Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пётр Евгеньевич начал распахивать плащ, но я уже знала, что сейчас будет явлено свету. И поэтому, схватив лежащую возле тропинки ветку, дико завизжала и с размаху воткнула её сквозь плащ в живот своего преподавателя. Прямо туда, где ждала меня готовая вот-вот разверзнуться омерзительная пасть. И бросилась назад по тропинке, не видя и не слыша ничего вокруг.
Что-то попало под мою правую ногу, и я, не удержав равновесия, полетела вперёд носом. А потом наступила темнота.
Цок-цок. Шлёп-шлёп.
Звук доносился откуда-то снаружи. Голова раскалывалась от дикой боли. Я с трудом разомкнула глаза. Сквозь мутную пелену я увидела пятно света и застилавшую его фигуру Зелимхана. Дворник смотрел на меня, качал головой и укоризненно цокал языком. Точильный камень в его руке снова и снова взлетал в воздух и звучно шлёпался назад точно в центр грязной ладони.
Цок-цок. Шлёп-шлёп.
Подношение
Гог Гогачев
Если бы я дала вам своё ясное небо,
Золотые поля, полные зерна,
Сильные ноги и неутомимые сердца,
Океан, спокойный, как озеро,
Поклонялись бы вы, молились бы,
И не забывали бы моё имя – Умай?
Shireen, «Umai».
Ночное небо глазело на идущих словно исполинское чудовище. Щерилась в улыбке тонкая пасть народившейся луны, подмигивали вразнобой мириады звёзд-глазков. Освещённый ими путь казался волшебным, потусторонним. Дорога огибала одинокие хибары на окраине посёлка и кончалась внезапно, у самого обрыва. От неё вниз, к озеру, сквозь густое разнотравье, змеилась едва приметная тропка.
Двое неспешно пробирались через заросли. Впереди, налегке, шагал высокий человек в потрёпанной камуфляжной куртке. Его седая взлохмаченная голова и бородатое лицо, взборонённое сеткой морщин, смотрелись необычно на фоне лёгкой походки и ладно сбитой фигуры.
За ним, осторожно ступая, следовал юноша. Худой, невысокого роста, лет пятнадцати на вид, а может и того младше. То и дело останавливаясь, он запрокидывал голову к звёздному небу, отбрасывал со лба непослушные тёмные волосы, и, открыв рот, застывал, поражённый.
Высокий усмехнулся в бороду, дымные колечки веселее стали разлетаться из-под густых усов, растворяясь в темноте. Указательным пальцем он сбил уголёк папиросы, щелчком отправил погасший окурок куда-то в кусты. Бросать на землю горящие сигареты местные себе не позволяли никогда – посёлок не раз страдал от случайных пожаров.
– Гляди, гляди, малец. Такого в этих ваших москвах и не увидишь. Это, брат, истинно – богатства русские, достояние! Не то что ваш «Газпром».
– И ничего он не мой.
Парень смотрел по сторонам, вглядывался в темноту, вдыхал ночные ароматы. Казалось, нет уже трёх дней пути в плацкартном вагоне, нет раздражения и обиды на родителей, бесцеремонно сплавивших его на лето к бабушке, в Иркутскую глушь. Нет надрывного крика в ушах, звона разбитого стекла, скрежета металла… Всё искупила благодать ночного озера.
Где-то во дворах взахлёб залаяли собаки, прогнав очарование. Понемногу мысли его вернулись в будничное русло.
– Дядь Миш, а если поймают?
Бабушку он раньше видел лишь однажды, у кого-то из родственников на поминках, а с её племянником вообще знаком не был. Парень ещё не до конца определился в своём отношении к дяде Мише. Одного неполного дня оказалось явно недостаточно, чтобы разобраться в смеси любопытства, страха и симпатии, которую он испытывал к авторитетному, харизматичному браконьеру.
Дядя Миша крякнул.
– Кончай, Андрюха, херню нести. «Поймают»! Меня хер поймаешь, понял? Вон, пусть дурачков этих ловят, – он неопределённо кивнул в сторону посёлка, – а меня замотаются ловить. Здесь дед мой омуля промышлял, отец, твоей бабки брат, промышлял, так и мне на роду написано.
– Не, а если?
– Ну «а если», так в Рыбнадзоре тоже люди, смекаешь? Семью нашу здесь знают и уважают.
– Значит, всё схвачено?
– По жопе отхерачено. За мной повёртывай.
