Возвращение Будды. Эвелина и ее друзья. Великий музыкант (сборник) - Гайто Газданов

В это время раздался телефонный звонок, и через секунду я услышал голос Мервиля, который говорил из Нью-Йорка:

– Что происходит? Есть что-нибудь новое?

Я ответил ему по-английски:

– К сожалению, я тебе ничего сообщить не могу. Я повторяю только, что я был на твоей вилле, она пуста и там никого нет. Что произошло, я не знаю, боюсь, что это похоже на ниццкую историю. Когда ты вылетаешь?

– Почему ты вдруг заговорил по-английски?

– У меня есть для этого некоторые основания, – сказал я. – Я тебе это потом объясню.

– Я рассчитываю сегодня вечером тебя увидеть.

– Очень хорошо. Простите, – сказал я, обращаясь к моему посетителю, – это был звонок из Нью-Йорка, и я не мог сказать, чтобы меня вызвали позже.

– Ваш собеседник был американец?

– Ваша профессия приучила вас думать вопросами, по-видимому? – сказал я. – Нет, это мой товарищ по университету, ваш соотечественник. Но я жду ваших объяснений.

Он вынул из своего портфеля большую фотографию, протянул ее мне, и тогда я убедился, что мои подозрения не были напрасны. На фотографии, снятой при ярком солнечном свете, была мадам Сильвестр в купальном костюме, стоявшая рядом с широкоплечим, смеющимся человеком. Внизу была указана дата, лето позапрошлого года, и место – Лонг-Айленд.

– Вы знаете эту женщину?

– Знаю, – сказал я. – Ее зовут мадам Сильвестр, она француженка, родилась и выросла в Ницце, была замужем и недавно овдовела.

– Это то, что вы о ней знаете?

– Я с ней едва знаком, – сказал я, – более подробных сведений о ней у меня нет, и должен вам сказать, что они меня не очень интересуют.

– Если бы вы располагали этими сведениями, то вы бы убедились, что они заслуживают интереса.

– Почему?

– Потому что она не мадам Сильвестр и не француженка. Она американка, родившаяся на сто двадцать третьей улице в Нью-Йорке, и ее разыскивает американская полиция.

– По какому поводу?

– Человек, который снят рядом с ней и с которым она жила, был убит несколькими револьверными выстрелами. По подозрению в убийстве был арестован один из его товарищей, субъект с уголовным прошлым, так же, впрочем, как убитый. На следствии он заявил, что его друга застрелила именно эта женщина, которая бесследно исчезла. Все это произошло два года тому назад. Ее зовут Луиза Дэвидсон и называют Лу.

– Маргарита Сильвестр, – сказал я.

– Луиза Дэвидсон, которая подозревается в убийстве Боба Миллера – это фамилия человека, который снят рядом с ней. Как видите, моя любознательность объясняется вполне конкретными причинами.

– Я понимаю, – сказал я. – Я приезжал на виллу, где она жила, несколько раз. Отсюда тот вывод, что я каким-то образом связан с этой женщиной. Но должен вам сказать, что ее исчезновение было для меня неожиданностью и я понятия не имею, где она может сейчас быть.

Он пожал плечами.

– Вы с ней разговаривали, – сказал он, – у нее нет американского акцента?

– Ни малейшего.

– По сведениям, которые нам сообщила американская полиция, она может себя выдавать за француженку или за испанку.

– За француженку, во всяком случае.

Он встал, собираясь уходить. Потом он спросил:

– Мы можем рассчитывать на то, что, если вы узнаете, где она, вы нам дадите об этом знать?

– Вы это говорите серьезно?

– Вполне. Почему?

– Потому что на это рассчитывать вы не можете, – сказал я, – у меня нет никаких полицейских функций, и я не хотел бы также вводить вас в заблуждение. Я думаю, однако, что это забота праздная – вряд ли у меня будут подобные сведения.

– Откровенно говоря, я тоже так думаю, – сказал он. – Но имейте в виду, что, если бы это произошло и вы бы об этом не сообщили, вы рискуете быть обвиненным в укрывательстве злоумышленницы, а это уже уголовный проступок.

– Я готов за него отвечать, – сказал я, – но, повторяю, я не думаю, что это может случиться.

Я провел день как обычно – был на море, купался, потом обедал, после обеда читал у себя в комнате. В пять часов дня явился Мервиль, приехавший ко мне с аэродрома. На нем лица не было.

– Ты не заезжал на виллу? – спросил я.

– Нет, я прямо приехал к тебе.

– Хорошо сделал.

– Почему?

– Потому что за твоей виллой следят.

– Следят? Что с тобой?

– Садись и слушай, – сказал я.

И я подробно рассказал ему обо всем, начиная с того, как я слышал разговор г-жи Сильвестр с американским туристом, и кончая тем, что было утром.

