Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей

Сегодня в Алжире арестовали генерала Салана, возглавившего путч вместе с Шаллем. Говорят, что он был сдерживающим началом в ОАС и без него агрессивность организации возрастет.

С утра был проведен торжественный строевой смотр. Прибыла туча высших офицеров, нас инспектировал генерал-полковник. Офицеры регулярной армии приехали со своими женами, которым тоже было любопытно, что мы за звери и как тут живем. Гвоздем программы была коррида, которая началась сразу после ленча при огромном стечении народа. Арену окружили большими тюками соломы, за которыми в четыре ряда теснились зрители. Костюм у Нальды был безупречен; опрокинув несколько рюмок водки, он выбрался на арену. Толпа взревела, бык, как ему и полагалось, кинулся в атаку. Нальда попятился — и я его не осуждаю, так как видел быка. Тут же двадцать испанцев выскочили на арену спасать честь нации. Они выставили против быка бутылки, швабры и ручки мотыг. Бык совсем ошалел, прорвал соломенное заграждение и кинулся наутек. В последний раз его видели, когда он скакал что было мочи по главной деревенской улице.

В этот момент мы со Штеффеном решили, воспользовавшись всеобщей суматохой, улизнуть из лагеря и рвануть в Константину. Через несколько минут мы остановили попутную машину и помчались к городу.

Мы, конечно, не продумали все нюансы этой авантюры — иначе, возможно, не решились бы на нее. Если бы нас задержали, то почти наверняка обвинили бы в дезертирстве, полагая, что мы хотели переметнуться к оасовцам. Константина, как известно, их цитадель. Но эти мысли пришли нам в голову значительно позже, а тогда мы, не думая ни о чем, отлично провели время.

Вечером в баре к нам подошел человек в штатском, у которого на лацкане пиджака был бреве (значок) парашютиста. Он представился нам как офицер ОАС и сказал, что у него есть для нас работа. Если мы согласны, то он может не сходя с места оформить все необходимые документы. После двух лет службы нам гарантирована доставка в любую страну, какую мы назовем. В некоторых отношениях предложение звучало соблазнительно. Мы ответили, что обдумаем его, и, выйдя из бара, постановили, что если не поймаем попутку до Телергмы, то примем предложение. Но мы поймали попутку — правда, только до половины пути. Спускалась ночь, когда мы вышли из машины, чтобы преодолеть последние десять миль пешком.

Уже перед самой Телергмой нас нагнал автомобиль майора регулярной армии. Он оказался понимающим человеком и помог нам прорваться сквозь патрульные кордоны, выставленные легионом в селении и вокруг него.

Добравшись до селения, мы были ошеломлены, увидев картину полного, невообразимого разорения, — наверное, так выглядела Варшава в 1942 году.

Местных жителей заранее предупредили о приближающемся празднике и попросили не закрывать в этот день бары и бистро слишком рано и верить, что все будет хорошо. Но они не последовали этому мудрому совету, и когда вечером уже прилично набравшийся полк высадился десантом в Телергме, то, к своему крайнему разочарованию, обнаружил, что все заведения заперты.

Это оказало неблагоприятное психологическое воздействие: легионеры смертельно обиделись и не оставили в селении камня на камне.

Магазины были разгромлены, двери баров взломаны, бутылки перебиты. Телергма стала районом бедствия, небезопасным для всех, кроме легионеров. Военная полиция сбилась с ног, пытаясь восстановить порядок, но была не в состоянии справиться со значительно превосходящими их по численности силами.

Когда мы со Штеффеном выбрались из машины майора, то увидели колонну примерно из сотни легионеров в невменяемом состоянии, бредущих в сторону нашего лагеря по главной улице и тащивших на плечах разнообразные трофеи: столы, подставки для шляп, стулья, радиоприемники, бутылки; шестеро пыхтя волочили музыкальный автомат. В сумеречном свете фонарей это было похоже на какое-то таинственное средневековое ритуальное шествие.

Начался проливной дождь, но он не смог затушить пожар, разбушевавшийся в сердцах легионеров. В лагере бесчинства продолжились. Все дружно устремились в палатку, служившую полковым борделем, но туда их не пускали сержанты и капралы, потому что часы приема рядового состава закончились. Бордель стали забрасывать бутылками с бензином; объявившиеся в толпе народные трибуны довели всеобщее возмущение до точки кипения, и с криком «Раз-два, взяли!» все дружно принялись валить палатку. Повалили, опрокинув бар со всеми бутылками и бокалами, которые полетели во все стороны с невероятным грохотом и звоном, напоминавшим извержение вулкана.

Дамы с проклятиями выскочили из разоренного борделя и кинулись прочь, в дождь и темноту; за каждой из них погналось не менее двадцати мужчин. Все промокли до нитки и вывалялись в грязи — можно было подумать, что они приняли душ в фонтане нефтяной скважины. В общем, событие получилось яркое, взятие Бастилии по сравнению с этим — просто тьфу.

Но тем дело не ограничилось. Внезапно кто-то бросил в толпу пару наступательных гранат, и завязалась нешуточная схватка. Многие сержанты и капралы получили наконец то, что им давно причиталось. Ситуация стала взрывоопасной и чреватой самыми непредсказуемыми последствиями. Прибыла военная полиция с подкреплением на десяти армейских джипах, непрерывно гудевших во всю мочь. Полицейские пустили в ход дубинки, начался массовый исход. Легионеры разбежались, растаяв в темноте. Праздничная программа была завершена.

Итоги вчерашнего гулянья: исчезли пятнадцать легионеров с шестью автоматами, двумя джипами и «доджем». Среди сбежавших — бельгиец Джо из 4-й роты. Поступило сообщение из Филипвиля: дезертировали восемнадцать военнослужащих хозяйственной роты, прихватив с собой две радиостанции, девять автоматов и три машины. В легионе отменены все увольнительные.

Вчера был проведен форсированный марш с участием всех подразделений полка. Прошли тридцать пять миль, сегодня маршировали обратно. Таким образом из нас пытаются выветрить бунтарский дух. Жара стояла убийственная. Девятерых она довела до коматозного состояния, а в 4-й роте у кого-то не выдержало сердце, и он не то умирает, не то уже умер. Очевидно, из-за прекращения огня мы теряем форму.

Вилли Штеффен и Шарли Нуа уплывают завтра на «Ла Кий», отслужив свои пять лет. Разумеется, Вилли, как и я сам, ни за что не присоединился бы тогда к оасовцам — мы просто трепались.

Мы устроили им отвальную, продолжавшуюся до тех пор, пока они не свалились без чувств. Оба вне себя от радости, что покидают легион, и клянутся, что никакими коврижками их сюда больше не заманишь. Остальные воспринимают их заверения скептически: столько уже было случаев, когда бывшие легионеры, не сумев устроиться на гражданке и проглотив свои амбиции, просились обратно! Найти свое место в большом мире — нелегкое испытание, и не выдержавшие его обычно вербуются не в те подразделения, где служили раньше, а в другие, надеясь, что их старые друзья не узнают об их неудаче. Мы иногда вспоминаем демобилизовавшихся и воображаем, как они гуляют по Елисейским Полям, обнимая каждой рукой по три девушки, а на самом деле они в этот момент, возможно, вкалывают до седьмого пота где-нибудь в Джибути, на Мадагаскаре или других аванпостах легиона.