Я иду искать… Книга вотрая: За други своя! - Олег Верещагин

Сейчас он полз в грязи среди трупов. Кое-где было чисто, но в большинстве мест убитые лежали валом. Четырёх, а то и девятидневной давности — и свеженькие. В давнишних уже вовсю хозяйничали черви, чувствуя себя, как дома. А погибшие недавно походили друг на друга, как две капли воды — той воды, что, казалось, вместе с кровью смыла с них и жизнь…

Олег переползал через них так же равнодушно, как через канавы или бугорки. Он в сущности никогда не боялся трупов. А тут, на войне, перестал испытывать к ним какое-либо вообще чувство. Смерть выключала человека из жизни, превращала его в… камень, в деревяшку, имевшую вид человека, но не более. Во что-то столько же далекое от человеческого мира, как эти вещи. Жаль

только, что нельзя прихватить у убитых врагов оружие…

…Танк, в котором сидел Милок, был взорван собакой-смертником. Экипаж, очевидно, сумел спастись, но кругом лежали трупы пехотинцев. Олег подполз к носу и облегченно поднялся на ноги. Тут его было видно лишь со стороны своих.

На броне танка кое-где собралась прозрачная дождевая вода. Мальчик плеснул ее себе в лицо, стукнул кулаков по металлу — он отозвался коротким мягким стуком. Монолит… Олег заглянул в открытый люк механика — никого. Упершись ладонями в края, Олег полез внутрь.

Он раньше был в танке — когда воинская часть устраивала для школьников "день открытых дверей". Сейчас его поразил контраст между утилитарной теснотой Т80 и почти роскошью этой машины. Но ни кондиционеры, ни мягкие кресла, ни красивая обивка не спасли танк от гибели.

Через внутренний люк он просунулся в башню. И сразу же увидел Милка.

Оба башенных люка были открыты, внутри — светло. Милок лежал на ребристом полу, свернувшись калачиком и уткнув лицо в колени. Одной рукой он все еще сжимал винтовку, другую выкинул над головой. Светлые волосы слева почернели — пуля попала над бровью, Олег видел серое, точно пеплом присыпанное лицо.

Мальчишка не знал, зачем приперся сюда. Милка он знал не лучше и не хуже, чем полторы сотни других мальчишек племени. Может быть, это был всего лишь протест — неприятие беспамятства, поражающего людей на воине…

Убитого легче всего было бы через нижний люк, но его заклинило взрывом. Олег потащил горца через люк механика, попутно думая, как волочь его через поле.

Он уже выбрался наружу сам и наполовину выволок труп, когда услышал хрипловатый, но спокойный и уверенный голос:

— Бог помощь, сосед. Ты чего дохлятину ворочаешь?

Холодея, Олег обернулся.

И умер, умер сразу, умер на месте.

Потому что они стояли за танком — так, чтобы их нельзя было достать со стороны веси. Оба казались грозными, из-за тяжелых жилетов о наплечниками и круглых шлемов, не касок, скрывавших почти всю голову. Широколицый мужчина с ливневым пулеметом — он говорил — был старше, с усталым и надежно-уверенным лицом. Второй — года на четыре постарше Олега — держал мальчишку под прицелом автомата, его лицо выражало нервозность и азарт. Новичок. Хобайны. Раньше их тут не было — встало Стрелково поперёк горла, лучших своих прихвостней данваны сюда бросили… Эти мысли вихрем пронеслись в голове Олега, как уже не имеющие к нему отношения. Если даже он успеет (а он не успеет!) выхватить револьвер — выстрелить ему не дадут. И Олег прислонился спиной к холодному, мокрому танковому носу. Странно, непреодолимо захотелось спать. Он зевнул, получилось судорожно…

Старший непонятно посмотрел на мальчика, на полувыпавший из люка труп. Спросил вдруг:

— Брат? Или товарищ?

— Любовник, — зло ответил Олег. (На злость силы еще оставались, удивительно!). — Стреляй, хватит болтать, — и добавил; — Сволочь, охвостье данванское…

— Он еще лается! — возмутился молодой. — Шлепнуть его и делу конец… — он двинул стволом автомата с узкой щелью формировки потока, нажал клавишу спуска (и Олег умер второй раз…), но старший его остановил:

— Погоди… Горец ты? — спросил он Олега.

— Я с Земли, — с вызовом сказал Олег. — Слышали про такую?

— А он? — хобайн кивнул на Милка.

— Горец.

— Значит, друг… Давай, тащи его. И ползи отсюда.

Молодой хотел что-то сказать, но потом пожал плечами и промолчал. Олег внимательно посмотрел на хобайна, сказал:

— Врага надо убивать там, где встретишь. Это закон.

— Славу свою добывай в бою, — ответил хобайн. — Это тоже закон. Зачем убивать безоружного?

— Это за вас другие делают, — не отвел глаз Олег.

