История Андрея Бабицкого - Панфилов Валентинович

А прокурор — он и есть прокурор, обвинитель. Понятно, что он выступает с позиций обвинения. У нас разные оценки и мы стремимся к разному результату. Кроме того, с чего начался процесс — обвинительное заключение оглашал прокурор, хотя по устаревшему УПК, но эта норма не отменена, его оглашает суд, что противоречит Конституции, которая в 123-й статье утверждает принцип состязательности. Вы же понимаете, для чего это было сделано в советские времена. Суд, который зачитывает обвинительный акт, — уже складывается впечатление, что он выполняет обвинительную функцию, и это связывает суд. Здесь же судья предложил зачитать обвинительный акт прокурору, что вызвало его небольшое неудовольствие, и прокурор сказал, что надо руководствоваться УПК — «норма не отменена, хотя, может она и устарела», но подчиняется председательствующему. С профессиональной точки зрения это меня удовлетворяет. В наших даже московских судах нередко создается атмосфера, когда председательствующий начинает собачиться, какие-то ходатайства, уколы, шпильки… Всего этого мы были лишены.

Сегодня интересно было всем. Когда в процессе участвуют профессионалы, то они окрашивают все это своим присутствием, но мы столкнулись с очень приятным фактом. На предварительном следствии, следствие, используя все, записывает в протокол, чего не было. Вы помните, у меня была единственная просьба: «Мы не будем высказывать аргументы, мы все скажем в финальной речи, но мы просим, чтобы была гласность, чтобы в зале была пресса, были люди», — говорил я, и действительно пришли жители Махачкалы, и пришла пресса. И вот, этот милиционер сказал абсолютно не то, что было написано в протоколе, сколько его ни ломали…

Савик Шустер: Это был один из трех милиционеров, опознавших Андрея Бабицкого, когда он вышел из гостиницы пообедать в кафе «Дагестан», и там они его узнали и в итоге задержали, и один из них был сегодня свидетелем.

Генри Резник: И действительно, другая картина совершенно…

Савик Шустер: Его свидетельство было эмоциональным, потому что он как бы выразил радость: «Вот, они спасли жизнь Бабицкому…»

Генри Резник: Да, то есть они встретились не с каким-то нарушителем и врагом закона, а с человеком, которого просто разыскивают и они испытали радость по поводу того, что они встретились с ним и как бы обеспечили его охрану. Меня потрясло, что они тут же поместили его не в кабинет, допустим, начальника райотдела милиции, а в кабинет министра — для нас как будто испорченных московским чиновничеством и столичной жизни эта удивительная близость рядового милиционера прямо к власти…

Савик Шустер: Генри, мы привыкли, особенно люди, которые любят американские художественные юридические фильмы, и привыкли к поведению адвоката или обвинения которые прерывают, говоря: «Это не имеет отношения к делу», — вот такого стороннего наблюдателя, как меня, поразило то, что прокурор, который должен был не соглашаться с постановкой вопроса защитой, потому что она как бы все время пыталась расширить очень сильно суженное обвинением дело, — прокурор в тот же самый момент задавал очень аналитические вопросы. «Как могло произойти, что они такие некомпетентные», — спрашивал он, например, обвиняемого, и обвиняемый выступал в роли не преступника, а аналитика? Как такое могло быть?

Генри Резник: Я бы сказал, что Андрей выступал в роли эксперта, потому что действительно прокурор — у него было такое удивление: «Как же так. Неужели, если они задумали такую операцию, почему они были пьяные?!» И Андрей был как бы экспертом и отвечал на эти вопросы. Хотя такие вопросы, в принципе, председательствующий мог бы снимать, потому что Бабицкий дает пояснения по поводу обстоятельств, и оценки и мнения вообще не являются предметом свидетельских показаний.

Савик Шустер: Во второй половине дня в качестве свидетеля защита пригласила Вячеслава Измайлова — журналиста «Новой газеты» и бывшего военного человека, который сделал очень много для освобождения заложников на Северном Кавказе, он знает очень хорошо эту тему, как и тему обменов. И разговор повернулся совсем иначе. Может, я утрирую, но суд превратился во что-то вроде круглого стола. Выяснялась как бы преступная часть этой войны, в которой Андрей как бы стал и жертвой, и примером — гражданина России взяли и обменяли, неизвестно кто, неизвестно как. И Вячеслав Измайлов — его показание было драматичным, жестким и обвинительным в адрес властей, и я подумал, что процесс перестал быть процессом «государство против гражданина», а стал «гражданин против государства».

