ЧОП 'ЗАРЯ'. Книга вторая - Евгений Александрович Гарцевич

Интересно, это его так при жизни скособочило или это он уже после смерти прилег поудобнее? Захотелось уточнить у Барыни, но та была слишком занята — подошла вплотную, выставила вперед жезл, направив его на череп, и стала читать заклинание на незнакомом мне языке. С такой интонацией и тоном в кино обычно дьявола призывают.

Звук резонировал у меня в голове. Чувства обострились, зрение, с которым я обычно считывал ауру, активировалось автоматически и смешалось с обычным. Кости, каменный гроб, люди вокруг — все поплыло, создавая стереоэффект, как от просмотра фильма в три-де кинотеатре. Над костями заплясал призрачный огонек, собрался в районе груди и взмыл вверх, превращаясь в худую фигуру сморщенного старичка.

Я выбросил руку, перехватив деда за призрачную руку, и меня пробило током. Выгнуло дугой, глаза закатились до боли в скулах, а веки начали порхать, создав мне эффект стробоскопа, через который прямо в мозг потекли картинки воспоминаний старого ученого.

Я заскрежетал зубами. Чувствовал, что дед сопротивляется. Что он настолько злой сейчас, что сам не может себя контролировать. Проявление ли это мерзкого характера, про который рассказывала Барыня, или недовольство, что его вызвали, я не знал, но изо всех сил старался подчинить призрака своей воли.

Мне не нужна формула, мне нужна вся твоя сила. И злость тоже пригодится. Я краем глаза следил за Барыней. Жезл в ее руках почернел, и сама она выглядела неважно — бледность проступила даже через пятна от грязи, в которой она измазалась по дороге сюда.

Детство — проматываем. Достаточно того, что дед был гением чуть ли не с пеленок, а единственной радостью, кроме науки, у него было мучить прислугу ловушками и очень гадкими изобретениями.

Юность и школу — на ускоренной перемотке. Затворник, девственник, постоянно на ковре у директора за опасные изобретения и издевательства над сверстниками.

Работа, работа и еще раз работа. Неудачи, неудачи, неудачи. Вот уж действительно терпение и труд все перетрут. Деду в этом вопросе можно памятник поставить, который он сам бы и сгрыз, как гранит науки. Ученая степень, награды, своя лаборатория, первые ученики…

Тут уже интересней, появилась девушка, очень похожая на помолодевшую Барыню. Восторг, сопричастность, радость от общего дела. А потом резко темнота — разочарование, обида, печаль, со временем сменившаяся злостью.

Даже сплюнуть захотелось, сколько яда нашлось внутри деда. Но, как оказалось, продуктивного, пусть назло всему миру, но он поднялся и пошел дальше. В какой-то каморке, заставленной приборами, корпел над бумагами, чертил схемы и пытался что-то создать.

Камера сменила вид, я стал наблюдать как бы от третьего лица — сгорбленный над столом седой старик силой мысли и легкими движениями рук крутит перед собой разные пробирки, взвеси с яркой пыльцой и осколки минералов, а над ним, прямо перед моими глазами, появляются символы. Неровные крючковатые знаки вспыхивают прямо в воздухе, прожигая контур, дрожа и вспыхивая, будто печати с пометкой: верно!

Глава 23

Итоговая формула мигнула перед глазами, намертво врезаясь в память, и исчезла. Поток чужих воспоминаний сменился бурной жаждой деятельности, будто фобос — почетный ученый Ларс Бейльштейн, наконец, продрал глаза и начал узнавать тех, кто его потревожил. Узнавать, вспоминать и беситься. А я даже понять не мог — светлый он фобос или темный.

Да, какая разница! Либо сейчас, либо никогда!

Я не стал демонстрировать, что видение закончилось. Продолжил имитировать бешеное дерганье век, поглядывая на Барыню, аж притоптывающую от нетерпения, и ее помощников.

В руку скользнул коготь и три мысленных команды, при поддержке крика «Стеча, инвиз!», слились в одну. Белка прыгнула на моего конвоира, телекинез призрачного деда вздернул надгробную плиту с пола и с жутким свистом впечатал «Водоглазку» в стену. А я потянулся к когтю, пробуждая силу деймоса, и призрачным клинком, вспыхнувшим в руке, ударил Барыню.

Барыня среагировала моментально, увернулась, прикрываясь жезлом так, что призрачный клюв, похожий на сдвоенное лезвие косы, лишь зацепил ее по плечу. Она взревела, оскалилась и без какой-либо подготовки метнула в меня тройку черных сгустков. Но меня там уже не было.

Начался какой-то локальный апокалипсис. Барыня ревела, «Бешеная вобла» раскручивала свою жаровню, а мужики уже начали палить то ли в меня, то ли в попытках найти невидимого Стечу.

Я проскочил мимо бюста, который впитал черные дымные сгустки, и вынырнул рядом с монашкой, рвущей на себе волосы в попытках избавиться от Белки. Чуть-чуть не успел, тетка смогла зацепиться-таки и ударить горностая, улетевшего куда-то в темноту. Я сбил ее с ног, раскрутил тяжелое тело, подставляя под пули, одновременно пытаясь достать ее клешней.

С Мухой получилось бы лучше, но тело уже что-то помнило. Рывок в сторону, перекат с линии огня фирменных сгустков Барыни, подсечка ближайшего подручного, плюс телекинез от деда. Всегда мечтал так уметь, прям как Одиннадцатая из «Очень странных дел»!

Ларс рвался наружу, стараясь забрать у меня управление, натурально ворчал и плевался. В голове то и дело проскакивали обидные интонации, что-то среднее между: «Интеллигенция вшивая…» и «Понабрали дебилов по объявлению…» в мой адрес, и «Шалава нафуфыренная диплом купила, а мозги забыла…» в сторону Барыни, только в словах и вариациях его поколения.

Но даже этот имитатор бабушки на лавочке понимал, что мы с ним в одной лодке. А когда свыкся, что контроль я ему не отдам, начал помогать. Это было похоже на тень или призрачную руку, которая корректировала мои движения, экономила силы и выдавала наилучший результат с наименьшим действием. И била по рукам в случае поспешных решений.

И если первые попытки обуздать силу фобоса привели к частично разрушенному потолку и расплющенному, скомканному в тугой комок тряпок подручному Барыни, а еще к дрожащим с непривычки рукам, то с его помощью подключилась техничность. Дернуть за сапог, имитируя подсечку, и скорректировать падение лбом о голые камни. Дернуть ружье в сторону за мгновение перед выстрелом, направив его в соседа. Собрать облако пыли и загородить обзор, чтобы отступить к выходу.

Стеча не ушел, отскочил в невидимости на пару метров, и проявившись набросился на «Воблу» со спины. Я вернул себе клевец, перерубил кандалы и тут же, плюнув, метнул его в Барыню.

Осквернили, демоны, покрыли рукоятку черными рунами, а на лезвии добавили гравировку в виде знака Барыни. Камушки, которые раньше сигнализировали о присутствии деймосов, потускнели и наполнились черными прожилками, словно внутри ползали червяки.

Из-за внутренней мерзости рука дернулась, бросок вышел ниже, чем я целил,