– Я должен установить, – сказал я, – что г-жа Сильвестр, – будем ее называть так, хотя ты знаешь теперь, что это не ее настоящая фамилия, по-видимому, с самого начала почувствовала мое недоверие к ней – именно почувствовала, а не поняла. В этом случае интуиция ее не обманула.

– Ты хочешь сказать, что ты к ней относишься враждебно?

– Нет, никакой враждебности у меня не было и нет.

Он внимательно на меня посмотрел.

– Подожди, дай мне подумать, – сказал он, – у меня голова идет кругом. Считаешь ли ты, что на основании некоторых фактов, даже если эти факты действительно были, можно себе составить совершенно правильное представление о ком-либо?

– Далеко не всегда, мне кажется. Это зависит от того, какие факты. Если это донос, шантаж или анонимные письма, тогда ты знаешь, что имеешь дело с мерзавцем. Но в других случаях… Вот тебе два примера, два человека. Один из них был вор, другой – убийца. Не смотри на меня с таким удивлением. Первый находился одно время в крайне бедственном положении, ему нечего было есть. У него была жена и двухлетняя девочка, и он воровал для них картошку в продовольственных магазинах до тех пор, пока не получил наконец работу. Второй был мой товарищ, которого я знал всю жизнь. Во время Гражданской войны в России его отряд – он был в кавалерии – занял небольшое село, где жили главным образом евреи. Он увидел, что один солдат, который вообще был профессиональным бандитом, насиловал еврейскую девочку лет десяти – двенадцати. У нее было посиневшее лицо, и она даже не могла кричать. Мой товарищ слез с лошади и из револьвера убил этого солдата. Потом он оттолкнул ногой его труп, взял девочку на руки и внес ее в ближайший дом. И ты знаешь, что он мне сказал? «Если бы я должен был еще раз это сделать, я бы не колеблясь убил его как собаку, и это один из поступков, о которых я никогда не жалел». Вот тебе, мой милый, совершенно неопровержимые факты: воровство и убийство. Какой прокурор мог бы осудить этих людей?

– Мне иногда кажется, что ты похож на машину, которая регистрирует события, и потом из них получаются какие-то архивы воспоминаний, – сказал Мервиль. – Но вернемся к г-же Сильвестр. Я отказываюсь верить в подозрения американской полиции. Я знаю ее лучше, чем кто-либо другой, я знаю, что она не способна на убийство. Надо сделать все, чтобы оградить ее от опасности, которая ей угрожает.

– Откуда ты знаешь, на что она способна иль не способна? – сказал я. – Как ты можешь об этом судить? Ты мог подумать, что она американка?

– Нет, но это неважно.

– Я не говорю, что это имеет какое-нибудь значение, я только говорю, что ты не можешь судить о некоторых вещах. Я знаю о ней немного, но то, что я знаю, позволяет все-таки сделать известные выводы.

– Ах, опять твои выводы!

– Но, милый мой, согласись, что если ты хочешь что-либо понять, то выводы необходимы.

– Самое смешное – это то, что если я найду г-жу Сильвестр и попрошу тебя помочь ее спрятать, то я уверен, что ты это сделаешь, несмотря на всю твою логику.

– Одно другого не исключает, – сказал я. – Она производит впечатление очень холодной и сдержанной женщины, несмотря на свой южный тип. Но это впечатление обманчиво, мне кажется, ее поведение во время первой встречи с тобой доказывает, что ни холодности, ни сдержанности в известных обстоятельствах у нее нет. Я не берусь судить о ее нравственном облике. Но что при некоторых условиях, или, выражаясь юридически, в состоянии аффекта, она способна на крайности, это, я думаю, вполне допустимое предположение.

– Но что это за история в Америке?

– Может быть, тебе дадут более обстоятельные сведения об этом, чем мне, – сказал я, – потому что тебе, по всей вероятности, предстоит полицейский допрос. Как только ты появишься на вилле, это сразу станет известно, и тебе придется иметь дело с тем же мужчиной, который приходил ко мне сегодня утром. Не забывай, что он прекрасно знает, что вилла принадлежит тебе и что г-жа Сильвестр жила у тебя.

– Это меня совершенно не устраивает, – сказал Мервиль, – я предпочитаю уехать в Париж, где я буду вне досягаемости.

– Я думаю, что субъект, который приходил ко мне, вероятно, приехал из Парижа.

– Может быть, но в Париже его легче нейтрализовать.

– В конце концов, тебе решительно ничто не угрожает, ты ни в чем не виноват.

– Я хочу быть свободен в своих действиях, ты понимаешь? В Париже я могу это устроить, здесь это сложнее – да и зачем мне оставаться здесь?