Дядя Миша резко свернул с тропки вправо. Если бы Андрей не видел место, где скрылся его провожатый, он бы ни за что не заметил проход, затерявшийся среди непролазных зарослей. Раздвигая высокую траву и ветки кустарника, парень двинулся следом.
Пройдя с десяток шагов, они подошли к деревянному строению, одна стена которого уныло клонилась к земле. Покосившийся сарай окружали остатки низкого забора, налаженного из деревянных кольев, обрывков рабицы, досок и разнородного хлама. Фазенда, как в шутку называл это место дядя Миша.
Дверь, на удивление, распахнулась без скрипа. Пахнуло сыростью, рыбой, бензином и табаком. Привычные для юноши городские запахи смешались с запахами озера, воздух наполнился причудливым духом. Запах бензина и горячего металла, жар, железный привкус во рту и повисший в воздухе крик… Андрей тряхнул головой, не позволил воспоминаниям захватить себя.
– Ду и водища, – он зажал нос, искажая слова.
Не обращая внимания на колкость, дядя Миша щёлкнул выключателем. Сарай осветился неровной желтизной сорокаваттки.
– Прошу располагаться.
Андрей огляделся. В небольшом помещении почти не было мебели, только старая облупившаяся скамья у стены, да перевёрнутый колченогий табурет. По стенам были развешаны рыболовные снасти, названия большей части которых Андрей не знал. Сети, канаты, лески, различные поплавки и рыболовные крючки – всё хранилось аккуратно, в строгом порядке.
В углу, где рядом с железными канистрами ржавел старый лодочный мотор, прямо на земляном полу грудой была свалена рабочая одежда и несколько пар резиновых сапог.
– Переоденься, – рыбак кивнул на кучу тряпья. – Ночью на воде прохладно, да и работёнка грязная.
Пока Андрей рылся в пахнущем рыбой барахле, дядя Миша осматривал снасть, проверял что-то, снимал и снова вешал на место сети. Наконец, собрав всё необходимое в большой заплечный мешок, он вышел за дверь.
– Канистру захвати потом, которая полная, – донесся со двора его низкий голос.
Андрей как раз закончил возиться с одеждой. Он натянул через голову старый, местами рваный анорак болотного цвета, ноги всунул в безразмерные резиновые сапоги. Стопа свободно болталась в них туда-сюда, голенища доходили до середины бедра. Джинсы он переодевать не стал – удобно, да и одевать на голое тело грязные камуфляжные штаны он побрезговал.
Андрей качнул одну из ржавых канистр. Пусто, только на донышке что-то плещется. Вторая тоже оказалась пустой. С третьей попытки нашёл наполненную канистру, приподнял её – литров двадцать. Приличная ноша для тщедушного паренька. Андрей ухватился за ручку канистры и, согнувшись, потащил её к выходу.
Он почти доволок канистру до двери, когда почувствовал на себе пристальный взгляд.
– Пошёл вон, – не поднимая головы, бросил Андрей.
Ему показалось, что в сарае кто-то тихо вздохнул.
Выбравшись наружу, он глубоко, всей грудью, втянул прохладную чистоту ночи, вытесняя из лёгких застоявшуюся рыбную вонь. Дяди Миши нигде не было видно. Из-за угла сарая послышался мелодичный свист. Парень оставил канистру и пошёл на звук.
Дядя Миша стоял лицом к стене кустарника и, насвистывая, справлял малую нужду.
– Тебе тоже рекомендую, – он сплюнул сквозь зубы. – Потом в озеро негоже ссать.
Андрей помотал головой. Что под куст облегчиться, что в озеро – для него было одинаково дико.
– Ну, смотри, хозяин – барин. Пойдём, – одёрнув куртку, дядя Миша направился куда-то за угол сарая. – Да куда ты канистру-то попёр, оставь пока.
Сзади к сараю примостилось невысокое сооружение, кое-как сколоченное из разномастных досок. Стены его поражали обилием щелей. Самые крупные дыры были закрыты всё той же ржавой рабицей.
Что-то тёмное на двери привлекло внимание Андрея. Мёртвые глаза в упор уставились на него, застыла в отчаянном оскале клыкастая пасть. Парень вздрогнул.
– Повадилась, вишь, ко мне кур таскать, рыжая. Пускай повисит теперь для острастки.
Андрей разглядел на шее лисицы верёвку, перекинутую через дверь курятника. Поёжился зябко, сглотнул.
– Завоняет – сниму, – по-своему понял его браконьер. – Жди здесь.
Он повернул деревянную задвижку, вошёл в курятник. Андрей отвернулся от двери, чтобы не видеть мёртвого
