В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

— Я уберу руку, если ты пообещаешь мне вести себя спокойно. В ответ я даю тебе слово, что ничего тебе не сделаю. Можешь не переживать: соблазнять, целовать или трогать не буду, если сама об этом не попросишь. Я хочу всего лишь поговорить, — он нарочито медленно протягивает каждое слово, будто пытается донести до дикого неразумного зверька, что он не представляет для него никакой опасности.

…Если сама об этом не попросишь…

Ха! В этом и заключается вся опасность.

С трудом верится в его слова, но другого выбора у меня не остаётся. Цепляясь за злость как за спасительную соломинку, я принуждаю себя расслабиться и прекратить сопротивляться, что у меня довольно удачно получается сделать, ощущая, как противоестественное вожделение к нему понемногу спадает.

— Кричать больше не будешь? — спрашивает он, слегка касаясь носом моей щеки, рукой подавляя мой порыв от него отстраниться.

Я покорно киваю.

— Убегать тоже не станешь?

Ещё один еле заметный кивок.

— Резать или ослеплять баллончиком?

Раздражённо закатываю глаза, но всё-таки киваю, чем явно забавляю его. Глухой мужской смех, словно ласкающий ветер, забирается под одежду и пробегает по телу мурашками, затевая в моей голове вселенский хаос.

Он освобождает меня, но страх перед тем, что я могу вновь попасть в плен его обсидиановых глаз, останавливает мне от того, чтобы обернуться.

— Давай же, посмотри на меня, я вовсе не такой страшный, как ты думаешь, — подначивает вкрадчивый голос, а меня невольно знобит от ощущения его пугающего взгляда, словно от дула пистолета, приставленного к моей спине.

Да что со мной? Я же не трусиха! Чего я боюсь? В этот раз я не потеряю контроль. Не потеряю!

Наконец я разворачиваюсь к нему лицом и, оценивая мужчину настороженным взглядом, осознаю, что впервые вижу его при свете дня.

Уж лучше бы он был страшным…

Затаив дыхание, досконально осматриваю его внешность, что поражает своей противоречивой смесью красоты и мрака. На вид ему не больше тридцати. Твёрдо очерченное лицо, прямой нос, мягкий, чувственный рот и густая щетина на подбородке, что только усиливает его дерзкую мужественность. Но это ещё не всё: из него вновь будто струится невидимое сияние, что порождает иллюзию магнита, завораживающего и притягивающего к себе.

— Вот видишь, я вполне себе безобидный. — Он демонстративно приподнимает руки вверх и расплывается в самодовольной улыбке, от которой желание сладким сиропом распространяется по венам.

Этот наглец прекрасно понимает, как воздействует на меня, но совсем не осознаёт, что тем самым подпитывает мою злость, что неким образом помогает мне удерживать в подчинении импульсивные желания тела.

— Что ты хочешь от меня? — даже не ожидала, что мой голос прозвучит настолько твёрдо. В прошлый раз кроме стонов меня мало на что хватало.

Улыбка слегка сползает с его губ, а глаза вновь загораются нехорошим блеском, который он в тот же миг умело скрывает за железной маской невозмутимости.

— Я же сказал, что хочу просто поговорить, — бесстрастно произносит он.

— О чём нам с тобой разговаривать? — недоумённо оглядываю его с головы до ног, про себя отмечая, что наши с ним миры находятся в абсолютно разных галактиках.

От него пахнет богатством даже за версту: породистый, холёный, его высокая, статная фигура одета в классический костюм безупречного покроя, дорогие ботинки, золотые наручные часы и идеально гармонирующие с ними запонки, что выдают его высокий статус. На безымянном пальце нет кольца, но я замечаю это не из-за личного интереса о его семейном положении, а исключительно по отработанной в «Атриуме» привычке придавать значение каждой детали внешности мужчин. Это существенно повышает шанс выбрать более выгодного и щедрого для себя клиента среди целой толпы отдыхающих клуба.

Но сейчас он не клиент, а я — не обворожительная танцовщица.

Сейчас я — это я. Обычная, невзрачная девчонка из неблагоприятного района, у которой нет за душой ни одного лишнего цента.

