Синий рыцарь - Джозеф Уэмбо

Перед уходом я тихо пробрался в спальню полюбоваться на нее в последний раз. Она растянулась на животе, гладкая и прекрасная.

– Салям, Лейла, – прошептал я. – Тысячу раз салям, маленькая девочка.

Я очень осторожно спустился вниз по лестнице из квартиры Лейлы, подошел к оставленной перед домом своей машине и почувствовал себя немного лучше, поехав с опущенным окном по Голливудскому шоссе. День начинался ветреный, смога было не много.

Несколько минут я вспоминал, как все прошло у нас с Лейлой, и почувствовал легкий стыд, потому что всегда гордился тем, что я нечто большее, чем тысячи уродливых старых хмырей, что шляются по Голливуду под ручку с юными красотками вроде Лейлы. Она сделала это, потому что была благодарна, взволнованна и смущена, а я воспользовался этим преимуществом. Всю свою жизнь я подбирал себе партнерш примерно своего размера, а теперь оказался не лучше похотливого старого пердуна.

Я приехал домой, принял холодный душ, побрился и ощутил себя более или менее человеком после нескольких таблеток аспирина и трех чашек кофе, от которых сердце забилось резвее. Интересно, подумал я, не станет ли мой желудок через пару месяцев вольной жизни понемногу приходить в себя, и кто знает, не обрету ли я в конце концов пищеварительный покой.

Я приехал в Стеклянный Дом за полчаса до начала смены. Начистив черные ботинки с высоким верхом, отполировав пояс и пройдясь по значку тряпочкой с полировальной пастой, я немного вспотел, зато настроение намного улучшилось. Затем я надел новую форму, потому что вчерашняя была заляпана кровью и голубиным пометом. А когда я нацепил сверкающий значок и сунул покрытую шрамами дубинку в хромированное кольцо на поясе, мне стало еще лучше.

Круц, как и обычно, сидел на разводе рядом с командиром смены лейтенантом Хиллардом, и несколько раз поглядывал на меня, словно ожидая, что я сейчас выйду вперед и сделаю великое объявление о том, что у меня сегодня последний день. Конечно, я этого не сделал, и вид у него оказался немного разочарованным. Ужасно не люблю никого разочаровывать, особенно Круца, но я вовсе не собирался уходить под гром фанфар. Мне действительно хотелось, чтобы лейтенант Хиллард провел сегодня утром инспекцию, мою последнюю инспекцию, и он ее провел. Он прихрамывая прошелся вдоль строя и сказал, что мои ботинки и значок смотрятся на миллион, и ему очень хочется, чтобы некоторые молодые полицейские выглядели хотя бы наполовину так эффектно. После инспекции я выпил из фонтанчика примерно кварту воды, и мне стало еще лучше.

Я собирался поговорить с Круцем насчет встречи за ленчем, но с ним беседовал лейтенант Хиллард, и поэтому я пошел к машине, решив позвонить ему позднее. Я завел машину, сунул дубинку в держатель на дверце, оторвал верхний листок от блокнота, заменил старый лист регистрации вызовов на новый, проверил, нет ли под задним сиденьем мертвого карлика и отъехал от полицейского управления. Мне все никак не верилось, что это в последний раз.

Выехав, я настроил рацию на прием, хотя и опасался, что получу сообщение о краже или еще какой мелочевке до того, как наполню чем-нибудь желудок. Сама мысль о плотной еде была мне сейчас невыносима, и я свернул на юг в сторону Сан-Педро и направился к молочному заводу – очень хорошему месту для ликвидации похмелья, по крайней мере, для меня оно всегда таким было. Там в одном месте располагались завод и главный офис компании, продававшей молочные продукты по всей Южной Калифорнии, и делали они прекрасные продукты вроде творога, пахты и йогурта, каждый из которых чудесно избавляет от похмелья, если вы, конечно, не зашли накануне слишком далеко. Я помахал охраннику в воротах, проехал на завод и остановился перед магазином для персонала, который был еще закрыт. За прилавком я увидел знакомого парня, налаживающего кассовый аппарат, и постучал в окно.

– Привет, Бампер, – улыбнулся он. Парнишка был молодой, с глубоко посаженными зелеными глазами и копной черных волос. – Чего тебе?

– Плазмы, приятель, – ответил я, – но сгодится и йогурт.

– Конечно. Заходи, Бампер, – рассмеялся он. Я прошел через магазин, направляясь к высокой стеклянной двери в холодное помещение, где хранится йогурт. Я снял с полки две упаковки, а парень вручил мне пластиковую ложку.

– Неужели это все, Бампер? – спросил он. Я покачал головой, поднял крышку и выудил ложкой полпинты голубичного йогурта, и тут же прикончил всю порцию тремя-четырьмя глотками. За ним следом отправился лимонный. Да чего я стесняюсь, подумал я, и тут же сцапал третью упаковку, с яблочным, и съел ее, пока парень считал деньги и что-то раз сказал. Я кивнул в ответ и улыбнулся, рот мой был набит прохладным нежным йогуртом, который обволакивал мой желудок, успокаивал меня и приводил в чувство.

