Овод (с иллюстрациями) - Этель Войнич

– Я и не стану нанимать. Мне её даст один человек, которому можно довериться. Он и раньше оказывал мне услуги. А через две недели кто-нибудь из пастухов приведёт её обратно… Так я вернусь сюда часов в пять или в половине шестого. А вы за это время разыщите М-мартини и объясните ему все.

– Мартини? – Джемма изумлённо взглянула на него.

– Да. Нам придётся посвятить его в наши дела. Если только вы не найдёте кого-нибудь другого.

– Я не совсем понимаю – зачем.

– Нам нужно иметь здесь человека на случай каких-нибудь непредвиденных затруднений. А из всей здешней компании я больше всего доверяю Мартини. Риккардо тоже, конечно, сделал бы для нас всё, что от него зависит, но Мартини надёжнее. Вы, впрочем, знаете его лучше, чем я… Решайте.

– Я ничуть не сомневаюсь в том, что Мартини человек подходящий и надёжный. И он, конечно, согласится помочь нам. Но…

Он понял сразу:

– Джемма, представьте себе, что ваш товарищ не обращается к вам за помощью в крайней нужде только потому, что боится причинить вам боль. По-вашему, это хорошо?

– Ну что ж, – сказала она после короткой паузы, – я сейчас же пошлю за ним Кэтти. А сама схожу к Луизе за паспортом. Она обещала дать мне его по первой моей просьбе… А как с деньгами? Не взять ли мне в банке?

– Нет, не теряйте на это времени. Денег у меня хватит. А потом, когда мои ресурсы истощатся, прибегнем к вашим. Значит, увидимся в половине шестого. Я вас застану?

– Да, конечно. Я вернусь гораздо раньше.

Овод пришёл в шесть и застал Джемму и Мартини на террасе. Он сразу догадался, что разговор у них был тяжёлый. Следы волнения виднелись на лицах у обоих.

Мартини был молчалив и мрачен.

– Ну как, всё готово? – спросила Джемма.

– Да. Вот принёс вам денег на дорогу. Лошадь будет ждать меня у заставы Понте-Россо в час ночи…

– Не слишком ли это поздно? Ведь вам надо попасть в Сан-Лоренцо до рассвета, прежде чем город проснётся.

– Я успею. Лошадь хорошая, а мне не хочется, чтобы кто-нибудь заметил мой отъезд. К себе я больше не вернусь. Там дежурит шпик: думает, что я дома.

– Как же вам удалось уйти незамеченным?

– Я вылез из кухонного окна в палисадник, а потом перелез через стену в фруктовый сад к соседям. Потому-то я так и запоздал. Нужно было как-нибудь ускользнуть от него. Хозяин лошади весь вечер будет сидеть в моём кабинете с зажжённой лампой. Шпик увидит свет в окне и тень на шторе и будет уверен, что я дома и пишу.

– Вы, стало быть, останетесь здесь, пока не наступит время идти к заставе?

– Да. Я не хочу, чтобы меня видели на улице… Возьмите сигару, Мартини. Я знаю, что синьора Болла позволяет курить.

– Мне всё равно нужно оставить вас. Я пойду на кухню помочь Кэтти подать обед.

Когда Джемма ушла, Мартини встал и принялся шагать по террасе, заложив руки за спину. Овод молча курил, смотрел, как за окном моросит дождь.

– Риварес! – сказал Мартини, остановившись прямо перед Оводом, но опустив глаза в землю. – Во что вы хотите втянуть её?

Овод вынул изо рта сигару и пустил облако дыма.

– Она сама за себя решила, – ответил он. – Её никто ни к чему не принуждал.

– Да, да, я знаю. Но скажите мне…

Он замолчал.

– Я скажу всё, что могу.

– Я мало что знаю насчёт ваших дел в горах. Скажите мне только, будет ли ей угрожать серьёзная опасность?

– Вы хотите знать правду?

– Разумеется.

– Да, будет.

Мартини отвернулся и зашагал из угла в угол. Потом опять остановился:

– Ещё один вопрос. Можете, конечно, не отвечать на него, но если захотите ответить, то отвечайте честно: вы любите её?

Овод не спеша стряхнул пепел и продолжал молча курить.

– Значит, вы не хотите ответить на мой вопрос?

– Нет, хочу, но я имею право знать, почему вы об этом спрашиваете?

– Господи боже мой! Да неужели вы сами не понимаете почему?

– А, вот что! – Овод отложил сигару в сторону и пристально посмотрел в глаза Мартини. – Да, – мягко сказал он, – я люблю её. Но не думайте, что я собираюсь объясняться ей в любви. Меня ждёт…

Последние слова он произнёс чуть слышным шёпотом. Мартини подошёл ближе:

– Что ждёт?..

– Смерть.

Овод смотрел прямо перед собой холодным, остановившимся взглядом, как будто был уже мёртв. И, когда он снова заговорил, голос его звучал безжизненно и ровно.

– Не тревожьте её раньше времени, – сказал он. – Нет ни тени надежды, что я останусь цел. Опасность грозит всем. Она знает это так же хорошо, как и я. Но контрабандисты сделают все, чтобы уберечь её от ареста. Они – славный народ, хотя и грубоваты. А моя шея давно уже в петле, и, перейдя границу, я только затяну верёвку.

– Риварес! Что с вами? Я, конечно, понимаю, дело предстоит опасное – особенно для вас. Но вы так часто пересекали границу, и до сих пор всё сходило благополучно.

– Да, а на сей раз я попадусь.

– Но почему? Откуда вы это взяли?

Овод криво усмехнулся:

– Помните немецкую легенду о человеке, который умер, встретившись со своим двойником?.. Нет? Двойник явился ему ночью, в пустынном месте… Он стенал, ломал руки. Так вот, я тоже встретил своего двойника в прошлую поездку в Апеннины, и теперь, если я перейду границу, мне назад не вернуться.

Мартини подошёл к нему и положил руку на спинку его кресла:

– Слушайте, Риварес, я отказываюсь понимать эту метафизическую галиматью, но мне ясно одно: с такими предчувствиями ехать нельзя. Самый верный способ попасться – это убедить себя в провале заранее. Вы, наверно, больны или чем-то расстроены, если у вас голова забита такими бреднями. Давайте я поеду, а вы оставайтесь. Всё будет сделано как надо, только дайте мне письмо к вашим друзьям с объяснением…

– Чтобы вас убили вместо меня? То-то было бы умно!

– Не убьют! Меня там не знают, не то что вас! Да если даже убьют…

Он замолчал, и Овод посмотрел на него долгим, вопрошающим взглядом. Мартини снял руку со спинки кресла.

– Ей будет гораздо тяжелее потерять вас, чем меня, – сказал он своим самым обычным тоном. – А кроме того, Риварес, это дело общественного значения, и подход к нему должен быть только один: как его выполнить, чтобы принести наибольшую пользу наибольшему количеству людей. Ваш «коэффициент полезности», как выражаются экономисты, выше моего. У меня хватает соображения понять это, хотя я не особенно благоволю к вам. Вы большая величина, чем я. Кто из нас лучше, не выяснено, но вы значительнее как личность, и ваша смерть будет более ощутимой потерей.