— Мне кажется, наши первые две встречи прошли в слегка агрессивном ключе, что не позволило нам с тобой нормально познакомиться, — будничным тоном говорит он, вводя меня в ещё большее смятение.

— Разве нам нужно знакомиться? — мой голос сочится недоверием.

— Крайне необходимо. — Ровный ответ.

— Я так не думаю.

— Полностью уверен.

— Почему?

— Потому что я так хочу.

— А мои желания не учитываются?

— Почему же? Очень даже учитываются, тебе лишь стоит научиться их точно излагать, — многозначительно произносит он и едва заметно сжимает челюсть, спуская пронзительный взгляд с моих глаз чуть ниже.

— Что? — пальцами касаюсь своего подбородка. — Почему ты так смотришь? У меня что-то на лице? — Провожу по щеке, чувствуя, как от его пристального взора моя кожа сгорает, как от палящего солнца.

— Мне нравится твоя родинка, — перехватывая мою руку, мягче произносит мужчина. — Очень нравится.

В горле пересыхает, голова дуреет, а его бездонные зрачки вновь затягивают в губительную пучину и, чёрт подери, невероятно возбуждают. Всего на миг мне нестерпимо хочется прижать его ладонь к своей груди, животу и к тому, что изнывает ниже, но я силой воли удерживаю себя, лишь сердито заглядывая во мрак его глаз.

— Ты обещал меня не трогать, — сухо напоминаю.

— Я и не трогаю, — очаровательно улыбнувшись, вместо того чтобы выпустить моё запястье, он крепко сцепляет наши ладони в приветственном рукопожатии. — Буду рад представиться — Адам Харт.

Кожа немеет даже от столь невинного прикосновения. Я сужаю глаза в недоверчивом прищуре, до сих пор не понимая, что вообще он от меня хочет. Стоит ли мне продолжать это бессмысленное общение или уже сейчас вновь попытаться убежать?

Хотя куда бежать? Где скрываться? Он нашёл меня уже дважды, а, значит, сумеет найти и ещё раз.

— У тебя такое лицо, словно ты раздумываешь, стоит ли тебе засовывать голову в пасть льва или нет. — Копируя меня, он хищно прищуривается. — Ты можешь расслабиться. Если бы я хотел тебе навредить, то сделал бы это ещё в «Атриуме».

Я подавляю нервный смешок.

Расслабиться? Как он себе это представляет?

Крепость, защищающая меня от его влияния, столь же шаткая, как карточный домик: одно опрометчивое движение или внезапное дуновение ветра — и всё полетит к чертям.

— Так ты и навредил мне в ту ночь — после тебя красные следы на шее и синяки на бёдрах не проходили несколько дней, — выплёвываю обвинительным тоном.

Конечно, боль не создавала мне совершенно никакого дискомфорта, в отличие от неудобств маскировки его отпечатков на коже во время смен в клубе.

— Ты тоже меня не особо щадила, дикарка, но я не жалуюсь. Твои следы греют мне душу. — Он театрально прикладывает руку к груди. — Да и насколько помню, тогда, в комнате, тебе всё очень даже нравилось.

От напоминания, сказанного его томным голосом, моё лицо и шею вмиг обдаёт огнём.

— Мне так всё нравилось, что я не прекращала просить отпустить меня? — В мыслях упрёк звучал сурово и уверенно, на деле же мой голос предательски сорвался.

— Так разве я не отпустил тебя, когда ты по-настоящему просила?

Он сейчас это сказал или сладко промурлыкал?

Не могу определить, но от резкого накала температуры тела мои следующие возражения встают поперёк горла.

Да и что тут сказать? Какой смысл спорить? Ведь он полностью прав. Телу всё нравилось. Оно его хотело. Хотело, чёрт подери, и я ничего не могла с этим поделать.

— Не нужно бояться, Николина. Я не сделаю тебе ничего плохого. Уверяю, у меня на твой счёт исключительно благие намерения, — произносит он с чувственной хрипотцой и наклоняется чуть ближе, нахально вторгаясь в моё личное пространство.

Сердце делает кульбит и начинает биться с удвоенной скоростью, а я даже не могу определить, стала причиной этому новость о его «благих» намерениях или тот факт, что он назвал меня настоящим именем.