Сполохи детства - Степан Калита

— Ну, расскажи, где ты их взял?! — стал он упрашивать меня. Но я был нем, как могила. Кто же раскрывает источник такого богатства?..

Примерно через неделю хитрые пацаны проследили за мной и, когда я отколупывал от здания плитку, вдруг объявились. И принялись с немалым усердием заниматься тем же безобразным вандализмом.

— Не тронь! — закричал я, возмущенный донельзя. Это же было мое, МОЕ, здание. Но они только усмехались, набивая карманы дармовой фиолетовой плиткой.

Я набрал половину пакета и направился восвояси, печально думая о том, что если плитка будет у всех, то она, пожалуй, совсем не будет цениться. Механизмы девальвации пока не были мне знакомы в научной теории, но у меня был достаточно пытливый ум, чтобы их просчитать. Сзади вдруг послышались крики. Я обернулся и увидел, что охранник в темной униформе держит одного из ребят за ухо. Другой уже бежал стремглав во дворы. Я мигом вник в ситуацию и кинулся наутек.

С тех пор охрана совершала ежедневные рейды вокруг здания, доблестно охраняя его целостность. Но пацаны все равно умудрялись отколупывать плитки и притаскивать их во двор, где мы играли «в расшибалочку» — так еще называли эту игру. Правила у нее были несложные. Все участники выставляли плитки в кучку, одна на другую. И затем кидали по ним плиткой — расшибалкой. Тот, кто попадал по куче первым, забирал всю ставку. Для игры облицивочные плитки, увы, были не предназначены, и часто раскалывались. Поэтому победителю, случалось, доставалось несколько целых плиток и осколки от остальных.

Подозреваю, охрана того самого здания, облицованного цветной плиткой, нас люто ненавидела. Поэтому так и случилось, что одному из ребят охранник однажды сломал ключицу, ударив его по плечу резиновой дубинкой. Кто-то может решить, что на этом воровство плиток прекратилось. Как бы не так. Стало еще интереснее. Только теперь набеги мы совершали чаще всего в сумерках. В темноте охранников с фонарями было легче заметить.

Позже появились импортные жвачки. Сначала я попробовал венгерские, в виде шариков. Их привозила из-за границы тетка. В основном, все они доставались моему двоюродному брату. Но и мне перепало несколько штук. Жвачки произвели на меня неизгладимое впечатление. Они были намного вкуснее отечественных — кофейной, апельсиновой, мятной. Советские можно было жевать минут десять, после чего они теряли вкус и дервенели. Потом Шмакс рассказал, что на Рижском рынке за рубль можно купить замечательную жвачку «Турбо». Из нее, по слухам, надувались огромные пузыри. Все мы только об этом и мечтали.

— Поехали на Рижский, — предложил Шмакс, — я покажу, где они у цыган продаются.

Я хотел поехать, но рубль — это было очень много. Рубля у меня не было. Прошла целая вечность, пока мне удалось накопить эту сумму. К этому моменту Шмакс и Серега уже успели несколько раз сгонять на Рижский, и привезли оттуда «Турбо». Самым ценным в них были даже не сами жвачки, а вкладыши с автомобилями. Они пахли очень приятно и выглядели «по-заграничному». А еще были вкладыши «Дональд дак», «Том и Джери», «Лав ис…», «Чин чин» и другие известные серии.

На школьных подоконниках на переменах разворачивались настоящие баталии. По вкладышам били ладонью. Те, что перевернулись, доставались тебе. Остальные оставались в игре. Я так наловчился, что обыгрывал всех, и вкладыши не помещались в карман школьной формы. Их была у меня огромная пачка. И ценность они представляли далеко не только игровую. За большую часть вкладышей я выручил шесть рублей. И поехал один на Рижский рынок.

Шмакс рассказывал, что жвачки продают цыганки возле метро. Они, и правда, стояли прямо возле входа на «Рижскую». Женщины в цветастых одеждах кидались к пацанам: «Жвачка „Турбо“, „Том и Джери!“». Я сразу подошел к ним.

— Мне нужна жвачка. Шесть штук. «Турбо».

— А деньги у тебя есть? — сверкнув золотым зубом, поинтересовалась женщина.

Я, конечно, слышал раньше, что цыганкам нельзя доверять. Но про этих рассказывал Шмакс. И они ведь не выманивали деньги, а продавали товар. И я отдал ей свои шесть рублей. Женщина быстро схватила деньги, и сунула мне в руку жвачки в цветных обертках.

— Здесь только пять, — сказал я.

— Чего?! — тут же заорала она. — А ну иди отсюда! Не отвлекай от дел.

— Но так нечестно, — проговорил я. — Я же дал вам шесть рублей.

