В семнадцать мальчишеских лет - Владислав Гравишкис

Виктор мельком взглянул на руку Наумки, и его неприятно поразила белизна кожи.

Словно угадывая его мысли, Наумка протяжно вздохнул:

— Не знаю, куда деться от безделья. Парень я рисковый, костлявой не боюсь! — при последних словах глаза его блеснули.

«Этот, видать, не струсит», — подумал Виктор. Первое неприятное впечатление от встречи таяло, и Виктор, постукивая молотком, ломал голову: давать или не давать Наумке поручение? Надо бы, конечно, посоветоваться с Теплоуховым, но время крутое, каждый день работы на счету, каждый подпольщик занят по горло. И Виктор решился. Извлек из своей сумки небольшую пачку листовок, подал Наумке:

— Ты здесь рядом со станцией. Как стемнеет, иди к эшелонам, подбрасывай в теплушки. Солдатикам сейчас холодновато, так пусть греются от наших слов.

Наумка радостно потер руки:

— Это по-нашенски. А еще принесешь?

— Там видно будет, — сдержанно сказал Виктор, но в голосе его явственно прозвучала теплота: сомнения насчет связного у него рассеялись.

Когда Виктор уходил от Юргут, Наумка проводил его долгим внимательным взглядом.

«И как один умрем..»

В очередной свой приезд за хлебом рыжеусый чех вошел к Белоусову необычайно возбужденный. Сняв овчинные рукавицы, он растирал озябшие руки и в нетерпении порывался что-то сказать Григорию. Белоусов сразу отослал работниц таскать мешки с хлебом на пароконные сани.

— Ну, что, камрад, застыл, что ли, в дороге?

— Ни-и, — замотал головой рыжеусый. — Я узнал ошшень важный — как это у вас? — ошшень большой сведений.

— Н-ну, — поощрил его Григорий.

— Ваш Кольчак другой день, ну, разумишь, сафтра будет ехать в Омск.

— Откуда ты узнал? — нетерпеливо спросил Григорий, получивший в числе других подпольщиков задание горкома как можно точнее выяснить дату отъезда «верховного» из Златоуста и часы отправления поезда.

— О-о! — рыжеусый многозначительно поднял вверх указательный, в никотиновых обводах, палец. — Сольдатский телеграф.

— А не брешешь? — вырвалось у Григория.

— Бре-шешь? Как это понимайт?

— Ну, не врешь, не обманываешь, точно знаешь? — Белоусов торопился расшифровать свою первую столь не дипломатичную фразу.

— Точ-но, — твердо выговорил рыжеусый.

Дальше краткий их разговор обрел для Григория ту остроту, когда хочется сорваться с места, немедленно действовать.

Сдерживая себя, он крепко пожал мозолистую руку рабочего-солдата:

— Спасибо, камрад.

— Кушай на сдоровье! — лукаво улыбнулся тот и вышел, крепко захлопнув залубеневшую от мороза дверь.

Василий Волошин вместе с двумя партизанами, обливаясь потом, спешил к тому перегону, где полотно железкой дороги, проложенное среди густого ельника, делает крутой поворот, огибая реку. За спиной у каждого в мешках — взрывчатка. Широкие охотничьи лыжи крепки и надежны. Они плавно скользят при спуске с крутых гор, но подъемы вверх и на них тяжки.

Высвечивают за спинами партизан трехгранные штыки трехлинеек, стелются позади лыжников ровные широкие полосы. Через каждые три-четыре километра задний сменяет переднего: прокладывает лыжню. Идут споро, но Василий все поторапливает:

— Давай, шагай угонистее, а то придем к шапошному разбору.

— Ниче, — откликается передний, — успеем, тут, паря, уже недалече.

Василий волновался. Еще бы: ему поручено «долбануть» самого «верховного». В случае удачи… А удачи у подпольщиков уже были. Челябинские партизанские группы, созданные из рабочих-железнодорожников, в октябре прошлого года подорвали поезд из восьми вагонов, в котором следовала через Челябинск англо-французская миссия. В ноябре партизаны парализовали движение на железной дороге Челябинск — Екатеринбург и Челябинск — Златоуст. Но диверсия, на которую вел свою группу Василий, по своему значению превосходила все, что удавалось до этого подпольщикам и партизанам.

Перед закатом скупого еще по-зимнему солнца они подходили к цели. Стремительно скатившись с крутой горы в приречную долину, неожиданно увидели солдат.

«Опоздали…» — было первой мыслью Василия. Но вот он разглядел вдали груды искореженных вагонов, и радостно забилось его сердце. «Царство тебе небесное, «верховный», ни дна тебе ни покрышки», — пробормотал Василий, но в следующее мгновение упал в снег — над головой просвистели пули. К ним приближались солдаты с винтовками наперевес.

Василий озирался, лихорадочно соображая, как быть. Впереди и с обеих сторон — солдаты, позади — подъем в гору. Начнешь подниматься, — перестреляют, как куропаток. А солдатские цепи надвигались зловеще и молча.

— Каюк, братцы, — глухо проговорил Василий.

Его спутники молчали. Бывалые заводские парни, они уже не раз попадали в переделки.

— Будем отбиваться, — тихо произнес один из них.

— Чем? — со злой беспомощностью почти выкрикнул Василий. — По одной гранате на брата да десяток патронов. Эх, ты!…

— Живым в плен не сдамся, — упрямо повторил товарищ. — Не хочу, чтобы звезды у меня на спине вырезали.

Они все еще не стреляли. Без выстрелов придвигались и белые цепи.

— Братцы, а братцы, давайте сдадимся в плен, — быстро, словно боясь, что не успеет все объяснить, заговорил Василий.

— Что?! Очумел ты, что ли?

— Да тихо вы, — оборвал Василий, — сделаем вид, что сдаемся, а потом…

Молча слушали друзья-побратимы. Так же молча сбросили с плеч мешки со взрывчаткой и откинули их от себя в стороны. И каждый молча снял с пояса единственную гранату, спрятав в рукавах полушубков. Неторопливо, будто собираясь на трудную работу, поднялись и взметнули над головой руки: сдаемся.

Увязая в глубоком снегу, приближались с обеих сторон солдаты. Вот они в двадцати, пятнадцати шагах… Василий отчетливо видит невысокого офицерика в каракулевой папахе. На его напряженном лице выступили горошины пота. «Эх, маманя, прощай, родная, прощайте сестренки…» — шепотом вымолвил Василий. Сорвал чеку, бросил гранату в мешки со взрывчаткой. Одновременно прогрохотали еще два взрыва, а потом огромный столб огня и дыма поднялся к небу… И далеко окрест возвестило горное эхо о подвиге партизан.

…Колчак уцелел. Чудом уцелел. Другая партизанская группа опередила и разобрала путь на том перегоне, куда спешили взрывники. Крушение потерпел товарный состав, который шел впереди поезда с «верховным».

Поединок

Поля понуро стояла перед широким столом, за которым сидел Феклистов. Прапорщик смотрел на угрюмое лицо девушки и не торопился задавать вопросы. «Крапивное семя — дочь расстрелянного машиниста, наверное, знает о многом», — думал он.