Спасти империю! - Алексей Фомин

– А вот эта штука тебе знакома?

– О да! Это мой магический пилюля. – Вместо ожидаемого смущения на лице голландца появилось выражение безудержной радости, прямо-таки восторга. Дотоле медлительный, тягучий, как жвачка, он так неожиданно быстро выбросил вперед руку, намереваясь схватить заветный шарик, что Валентин едва успел среагировать, спрятав его под стол. – Откуда он у тебя? У меня кончиться мой волшебный зелье. Раньше Корнелиус и Ламме собирать для него трава. Нет Корнелиус и Ламме – нет трава. Мой запас кончаться.

– Если они так нужны тебе, зачем же ты давал их, чтобы распространялись они во дворце? Кто велел дать эти пилюльки царевичу Ивану? Ты или царица?

– Я никому не давать мой магический пилюлька. Я не давать пилюлька царевич Иоганн. И царица не давать. Кто-то воровать у меня пилюльки. Сначала немного воровать, потом перестать воровать. Я не знать кто.

Хоть объяснение Бомелия и противоречило версии, выдвинутой прежде Валентином, он почему-то сразу же поверил в объяснение голландца. За это свидетельствовало и то, что запас у Петьки Басманова истощился после смерти его знакомой. Была жива девка – были у Петьки пилюльки. Померла – и пилюлек у него не стало. Последнюю партию он выгребал из ее одежды, когда она уже умирала. А потом – все. Похоже, Бомелий не врет.

– Хорошо, Елисей. Я верю тебе. Ты хочешь получить свою пилюльку?

– О да, господин!

– Я скажу тебе больше, Елисей. У меня есть девять таких пилюлек.

– О-о! Я сделать все, что сказать господин.

– Тебе не придется ничего делать, Елисей. Тебе лишь надо правдиво отвечать на мои вопросы.

– Да, да, да! Правдиво! Очень правдиво!

«Ну, вот и наступает момент истины», – подумал Валентин, ощущая в этот миг всю торжественность момента. Два года, проведенных им в этом мире, прошли не зря. И все усилия, им предпринятые, наконец-то привели его к этому моменту. Сейчас он узнает о Рыбасе все, что его интересует. А интересует его не так уж и много. Ему лишь надо знать, где можно застать врасплох этого ублюдка Рыбаса.

– Скажи-ка, Елисей, где можно найти пастора Веттермана?

– Я не знать.

– Что ты не знать, Елисей? – Валентин начал потихоньку раздражаться.

– Я не знать пастор Веттерман.

– Ах, ты не знаешь пастора Веттермана? – Валентин порядком разозлился. – А кто такой Рыбас, ты тоже не знаешь?

– Да, господин. Я не знать Рыбас. Могу я получить мой пилюлька?

Вот тут Валентин пришел в состояние самой настоящей ярости. Ему захотелось вскочить на ноги, схватить табурет, на котором он сидел, и отходить им этого мерзкого рыбасоида, сидящего перед ним и корчащего из себя голландца, мага и черт еще знает кого. Но он сдержался. Хорошо. Хочет парень корчить из себя голландца – пусть корчит. В конце концов, Рыбас его шеф, предводитель, или дьявол их знает как он у них называется. Парень лишь пытается быть верным своей команде. Он хоть и наркоман, но несколько порций легкого наркотика посчитал недостаточной платой за предательство. «Ничего, сейчас я повышу ставку», – кипя от ярости, решил Валентин.

– Григорий, пусть им займется этот твой… – обратился он к Скуратову.

Тот сделал знак рукой, и заплечных дел мастер, выйдя из своего угла, где он безучастно ждал начала своей работы, подошел к допрашиваемому, взял одной рукой голландца за плечо, а второй молниеносно завел его руку за спину.

– О-о-ох, – застонал Бомелий, в полусогнутом состоянии ведомый в дальний конец камеры.

– Ты ему скажи, чтобы не очень круто за дело брался, – обратился Валентин к Григорию, памятуя, что у рыбасоидов весьма низкий болевой порог. Пытка, которую может вынести простой человек, запросто может вызвать у рыбасоида болевой шок и смерть. И тогда прости-прощай ниточка, ведущая к самому Рыбасу. А в том, что Бомелий – рыбасоид, Валентин не сомневался, хотя и не помнил его лица в лобовской базе данных. Это еще ничего не значило. Сам Лобов говорил, что база у него далеко не полная.

– Эй, Бойко, – крикнул Скуратов, – сначала киселя, а уж водица апосля…

«Ишь ты, – восхитился Валентин, – у них и специальные кодовые термины выработаны. Похоже, этот Скуратов действительно большой профессионал».

«Помощник следователя» легонечко ткнул Бомелия кулаком, и тот осел на пол, ухватившись за живот. В мгновение ока на ноги, а потом и на руки допрашиваемому были надеты кольца, соединенные между собой цепями. «Помощник» поднял Бомелия на ноги. Ножную цепь он завел под брус, а цепь, соединяющую руки спереди, подцепил крюком. Зазвенела переброшенная через блок цепь, заскрипел блок, и Бомелий повис между полом и потолком с поднятыми над головой руками.