Потом он повернулся и потянул на себя Милка. Он все еще ждал выстрелов.

Но они не прозвучали.

— Хобайны? — спросил Гоймир задумчиво. — И наряжены полно?

— Да, — кивнул Олег. С усилием поднял голову после кивка.

Гоймир покусал кожу краги. Глаза у него закрывались, словно железные шторы без противовеса.

— Так то значит — брать весь готовятся, — сказал он. — Одно — как? И нам что быть? Вон, — он кивнул на Ревка и Яромира, сидевших неподалеку. Они замерли, привалившись к каменной стене, вытянув ноги и безучастно глядя перед собой, — то видел? Часом спать можно, а они-то не спят. Нет мочи уснуть. А кто еще разное несет, с места на место безделком бегает, патроны перебирает… Другие уж так уснули, что огнем жгли — мычат, а не проснутся! Всем часом выспаться нужно, хоть часов шесть. Так не дадут они нам те часы!

— Дураки будут, если дадут, — подтвердил Олег. А Йерикка вдруг сказал задумчиво:

— Я боюсь, что они не только не дураки, но еще и умнее, чем мы думаем.

— Ясни, — сказал Люгода. На забинтованной голове Касатки оставались открытыми лишь рот и глаза, Люгода громко дышал.

— Они знают, что мы не спим пятые сутки. Шесть часов, чтобы выспаться, они нам не дадут. А вот час-полтора, чтоб ЗАСНУТЬ — дадут вполне. И проснемся мы в плену… или в вир-рае. А что до хобайнов — так их данваны с вельботов прямо в весь высадят, как они с Медведями тогда поступили.

— Нельзя давать ребятам спать, — Олег чувствовал, что едва ворочает языком.

— Так ты и сам спишь одно, — безо всякого укора оказал Гоймир. — Мы все засыпаем. А если кто и нет — тот на малое дело не годен, куда воевать… Хоть четыре-то часа, пусть, и не шесть! — он выругался и ударил по грязи кулаком.

— Ну что же, выход один, — Йерикка встал, подпираясь пулеметов. — Пусть спят ребята, сколько можно. А мы потом разбудим тех, кого получится.

— Хороший выход, — Олег встал тоже. — Пошли бродить. На ходу я пока еще не спал.

Они с Йериккой отошли шагов сто, и рыжий горец сказал, кладя руку на плечо Олега:

— Ты крепкий. Я бы не поверил, хотя Крук мне рассказывал, что твой дед тоже всех удивлял… Но ложился бы ты спать. Ты не воевода…

— Ты тоже, — улыбнулся Олег…

…Ударившись лбом в стену, Олег проснулся и потер ушибленное место, пробормотав:

— Впредь не зарекаться…

Весь дрыхла. Кто где мог и уже часа два. Если и будет атака, то только сейчас…

Шесть больших вельботов шли к деревне под прикрытием двух более

мелких, ощетинившихся стволами машин. Олег тупо смотрел на них — силуэты, плывущие через дождь. "Вот," — бухнула мысль, мальчик перехватил автомат удобнее, сел у плетня и уснул…

…Йерикка сумел собрать полсотни человек. Горцев среди них не было ни одного — женщины и дети лесовиков, которые все-таки худо-бедно спали. Он рассчитывал расстрелять вельботы, когда они зависнут для выброски десанта по канатам. И никак не ожидал, что большие машины с ювелирной точностью сядут прямо в улицы!

Рыжий горец понял, что это — смерть. Люди, казавшиеся неловкими из-за брони и снаряжения, побежали в улицы быстро и ловко. На редкие выстрелы они отвечали лавиной огня из ливневого оружия, ракетных ружей и дробовиков, снаряженных гранатной картечью — таких «стволов» у обычных данванских рабов не было. Причём огонь был такой плотности, что можно было подавить вражескую группу, а не одинокое ружье. На спящих хобайны не обращали ни малейшего внимания — или просто не могли отличить их от убитых, хотя вряд ли; на лицах Йерика различал маски тепловых сканеров.

Он застрелил троих. И видел, как убили еще стольких же. Но за этих шестерых убитых врагов отдали жизни тридцать семь лесовиков. Женщин и детей. С оставшимся — их было не более десятка — Йерикка отступил к импровизированной больнице, где находились раненые.

Тут он получил неожиданную помощь. Человек пятнадцать раненых, превозмогая боль, взялись за оружие, среди них был и Морок. Пробовал встать Краслав, но его сил хватило лишь доползти до порога, где он и остался лежать, задыхаясь от бессильных слез.

Кольцо наступающих сжималось. Йерикка никому не молился. Он только проверил, выведено ли наружу кольцо закрепленной под курткой и рубахой гранаты. Внуку старого князя и сыну казненного данванами подпольщика нельзя попадать в руки врага живым. Когда припрет — он выдернет это кольцо.