик стола, чтобы чей-нибудь случайный вызов не помешал производимому опыту. Конечно, Люций в лаборатории и не может услышать тихого гудения прибора.

«Неприятная история», — подумал Волгин.

Он решительно поднял машину в воздух. Повернув ее на сто восемьдесят градусов, он полетел наугад.

Для арелета любой берег Балтийского моря находился не очень далеко. Через несколько минут Волгин должен был достигнуть земли. А там всегда попадется какой-нибудь дом, в котором есть люди, и все будет в порядке.

Его не удивляло, что Мэри и Владилен не вызывают его. Наверное, они делали это все утро и, не получая ответа, вообразили бог весть что. Вероятно, сейчас в Ленинграде множество людей занято поисками пропавшего арелета.

Волгин хмурился, думая о тревоге, вызванной им. Не следовало уплывать в море, будучи сильно утомленным. Кронштадт можно было осмотреть когда угодно. Никто не мешал еще на день отложить отлет из Ленинграда.