Краткая история равенства - Тома Пикетти

сложиться ситуация, при которой держатели долговых бумаг получат в собственность не только эквивалент всех государственных активов (здания, школы, больницы, инфраструктура и т. д.), но и право на долю налогов, взимаемых в будущем[274]. Однако можно было бы в ускоренном темпе снизить государственный долг, как это уже было сделано в тех же самых странах после Второй мировой войны, например изъяв в виде налогов часть крупнейших состояний, благодаря чему у государства появилось бы пространство для маневра[275]. Для этого надо осознать, что у нас есть варианты выбора, и мобилизовать общество на политическую борьбу, хотя с учетом царящего вокруг консерватизма это опять же может повлечь за собой череду кризисов.

Китайскому режиму присущи и другие преимущества. Когда о себе заявят экологические катастрофы, в них будет неплохо обвинить страны Запада. В общем плане Китай не отказывает себе в удовольствии повторять, что создал и развил свою промышленность не прибегая ни к рабству, ни к колониализму, за который и сам понес весьма значительные издержки. Это, в свою очередь, дает ему дополнительные очки в борьбе с западными державами, в глазах всего мира весьма надменными, которые в любую минуту готовы преподать всей планете урок справедливости и демократии, но при этом не могут справиться с подрывающими их изнутри дискриминацией и неравенством, вступая в сговор с жирующими олигархами и князьями. Хорошим ответом государственному, авторитарному китайскому социализму на вопросы такого рода было бы продвижение той или иной модели демократического, партисипаторного, экологического, постколониального социализма, с одной стороны, наконец, учитывающего интересы Глобального Юга, с другой – объявляющего войну западному лицемерию и неравенству. К тому же подобный сценарий событий стал бы реакцией на снижение темпов развития неолиберализма, ускорившееся после финансового кризиса 2008 года и пандемии Covid-19 2020 года, объясняющееся главным образом тем, что данные когда-то Рейганом обещания роста за счет дерегулирования экономики так и остались невыполненными – до такой степени, что средние и неимущие классы, наслушавшись сказок о чудесах в решете, всерьез усомнились в целесообразности глобализации[276]. Да, на первом этапе действительно существует риск получить вместо неолиберализма ту или иную форму неонационализма, воплощением которого могут служить сторонники Трампа, Brexit либо рост националистических настроений в Турции, Бразилии или Индии, обретающих воплощение в виде самых разных политических движений, но преследующих одну и ту же цель: обвинить во всех внутренних бедах иностранцев или же собственные меньшинства[277]. Вместе с тем провал политики Трампа недвусмысленно продемонстрировал все ограничения этого политического тренда, который в первую очередь может спровоцировать жесточайшие конфликты на почве идентичности и новую волну фискально-социального демпинга в пользу самых богатых, больше всех загрязняющих окружающую среду[278]. Все это никоим образом не поможет нам преодолеть существующие вызовы и лишь укрепит государственный, авторитарный китайский социализм, тоже подпитываемый национализмом, но опирающийся на государственную власть, вполне способную обеспечить его средствами для реализации амбиций – по крайней мере на какое-то время.

От войн капитализмов до войны социализмов

В силу приведенной выше совокупности причин идеологические столкновения в будущем могут больше напоминать не столько капиталистические войны, о которых так часто говорят, а сражение между различными формами социализма. В более широком смысле слова мы должны подчеркнуть огромное разнообразие экономических моделей, существующих во времени и пространстве, включая и системы, позиционирующие себя капиталистическими или социалистическими.

На протяжении всей этой книги я отстаивал возможность демократического, федеративного, децентрализованного, партисипаторного, экологического, смешанного социализма, базирующегося на развитии социального государства и прогрессивном налоге, на разделении власти в корпоративном секторе, на постколониальных репарациях и борьбе с дискриминацией, на равенстве в сфере образования и углеродной карте, на постепенной декоммерциализации экономики, на гарантированных рабочих местах и введении всеобщего минимального капитала, на радикальном снижении неравенства в финансовой сфере и, наконец, на избирательной системе и средствах массовой информации, неподвластных влиянию денег. Это лишь несколько ориентиров: в первую очередь мне хотелось показать все разнообразие потенциально возможных моделей и продемонстрировать, каким образом социальная мобилизация вокруг альтернативных путей развития помогала прокладывать новые пути в прошлом. После финансового кризиса 2008 года по мере осознания того, в какой тупик нас завели присущие нынешней системе неравенство и экологические проблемы, дебаты об альтернативных моделях и многочисленных формах социализма, на время угасшие в 1990-х годах после краха советского коммунизма, вспыхнули с новой силой. Эти прения и борьбу никоим образом нельзя прекращать.

Кроме того, я хочу еще раз повторить, что такой демократический социализм, каким бы далеким он ни казался от современного мира, в действительности является продолжением непрекращающихся, великих трансформаций, зачастую осуществляемых всего за несколько десятилетий. Если не считать некоторого подобия внешних форм, общественные, правовые, фискальные, образовательные, избирательные и международные системы, характеризующие смешанную социально-демократическую модель 1980-х годов, не имеют ничего общего с инструментами авторитарного, колониального капитализма 1910-х годов. Демократический, партисипаторный социализм, который имеет все шансы утвердиться до 2050 года, станет прямым продолжением этой динамики и будет отличаться от существующей модели даже больше, чем она сама от предыдущей. Вдобавок ко всему подобные размышления об экономических системах в долгосрочной перспективе необходимы и для подпитки диалога между различными формами. Если бы западные страны или какая-то их часть сдвинулись с привычных капиталистических, националистических позиций, взяв на вооружение дискурс, основанный на демократическом социализме, упразднении неоколониализма и в первую очередь на действенных мерах по обеспечению фискальной справедливости и перераспределения доходов транснациональных корпораций и миллиардеров в мировом масштабе, это позволило бы не только вернуть доверие Глобального Юга, но и самым радикальным образом подорвало бы позиции авторитарного китайского социализма в вопросах прозрачности и демократии. Что касается первейших вопросов, таких как экология, патриархат или ксенофобия, истина заключается в том, что на сегодняшний день в мире нет ни одного режима, способного преподать остальным в этом отношении сколь-нибудь убедительный урок. На тот или иной прогресс в этой сфере можно надеяться, только если наладить между различными системами диалог, подразумевающий разумное моделирование различных схем.

Спасут ли нас деньги?

Наконец, нам, независимо от существующей экономической модели, следует подчеркнуть ключевую роль, которую в ближайшие несколько десятилетий сыграет финансово-денежная система. После кризиса 2008 года и пандемии Covid-19 в 2020–2021 годах центральные банки и денежная эмиссия приобрели решающее значение. Если говорить конкретно, то совокупный баланс центральных банков ведущих стран, то есть размещенные ими на рынке долговые бумаги и принадлежащие им самим обязательства, за десять с лишним лет достиг исторического после Второй мировой войны максимума (см. График 41). В теории нам ничто не мешает и далее продолжать в том же духе[279]. Сегодня