Думаешь, это любовь? - Татьяна Веденская

– Даже не сомневайся, стопроцентный полиэстер, – заверила я его и подошла к окну.

За окном синело бездонное небо, которого сегодня было даже больше, чем всегда. Машины ползли в клубах белого пара, что говорило о низкой температуре за бортом. Я посмотрела на градусник. Минус двадцать восемь.

– Приехали! – возмутилась я, посмотрев на свернувшуюся клубком Шушку около обогревателя. – И имей в виду, хвостатая, я не оставлю тебе хидер включенным. Еще не хватало дом спалить.

«Как ты бессердечна! – глазами (но вполне исчерпывающе) укорила меня Шушера. – Это же собачий холод».

– Именно. Собачий, – согласилась я. – А ты – кошка. И посмотри на себя, ты же перс. У тебя шуба, о которой любая девчонка может только мечтать. Давай-давай, отползай отсюда. Мне надо на работу.

«Произвол», – муркнула она и отвалила на кухню.

Холод был такой, что Шушка даже не пыталась запрыгнуть на свой любимый подоконник, а впервые за долгое время забралась в глубь собственной подстилки, которую обычно игнорировала.

– Вот и умничка, – порадовалась я, натягивая на себя сто одежек и все без застежек. Свитера и водолазки, все, которые нашлись. Настроение, против логики, было прекрасным. К тому же, когда я допивала обжигающий утренний кофе (причем сваренный и не пролитый на плиту, что уже радует), мне позвонила Жанночка и радостным тоном спросила:

– Ну, и как тебе погода, дорогуша?

– Супер. Я как раз думаю, не пойти ли позагорать… куда-нибудь в солярий, – усмехнулась я. – А если честно, солнышко просто классное, но к выходу в город я готовлюсь, как к выходу в открытый космос. Я уже такая же толстая в моих свитерах, как и космонавт в скафандре.

– Сфоткайся и пришли мне, – предложила она. – Мне нужно срочно чем-то поднять самооценку.

– Отличная идея. А мою что, опустить? – возмутилась я. Но больше так, для вида. – Ты мне лучше скажи, когда весь этот кошмар закончится?

– Ты о чем?

– Двадцать восемь – уже беспредел. При такой температуре все живое умирает. Особенно молодые красивые девушки. Когда потеплеет?

– Так ты считаешь, что у нас тут плохо? – усмехнулась Жанка. – А я как раз хотела тебе рассказать кое-что. Чтобы тебе было легче переносить тяготы нашей жизни. Слушала я тут прогноз погоды и случайно узнала, что в каком-то Ямбурге сейчас знаешь сколько?

– Сколько? Минус пятьдесят? – От одной мысли об этом я несколько сжалась.

– Минус семьдесят два. Каково?

– Пипец! – только и смогла вымолвить я.

Пока Жанка держала свою эффектную паузу, я попыталась представить, как это – минус семьдесят два. Птицы замерзают на лету, греться можно, как в анекдотах, в холодильниках.

– Так это еще не конец сказки, – «утешила» меня добрая подруга.

– Ты просто Ганс Христиан, – съязвила я.

– Дальше ведущая так, знаешь, нежно улыбнулась и добавила: но к пятнице погода наладится. И уже в субботу в Ямбурге ожидается потепление до минус сорока шести! – последние слова Жанка произнесла, давясь от хохота.

– Потеплеет? – присвистнула я, представляя себе минус сорок шесть.

– Да! И, между прочим, показали съемки из этого Ямбурга. А там люди стоят на остановке, прямо посреди своих минус семидесяти двух. И лица у них, я тебе скажу, какие-то не очень-то счастливые.

– У них было видно лица? – поразилась я.

– А мы тут смеем жаловаться, что нам в минус тридцать холодно! Плохо нам тут, понимаете ли! – возмущенно констатировала Жанна. – Да у нас тут просто парная!

– Слушай, Жанка, спасибо тебе огромное, – от души поблагодарила ее я.

Она удивилась:

– За что?

– У меня, как в песне, настроение как-то сразу сильно улучшилось, – пояснила я.

И всю дорогу, замерзая в плохо нагретом метро, а потом перебегая по заиндевевшим улицам, я повторяла про себя фразу: «Уже к субботе потеплеет до сорока шести», и мне хотелось хохотать в голос. Только хохотать на улице было все-таки слишком холодно. Кажется, и в моей жизни скоро тоже потеплеет до сорока шести. Да, я потеряла Константина по собственной глупости и из-за малодушия. Но зато внезапно встретилась с самой собой, а ведь я столько лет так старательно бегала от этой самой себя, что могла бы уже никогда и не увидеть, какая я настоящая. Пряталась бы в примерочных, отсиживалась бы на премьерах, скрывалась бы в полумраке ночных клубов.

– Что с тобой сегодня такое? – удивленно посмотрела на меня Тоська, как только я вошла в комнату.

– А что?

– Ты какая-то… не пойму, радостная, что ли? Чего радуешься?

– Скоро в Ямбурге потеплеет до сорока шести, – поделилась приятной новостью я.

– Отлично, – ошарашенно кивнула она. – И это все?

– Я люблю Константина.

– Вы помирились? – пришла в возбуждение она.

– Нет. И никогда не помиримся. Но, знаешь, я никогда не думала, что могу так любить. Я всегда боялась страдать, а сейчас… Пойдем покурим?

– Пойдем, горе ты мое, – согласилась Тоська, и там, в курилке, я полчаса (а что, нормальный рабочий перерыв, разве нет?) рассказывала ей про мое вчерашнее приключение, про двух напуганных детей в деревенском магазине, про Костю в оранжевой куртке, про то, как я поняла, что люблю его, как он ушел, и про то, что это не имеет ровно никакого значения.

– Почему? – удивилась она. – Почему это не имеет никакого значения?

– Не знаю. Может, потому что вчера я поняла главное. Любить совсем нестрашно. Для этого не нужно, чтобы кругом был бесконечный праздник и везде конфетти. А ты тоже это знала?

– Что знала? – не поняла она.

– Ну, что для тебя любовь? Вот вы с мужем – ведь у вас не такая уж легкая жизнь. И вы тоже ругаетесь, и деньги считаете, и не знаете, куда сбежать от детей. Ты сама мне рассказывала об этом. Так в чем же она все-таки выражается, любовь? Ради чего ты каждый день возвращаешься домой?

– Я? – глубоко задумалась Тоська. – Знаешь, когда я вижу наших детей спящими, я чувствую, что нет никого лучше их на свете.

– А муж?

– Ну… когда он, пьяный, засыпает в коридоре, на пуфике, мне кажется, что я готова спустить его в мусоропровод. Но… когда у меня отец заболел…

– В прошлом году? Инфаркт? – припомнила я.

– Да. Мой Колька тогда поехал со мной через весь город, чтобы довезти его до больницы. А потом каждый день сменял меня, потому что там надо было сидеть круглые сутки. Так мы и сидели – я днем, а он ночью. И я тогда подумала: какой же он у меня хороший. Ну и пусть пьет. Не так он и сильно пьет на самом деле.

– А я думала, что любовь – это цветы и подарки.

– О, это так быстро проходит! – всезнающе усмехнулась Тоська.

– Но что-то остается? – то ли спросила, то ли сказала утвердительно я.

Тоська серьезно посмотрела на меня, бросила в урну сигарету (третью) и кивнула.