– Никогда не видел, чтобы кто-то лопал йогурт с такой скоростью, – сказал парнишка, когда я закончил.

Я никак не мог вспомнить, как его зовут, и мне чертовски хотелось, чтобы у них на серой униформе были таблички с именами, потому что мне всегда нравилось переброситься словом-другим с тем, кто меня кормил, и назвать его по имени... Это самое малое, чем можно человека отблагодарить.

– А нельзя ли немного пахты? – спросил я, когда он бросил пустые упаковки от йогурта в сверкающий мусорник за прилавком. Как и любой хороший молочный завод, это место просто сверкало и пахло чистотой, здесь было приятно и прохладно.

– Конечно, Бампер, – сказал он, выходя из-за прилавка и возвращаясь с пинтой холодной пахты. Тот, кто давно работает на молочном заводе, никогда не вынес бы мне пинтовую упаковку, тем более когда я помираю от жажды с похмелья. Я не стал ничего говорить, а просто поднес упаковку ко рту, задрал голову и залил содержимое внутрь, глотнув всего лишь три раза и заставив его понять свою ошибку.

– Наверное, мне нужно было принести тебе кварту, а? – спросил он, когда я опустил картонку и облизал губы.

Я улыбнулся, пожал плечами, а он прошел в заднее помещение и вернулся с квартой.

– Спасибо, приятель, – сказал я. – Меня сегодня просто мучает жажда. Я опять поднял картонку с пахтой, пустил в рот густой и восхитительный на вкус поток и начал глотать, но уже медленнее, чем раньше. Добив кварту, я оказался в полной норме. Теперь я мог заняться чем угодно.

– Прихватишь с собой кварту? – спросил парень. – Может, хочешь еще йогурта или немного творога?

– Нет, спасибо, – ответил я. Никогда не позволял себе быть любителем поживиться на халяву, как некоторые из моих коллег. – Пора на работу. Иногда в пятницу по утрам бывает весьма много хлопот.

Вообще-то я просто обязан был с ним хоть немного поговорить. Я знал, что должен, но у меня не было настроения. Этот парень обслуживал меня впервые, поэтому я произнес ту фразу, которую говорят все полицейские, когда на девяносто процентов уверены, каким окажется ответ.

– Сколько я тебе должен?

– Забудь об этом, – ответил он, тряся головой. – Заезжай к нам в любое время, Бампер.

Подъезжая к главным воротам фабрики, я раскурил новую сигару. Я был уверен, что не схлопочу из-за нее приступ несварения, желудок у меня был так хорошо заизолирован, что я мог съесть консервную банку и ничего не заметить.

Потом до меня дошло, что сегодня я в последний раз заезжал на молочную фабрику. Проклятье, подумал я, ведь все, что я сегодня буду делать, окажется в последний раз, и неожиданно начал надеяться, что сегодня получу какие-нибудь рутинные вызовы вроде выезда на кражу или семейный скандальчик – обычно я терпеть их не могу, потому что приходится изображать мирового судью. Сегодня я охотно выписал бы даже уличную квитанцию.

Будет целое событие, подумал я, настоящее событие, если я останусь на работе, отпахав уже двадцать лет. Пенсия к этому времени у тебя уже в кармане, и ты полный ее хозяин и владелец, ведь за нее заплачено двадцатью годами службы. Независимо от того, что ты делаешь или не делаешь, тебе полагается пожизненная пенсия в сорок процентов от зарплаты, начиная с того момента, когда ты уходишь из Департамента. Пусть даже ты уволен за то, что столкнул мерзавца с пожарной лестницы, пусть даже тебя посадили за ложь на суде, когда ты пытался упрятать другого мерзавца туда, где ему полагается быть, пусть ты опустил свою дубинку на волосатую черепушку какого-нибудь хлыща из колледжа, срывающего с тебя значок и таскающего на демонстрацию магнитофон, словом, неважно, что ты натворил, тебе обязаны платить пенсию. Если придется, тебе будут посылать чеки даже в Сен-Квентин. Никто не может отнять у тебя пенсию. И когда ты об этом знаешь, подумал я, работа полицейского приносит еще большеудовольствия, подталкивает тебя немного и делает чуть более агрессивным. Мне понравилось бы и дальше работать полицейским, когда пенсия уже целиком моя.

Проезжая по улицам, я невольно выделил из доносящейся из рации болтовни один голос. Он принадлежал девушке, и такого приятного и сексуального голоса мне не доводилось слышать за всю службу. Сегодня она работала на тринадцатой частоте. У нее был свой собственный стиль ведения связи. В отличие от других, она не отвечала штампованными фразами и не заканчивала их безликим «прием». Голос ее – то низкий, то высокий, – словно песня, получить от нее вызов даже на аварию, которые патрульные полицейские в большинстве своем ненавидят из-за невыносимой скуки, становилось уже не таким скверным событием. Должно быть, она сохла по какому-то копу из отряда Четыре-Л-Девять, потому что когда она произносила «Четыре-Л-Девять, прррие-ммм!», голос у нее становился мягким, хрипловатым и бросал меня в чувственную дрожь.