Петр Вайль: Нам, в Московское бюро РС, постоянно звонят из как российских, так и зарубежных СМИ, и ни один звонок не обходится без вопроса: «Является ли процесс политическим»? Ваша оценка?

Савик Шустер: Я переадресую этот вопрос Генри Резнику, но думаю, что такого намерения у обвинения точно не было, и я не думаю, что он превратится в политический, но, по-моему, он превращается как бы в настоящее разъяснение сути чеченской войны. Таких откровенных разговоров о том, как, по словам Измайлова, превращают «живых людей в трупы», и о том, что было в течение этих двух дней… Такого я не слышал никогда.

Генри Резник: Обвинение — неправомерно с юридической точки зрения, сузило значимые для правильного принятия решения события, потому что позиция Андрея — он говорит: «На протяжении полутора месяцев я фактически подвергался насилию. Меня насильно удерживали, лишали свободу, надо мной издевались, я был измотан, и я был в таком состоянии, что я был близок к физическому истощению», — все это убирается и отрезается, и в представленном в обвинительном заключении обвинении от Генпрокуратуры, отвергавшей все эти ходатайства, все сводилось к тому, что «ничего этого не было»: «Вот Бабицкий появляется в Махачкале, и все, что было до этого, не имеет отношения». Понятно, что защита приняла меры к тому, чтобы это расширить, и это диктуется не политическими целями, а правовыми целями защиты, а то, что выявляется, что представители власти бессовестно лгали, фактически вводили в заблуждение общество и уже залгались так, что просто запутались во всей этой лжи, — это следовало из показаний Измайлова. То, что никакого обмена не было — все это стало известно, но это надо ввести в процесс. Пока это за пределами процесса, этим нельзя воспользоваться.

Прокуратура отказывалась отвечать на все ваши вопросы. Я получил из Генпрокуратуры удивительный ответ: мне написали, что «нет такой формы получения сведений, как адвокатский запрос». В положении об адвокатуре записано, что все государственные и общественные организации обязаны отвечать на адвокатские запросы, связанные с защитой. И я получаю такой ответ, и мы были просто вынуждены вводить эту информацию в процесс — это чисто правовая задача, а то, что это окрашивается политически, то это окрашивается вне зависимости от того, как и что будут говорить участники процесса, и это очень важно… Как к нам подходили люди, совершенно незнакомые, представители духовенства, простые люди, проехал мимо ректор какого-то института и решил выйти и пожать руку, и когда представитель духовенства говорит: «Свобода слова от Бога и мы вас всех здесь приветствуем, спасибо вам, что вы боретесь за эту свободу», — конечно, это придает силы в борьбе против неправедного обвинения.

Савик Шустер: Я только сделаю одно замечание: мой коллега — корреспондент журнала «Итоги» сделал правильное замечание, он сказал, что «в зале суда такое ощущение, что все всё понимают». Раз все всё понимают, то в этом может быть политическая окраска, потому что на сей раз мы ждем приговора с волнением, не потому, что мы боимся за судьбу Андрея, а потому, что боимся за судьбу правосудия.

Петр Вайль: А когда вы ждете приговора?

Савик Шустер: Мне трудно это сказать, потому что с утра судья говорил о множестве свидетелей, которые должны быть вызваны, я думаю, что это затянется еще на несколько дней…

Генри Резник: Если судья захочет как-то перебить и принять меры к вызову свидетелей… А на самом деле нам нужно допросить еще 4–5 свидетелей, показания которых значительны, а остальные, в общем, не нужны. Не знаю, как решит судья, но мне кажется, что все может разрешиться еще до 5-го числа.

Савик Шустер: Последняя деталь первого дня суда над Андреем Бабицким — это то, что во время утреннего заседания один сидевший в зале человек внезапно встал и сказал: «Я хочу задать вопрос свидетелю». Это вызвало некий смех, потому что зрители не имеют отношения к процессу, но это свидетельствует об атмосфере понимания людьми того, что происходит, и я думаю, что все мы не ожидали, что такое произойдет именно здесь, в Махачкале.

«Если судья решит, что правосудие проходит через его сердце, то он может противостоять и «телефонному», и «мегафонному» праву…»

Судья Мосгорсуда Сергей Пашин комментирует рассказ директора Московского бюро Радио «Свобода» Савика Шустера и адвоката Андрея Бабицкого Генри Резника о первом дне суда над журналистом Радио «Свобода». С Сергеем Пашиным беседует ведущий итогового информационного часа Петр Вайль.