— Вали отсюда, пацан, не мешай торговать, — она отвернулась и пошла прочь…

Я понял, что меня обманули. Попытался снова к ней обратиться. Но тут они все налетели на меня, принялись толкать и орать:

— Иди отсюда! А ну иди! Чего надо?! Чего пристал?!

Я развернулся и пошел прочь. Обида затихла нескоро. Но любая обида хороша тем, что человек получает опыт, который пригодится ему в будущем. Я сделал простой вывод: сперва получаешь товар, потом отдаешь деньги. Не раз это правило помогало мне в жизни, избавляло от проблем с мошенниками. Лучше недополучить одну жвачку, чем целую партию товара.

Иногда каждый, наверное, испытывает это ощущение. Оно сродни интуитивному прозрению. Вот закроешь глаза — и все исчезнет. Этот город, эти люди, эти старости и страсти, проживаемые ими. Эти милые и невозможные люди. Этот проспект, по которому мчатся, гудят, шелестя шинами, автомобили. Все мгновенно пропадет, не сделается незримым, а именно исчезнет. Потому что только ты, твой эмпирический, то есть осязаемый только тобой, лично прочувствованный, опыт имеет значение. А все остальные — куклы, виртуальные проекции, создаваемые тобой в этой системе координат. И существуют они только потому, что нарисованы твоим сознанием. Но потом вдумываешься. И понимаешь, что у каждого свой эмпирический опыт, свое осязание, собственное видение этого мира. И что ваши миры, возможно, пересекаются. Каждый человек таким образом — целая Вселенная. Он может рассматривать в телескоп созданные им самим, или кем-то еще, звезды. И когда он умирает, его мир схлопывается, обращается в небытие вместе с ним.

С этой точки зрения всякая человеческая жизнь бесценна. Но, увы. Все это — не прозрение, а лишь блуждание разума во мраке. Стоимость человеческой жизни (я для себя сформулировал это еще тогда, в детстве) определяется качеством человека. Качественные люди делают мир вокруг себя лучше. Некачественные — ухудшают жизнь других людей, чаще всего — своих близких. Самые худшие из некачественных особей, чья жизнь ломаного гроша не стоит, умудряются похоронить всю семью. Таким был мой биологический отец. И я знаю множество подобных историй.

Крайне некачественные ребята из нашего района как-то осенью снова поехали бить негров. В определенный момент у них вошло в привычку избиение гостей из Африки. Стало чем-то вроде еженедельной охоты. Верховодил, само собой, Рыжий. Вся гоп-компания каталась на охоту вместе с ним. С собой они брали и других ребят с района. Как правило, бесхребетную шпану. Из той обыкновенной швали, какая обычно только и ждет, к кому бы прибиться, чтобы почувствовать себя в стае. Мне, индивидуалисту до мозга костей, это частое и простое желание — быть членом какой-нибудь организации, частью толпы, абсолютно несвойственно, и даже более того — непонятно. Желание оставаться собой они подменяют желанием быть частью множества. И в этом есть, на мой взгляд, явная ущербность их натуры.

Негров мне бить не хотелось. Я вообще никогда не видел негров. Только в кино. Странная идея — бить кого-то, кто настолько редко встречается в природе, и совершенно тебе не мешает. Но ребята сказали, что им очень близки идеи скинхэдов. В те времена скинхэды и сами были такой редкостью, что я поинтересовался: «Это кто такие? И почему они бьют негров?» Как выяснилось, идей скинхэдов где-то нахватался Цыганок. Забавно. Потому что его смуглая морда была далека от признаков расовой чистоты — идеальной формы носа и белокурых локонов не наблюдалось. Но, как это часто бывает, примитивные мозги отлично усваивают самые глупые идеи. Рыжий предложил мне поехать с ними. Но я наотрез отказался.

— А вдруг это качественные люди? — спросил я.

— Кто?! — удивился Рыжий. — Негры?

— Ну да. Негры.

— Что за хрень?! — возмутился он. — Ка-чес-твен-ные? Да ты ваще о чем?

А Цыганок уверенно добавил:

— Негры вообще не люди.

— Они и выглядят, как обезьяны, — поддержал своих друзей Сани, — только с дерева слезли. Так мой батя говорит.

— Дурак твой батя, — сказал Рыжий и сплюнул. Националистические идеи ему не были близки. К избиению чернокожих он подходил с практической точки зрения. Банда, в основном, нападала на тех, кто барыжил наркотой. Отбирали деньги и товар. Точка находилась в районе Университета Патриса Лумумбы. Потом его переименовали в Университет Дружбы Народов. Негры, по словам начинающих скинхэдов, вели себя неагрессивно — в основном, улепетывали со всех ног. Как у большинства советских граждан, у меня сложилось ложное представление о чернокожих. Мы считали, что это люди робкие, беззащитные, всячески притесняемые в США и в Африке. И наша задача — их защищать и заботиться об их благосостоянии.