– Ну что, Елисей, не вспомнил Веттермана? – переспросил Валентин. Теперь их с Бомелием, подвешенным на дыбу, разделял уже не стол, а расстояние метров в пять, поэтому Валентину пришлось повысить голос.

– Я не знать Веттермана, господин.

– Начинайте полегоньку, – шепнул Валентин Скуратову.

Григорий подал знак, и «помощник» взялся за кнут.

– О-о-ой! – взревел Бомелий после первого удара.

– Полегче, полегче… – зашептал Валентин Скуратову. – Он очень чувствителен к боли. Смотри, чтоб костолом твой не засек его до смерти.

– Что ты, сударь… Он легонечко, я же сказал ему.

Бомелий теперь орал не переставая, и Валентин, обеспокоившись, как бы его не забили до смерти, встал из-за стола и направился к дыбе. Скуратов последовал за ним. Валентин подошел так близко, что заплечных дел мастер вынужден был остановиться из опасения зацепить его.

– Ну что, Елисей, вспомнил?

По лицу Бомелия слезы катились градом, но говорить правду он не собирался.

– Я не знать Веттерман, господин, я не знать Рыбас.

– Сударь, может, спросить его об отравлении царицы? – шепнул Скуратов на ухо Валентину.

Валентин кивнул, соглашаясь. Хоть Скуратов и поклялся служить в первую очередь ему, не стоит перед ним раскрываться полностью. Все-таки взяли Бомелия по делу об убийстве царицы. Ну, Старицких еще сюда можно подверстать. А Валентин настойчиво выспрашивает у подследственного о каких-то неизвестных Скуратову Рыбасе и Веттермане.

– Эй, Елисей, слышишь меня? – спросил Скуратов.

– Да, господин.

– Знаешь, от чего умерла царица?

– Да, ее отравить.

– Как это произошло, знаешь?

– Царица обедать и умереть.

– Еду готовили в тереме?

– Нет, еда приносить в терем.

– А питье? Тоже приносили?

– Редко. Только когда царица просить вино. Мед и пиво делать у царица.

– А в тот день? Было вино или мед?

– Мед.

– Та-ак, боярин Яковлев говорил, что яд был в питье, – размышляя вслух, произнес Скуратов. – Значит, отравитель находится в тереме.

– Точно, – шепнул ему на ухо Валентин. – Если только боярин Яковлев не соврал специально.

Кинув молниеносный взгляд на Валентина, Скуратов продолжил допрос:

– Кто прислуживал царице в тот день?

– Я не знать. Разный девка служить царица. Царица сама выбирать.

Скуратов понял, что по этой линии допрос зашел в тупик, и решил сменить тему:

– Знаешь ли ты, кто такой Старицкий Владимир Андреевич?

– Я не знать Старицкий, я не знать Веттерман, я не знать Рыбас.

– Может, слегка усилить? – предложил Скуратов Валентину.

Тот кивнул, соглашаясь с предложением. Скуратов подал знак и, взяв Валентина под руку, предложил:

– Отойдем чуть-чуть…

Они сделали пару шагов назад, и «помощник» вновь заработал кнутом. На этот раз бил он посерьезнее, потому как вопли Бомелия стали раза в три громче.

– Теперь он уже бьет не в четверть силы, а вполсилы, – пояснил Скуратов. – Может, сказать, чтобы еще добавил? А то он ему еще ни разу и кожу не рассек…

– Елисей, вспомнил ли ты Веттермана? – прокричал Валентин.

«Помощник» тут же опустил кнут. Дикие вопли Бомелия сменились стонами, которыми он сопроводил слова:

– Я не знать Веттерман…

– Насколько еще можно усиливать пытку? – поинтересовался Валентин у Скуратова.

По его представлениям, по тому, что ему рассказывал Лобов, у Бомелия, как у рыбасоида, уже должен был наступить болевой шок. Но Бомелий держится как ни в чем не бывало. Орет, но держится. Такой эффект Валентин объяснил для себя тем, что Бомелий – наркоман. Именно это и подняло его болевой порог существенно выше, чем у обычного рыбасоида.

– Да мы еще толком и не начинали, – ответил бывший губной староста. – Это пока была детская забава.

– Начинайте, – скомандовал Валентин.

– Сделай-ка киселя погуще, – скомандовал Скуратов своему «помощнику».

По тому, как заорал Бомелий, Валентин понял, что вот теперь-то его стегнули по-настоящему. На четвертом ударе он уже не орал, а лишь хрипел, уронив голову на грудь. Палач сразу же опустил кнут и, набрав в ковш воды, выплеснул ее в лицо Бомелию. Тот негромко простонал, так и не подняв головы.

– Вспомнил Веттермана? – спросил Скуратов, подойдя к нему вплотную.