Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

по плечу, что разительно отличалось от того отношения, которое мальчишка встретил дома. Эти люди его понимали, они ценили то, что княжич с друзьями сделали в прошлом году. И это все только усложнило. Святослав понимал, что отец не хотел ему зла. Понимал он и то, что князь изо всех сил пытался загладить свою вину, устроив всей его роте этот морской поход. Но обида все равно рвала его сердце, и он ничего не мог с этим поделать. Тем более, когда то один, то другой человек подходил и проявлял свое сочувствие, раздирая до крови едва зажившую рану.

Святославу здесь нравилось. Он вообще любил солнце, а не мрачную сень словенских лесов. Солнце и море! Вот к чему он стремился всей своей юной душой. И того, и другого в Тергестуме было предостаточно. Город разрастался, и здесь уже появился целый иудейский квартал, каких без числа было в Галлии, в Испании и на Востоке. Местные поглядывали на новых соседей исподлобья, но не говорили ничего. Иудеи с их единобожием были куда ближе христианам, чем язычники даны, словене и авары, которых здесь тоже было множество. А еще у них водились денежки, и они вовсю покупали всякую всячину у местных мастеров, примирив тех с жестокой действительностью. В городе было спокойно. Герцог Виттерих, к вящему неудовольствию епископа Иллиодора, запретил любые склоки на почве религии под страхом изгнания из города.

Правитель Тергестума в последнее время был слегка рассеян и мечтателен. Свирепый в бою гот попал в нежные, но от этого не менее крепкие объятия своей женушки Баддо, которая пару месяцев назад приплыла к нему из Испании. На их свадьбе гулял весь город, а молодых просто засыпали подарками, которые герцог уже готов был пропить, если бы не молодая супруга. Она мягко, но решительно поблагодарила гостей и отправила всех по домам, справедливо посчитав, что пяти дней беспробудного пьянства вполне достаточно.

Перемены в Истрии начались как-то сразу. Первым делом герцогиня произвела инвентаризацию казны и выявила там недостачу. Сумма небольшая, полсотни солидов, но камерарий из местных ромеев уже на следующий день болтался на виселице, услаждая взор всех, кто въезжал в Тергестум со стороны порта. Добродушный разгильдяй Виттерих, которого ничуть не привлекали бумаги и жуткая скука регулярных отчетов, превращался в лютого зверя, когда узнавал, что его кто-то обманывает. Казначей, который перед смертью выдал все, что украл, еще не добрался до виселицы, а его дела уже приняла на себя юная герцогиня, обученная в Испании счету и письму. Виттерих, которому симпатичная фигуристая девчонка и так понравилась, теперь в ней и вовсе души не чаял. Он любил порядок в делах, но как навести его, не имел ни малейшего представления. Он был воином, а не счетоводом. А вот юная герцогиня оказалась дамой не только разумной, но и весьма темпераментной, как и все испанки. Баддо влюбилась в красавца мужа по уши, ревнуя его ко всем бабам в Истрии. И если раньше Виттерих спал на широкой скамье, подоткнув под голову свернутый плащ, но теперь вспомнил, что такое кровать и подушки. Он после свадьбы в кровати проводил довольно много времени, молодая жена не давала ему спуску. Вот это все Святослав узнал в первый же вечер, как только словенский дромон причалил в гавани Тергестума. Недавняя свадьба все еще была здесь новостью года.

— Третий взвод! — заорал командир, когда мальчишки сошли по сходням вниз. — В колонну по двое, становись! Кони за городом ждут! Коней напоить, почистить, сбрую проверить! Потом свободное время — час. Всю стипендию сразу не тратить!

Стипендия! Дурацкое ромейское слово отроки выучили сразу и навсегда. Ведь те, кто служил в пятой, шестой, седьмой и восьмой роте, получали четвертак в месяц, что для мальчишек, живших на княжьих харчах, было совсем немало.

— Пойдем, перед отбоем сладости поищем! — шагающий рядом Лаврик ткнул Святослава локтем в бок. — Так хочется, просто сил нет.

— Пойдем, — согласно кивнул Святослав. Лаврик был сладкоежкой и почти все свои деньги спускал в лавках со съестным. Они разговаривали едва слышным шепотом. За болтовню в строю можно было и наряд схлопотать.

— Тут такие пирожные на меду, — проглотил Лаврик набежавшую слюну. — Просто пальчики оближешь. Эх, хорошо здесь, тепло! Я вот часто Грецию вспоминаю, Дражко. Там куда лучше, чем в Братиславе. И дождей таких нет, и снега по пояс. Э-эх!

— Погоди, вот выпустимся, все по-другому будет, — многообещающе сказал Святослав. — Я, когда в охранении княгини стоял, знаешь, чего слышал?

— Чего? — жадно спросил Лаврик.

— Что у нас в Сотне судовую рать готовить будут! — вдохновенно соврал Святослав. Ничего подобного он не слышал, и слышать не мог. Просто его собственные мечты прорвались наружу вот таким вот чудным образом.

— Вот бы нам туда попасть! — простонал Лаврик. — Руку отдал бы за такое!

— Попадем! — убежденно ответил Святослав. — Я шкурой чую!

— Айсыну только ничего не говори, — шепнул Лаврик. — Он, косоглазая рожа, в кирасиры попасть хочет. Или в мораванский полк клибанариев. Спит и видит просто.

— Да-а, — поскучнел Святослав. Их друг, рожденный в кочевье, моря не одобрял, и даже боялся. Ему тяжело дался морской переход. Айсын мечтал попасть в тяжелую кавалерию, потому что коней любил истово, до безумия. Сказывалась степная кровь.

— Я что-нибудь придумаю, — решительно ответил Святослав. — Но пока да, ему ни слова.

Вечером, перед самым отбоем вся их четверка сидела на камнях портового причала, свесив ноги в ласковую, почти горячую воду. Они завороженно смотрели на бирюзовую волну и ели медовые пирожные, которые мастерски пекли здешние ромеи. Мальчишки были счастливы.

— Когда первое жалование получу, то сразу же пирожных этих наемся, — мечтательно сказал Лаврик. — Буду есть, пока тошно не станет.

— Ну, и зачем так есть? — недовольно спросил Вячко.

Он был на редкость рассудительным парнем, в отличие от Лаврика, который вспыхивал, словно сухая трава, и не знал удержу ни в чем. Мир Лаврика был черно-белым, и он четко делил его на хорошую и плохую половину. Медовые пирожные однозначно относились к хорошей половине, причем к самой лучшей ее части.

— Остановиться не смогу, — честно признался Лаврик. — Буду есть, пока мед из ушей не потечет. Или пока деньги не закончатся.

— Нет, ну это перебор, — поморщился Вячко, который был прижимист и абы