Идеальный вальс - Анна Грейси

Хоуп улыбнулась, понимая и сочувствуя ей. Ее собственное детство прошло без подарков, за исключением маленьких пустячков, которые ее сестры дарили ей и Фейт втайне от дедушки. И она до сих пор находила, что подарки – это волнующее событие в жизни.

– И что ты надеешься получить в этом году?

– Куклу.

– И ты думаешь, что получишь ее?

– Я не знаю, мисс. Но я надеюсь. Мне очень бы хотелось иметь маленькую куколку.

Ее глаза сияли от нетерпения.

– Ты была здесь в прошлом году?

– Да, мисс.

– И что ты получила в прошлом году?

Девочка поджала губы.

– Шерсть и иголку, чтобы починить мои чулки.

– О, дорогая. – Это вовсе не могло считаться подарком, подумала Хоуп. – А годом раньше, ты здесь была?

Май жалко усмехнулась, показав редкие зубы.

– Да, мисс, я и тогда получила шерсть и иглу.

– О, дорогая.

– Это обычный подарок, мисс. Комплект для починки.

Хоуп удержалась от рвавшейся наружу дерзости.

– И все же в этом году ты надеешься на куклу?

Май решительно кивнула.

– В церкви говорят, что если вы действительно что-то хотите, вы должны молиться об этом, и я молилась, прося себе куклу, поэтому, возможно... – Она энергично и вполне оптимистично пожала плечами.

Хоуп тепло ей улыбнулась.

– Я надеюсь, что ты получишь свою куклу, Май.

– Спасибо, мисс. Я тоже надеюсь. У меня никогда не было куклы. Никогда ничего лично моего.

Вероятно, даже собственного имени. Интересно, подумала Хоуп, обе тарелки с маслом предназначались девочкам по имени Май? Неудивительно, что ей ужасно хотелось иметь что-нибудь свое собственное. Кукла стала бы той вещью, которую она бы полюбила.

– Как долго ты здесь живешь, Май?

– Пять лет, мисс. Меня привезли сюда, когда мне было примерно четыре года, я так думаю.

Хоуп не могла не улыбнуться в ответ.

– И все же ты продолжаешь надеяться на куклу?

Девочка пожала плечами.

– Мечтать ведь никому не вредно, мисс, не так ли?

Хоуп положила руку на маленькую девчачью головку.

– Нет, Май, – сказала она мягко, – конечно же, мечтать никогда не вредно.

Девочка убежала по своим делам, а Хоуп вернулась к группе экскурсантов. В горле у Хоуп стоял комок, когда она обращалась к леди Элинор:

– Девочка сказала, что сегодня у нее день рождения. Она сказала, что будет маленькое празднование.

Леди Элинор кивнула.

– Да, мы делаем это пятнадцатого числа каждого месяца. Все это ерунда, конечно. Празднование дня рождения совершенно неразумно, особенно когда вы понимаете, что большинство этих детей – нежеланные дети. Но некоторые леди из руководства настаивают на этом. И это награда за хорошее поведение.

– А дети получают подарок?

– Да.

– Что получит Май?

– Шерсть для штопанья и иголку.

– Она молилась, чтобы ей подарили куклу, которую она могла бы любить.

– О боже, зачем? Они всегда получают шерсть и иглу. Она это знает. Это хороший, полезный подарок. – Леди Элинор кивала, довольная собой. – Они в любом случае должны чинить свои чулки, а значит, этот расход оправдан, и мы решили, что если им подарить свою собственную иглу для починки, они будут более бережно к ней относиться. Меньше будут гнуть их и ломать.

– Понятно. Это происходит из экономии.

– Да, – леди Элинор улыбнулась.

– И она не получит свою куклу?

– Нет. Это совершенно непрактично. Что ж, не пора ли идти дальше, к спальням?

Хоуп последовала за всеми, внутренне застыв от огорчения. Жизнь этих маленьких девочек была слишком мрачна и уныла. В ней не было и проблеска радости.

Она думала о маленькой Май с ее взволнованными кулачками и редкозубой улыбкой, с ее тугими косичками и жесткими, начищенными ботинками. И вспоминала ее неугасающий оптимизм, процветающий перед лицом всей этой мрачной, серой Рациональности.

Кукла. Разве она просила слишком многого?

Куклу легко получить – небольшой лоскут тряпки и несколько пуговиц, и вот вы уже имеете своего собственного маленького друга, которого можно брать с собой в кровать, обнимать, любить и поверять все ваши тайны.

Она молча следовала за группой.

Они осмотрели две спальни, в каждой из которых располагались пятнадцать узких кроватей, застеленных серыми шерстяными покрывалами. Над каждой кроватью был вбит крюк, на котором висело воскресное платье. В конце каждой кровати находился маленький ящик, содержащий всю остальную одежду девочек. Леди Элинор показала им содержание одного из них. Кроме одежды, в нем не было ничего личного.

Спальня для малышек была как две капли воды похожа на только что осмотренную. Не видно было ни кукол, ни книг, ни каких-либо подарков на память. Стены были украшены изречениями из изданных работ покойной матери леди Элинор.

И все – все! – было серым, черным, белым или коричневым. Ни одного намека на синий, зеленый, розовый, желтый или красный.

Хоуп осмотрела все это, не произнеся ни слова. Она продолжала думать о маленькой Май. Девочки Мерридью были сиротами. Если бы у них не было никого, кто смог принять их, то они, возможно, тоже оказались бы в подобном месте... А ведь это было одно из лучших мест такого сорта.

Они осмотрели комнату для работы. Шестнадцать девочек в возрасте приблизительно от одиннадцати до пятнадцати лет сидели рядами и молча работали своими иголками. Без всякого сомнения, это были иглы, подаренные им на день рождения.

– Девочки! – Выкрикнула одетая во все черное женщина, стоящая в начале классной комнаты. – У нас гости.

Девочки синхронно отложили свою работу, встали и присели в реверансе перед посетителями. Все девочки были одеты в одинаковые простые платья из серой саржи, черные шерстяные чулки и толстые черные ботинки. Их волосы были зачесаны назад и стянуты в тугие узлы. Молодые лица были бледны и торжественны.

– Добрый день, леди и джентльмены, – пропели они, затем снова сели и старательно согнулись над своим рукодельем. Только иглы слегка замедлили свое движение. Как заметила Хоуп, многие девочки украдкой из-под ресниц с любопытством следили за ней и ее сестрой, запоминая каждую деталь их одежды и их черты. Но головы оставались склоненными.

Их смиренное молчание подавляло ее. Фейт взяла руку Хоуп и сжала ее.

Хоуп видела, как усердно ходили иголки – вверх-вниз, вверх-вниз. Ей вспомнились часы, которые она, будучи ребенком, провела, зашивая швы. Ее швы всегда распускали, поскольку либо стежки выходили неодинаковыми, либо шов шел криво.

Фейт прошептала:

– Здесь почти столь же ужасно, как у дедушки.