Передача лампы - Бхагван Раджниш

Глава 18

Нужно набраться храбрости

Ошо, когда я слышу, как ты говоришь о взаимозависимости и взаимопереплетенности всего сущего — что никто и ничто не является изолированным, — что-то пробуждается во мне, что я с трудом могу облечь в слова. То, что раньше было интеллектуальным восприятием, иногда кристаллизуется как моменты благоговения и восхищения разумом существования, который распространяется далеко за пределы нашего ограниченного мышления.

Незначительный, но настолько показательный факт, что один электрон может исчезнуть и возникнуть где-либо в другом месте без временного промежутка — неважно, насколько далеко друг от друга все случилось, — стал для меня своего рода путеводной нитью. Представляя на примере энергии, что ничто не теряется и не исчезает, я иногда чувствую, как взаимосвязана сущность цветов, животных и человеческих существ, и как она будет только менять формы на той или иной планете — скажем, на расстоянии несколько миллионов световых лет. Даже самые большие звезды исчезают и появляются снова где-то на другом конце космоса.

Это напомнило мне откровение одного из древних мастеров: «Что вверху, то и внизу» — или наоборот.

Не мог бы ты поговорить об этом?

Древняя пословица «Что вверху, то и внизу» или наоборот содержит одну из основополагающих истин мистицизма. Она значит, что нет «вверху», нет «внизу» — существование одно.

Границы создает ум.

Существование неделимо.

Границы — это наши выдумки, и мы настолько отождествляемся с ними, что теряем связь с целым.

Наш ум — это маленькое окошко, которое открывается в бескрайнюю Вселенную, но если вы постоянно выглядываете из окна, то оконная рама обрамляет небо — хотя на небе и нет рамы, оно необрамленное. Но в вашем восприятии оконная рама становится рамой существования.

Это чем-то похоже на… иногда это происходит с теми людьми, которые носят очки: очки у них на носу, но они их ищут. И они забыли, что не могут видеть без очков, поэтому если они смотрят и видят, то совершенно очевидно, что очки на месте.

Если вы годами пользовались очками, постепенно они становятся частью вас, они становятся вашими глазами. Вы не думаете о них как о чем-то отдельном от вас. Каждая пара очков окрашивает в свой цвет все, что видит. Вы видите сквозь них — очки не могут видеть сами. У вещей нет такого цвета, какой придают им очки, но вы стали отождествлять себя с очками.

Я жил с одним человеком — это был очень славный человек, — который носил очки с самого детства, и они становились все толще и толще. Он настолько привык к ним, что даже ложился в них спать. Когда однажды я увидел его спящим в очках, я разбудил его и сказал: «Это уже слишком! Тебе нужны очки, чтобы видеть сны? Ты можешь видеть сны без очков».

Он осознал, что полностью забыл, что эти очки отдельны от него. На протяжении пятидесяти лет они постоянно были на нем, он не мог без них видеть, и даже чтобы подойти к своей кровати, он должен был использовать их, и так постепенно он начал спать в очках.

Весь его мир зависит от очков: если они зеленые, все будет зеленым; если они голубые, все будет голубым; и он уверен: все, что он видит, не может быть неправдой.

Человеческий ум также только инструмент. Очки располагаются на внешней стороне головы, ум — внутри, поэтому вы не можете выключать его каждый день. И внутри вы настолько с ним близки, что сама близость становится отождествлением, поэтому все, что бы ум ни видел, кажется реальностью. Но ум не может видеть реальность; ум может видеть только свои собственные представления. Он может видеть свои собственные проекции, отображенные на экране мира.

Я рассказывал вам об одном случае, который произошел, когда я переезжал из Бомбея в Калькутту, и на железнодорожный вокзал пришли сотни людей, чтобы проводить меня. Когда поезд тронулся, я вошел. Это было купе с кондиционером, и в нем находился еще один человек. Он распластался передо мной, коснулся моих стоп.

— Что ты делаешь? — спросил я. — Ты даже не знаешь меня.

— И не нужно знать: тебя провожают столько людей; и многие из них очень богатые люди Бомбея — я их знаю.

— Если тебе это в радость, если тебе от этого хорошо, ты можешь касаться моих стоп, но я мусульманин.

— Боже мой! — воскликнул он. — Ты действительно мусульманин? Ты, наверное, шутишь! — Он изо всех сил пытался успокоиться, потому что коснулся стоп мусульманина. — Я из высшей касты кашмирских браминов. Ты действительно мусульманин?

— Вне всякого сомнения — я же сам об этом говорю.

— Но те люди, которые пришли проводить тебя, не выглядели как мусульмане: мусульмане носят особые головные уборы, особую одежду, у них особый язык. А они все были индуистами.

— Они все были индуистами, — ответил я. — Но эти люди осаждали меня, потому что я мог сказать им номер лошади, которая выиграет на следующих скачках… только чтобы узнать, кто победит на скачках в следующий раз.

— Боже мой! Мне необходимо принять душ.

— Да, тебе это необходимо.

Он вышел, принял душ, сменил одежду и вернулся. Он спросил:

— Это действительно правда?

— Я пошутил! Я индуист высшей касты, — ответил я.

Он снова припал к моим стопам, а я сказал:

— Ты не понял. Я сказал тебе, что я мусульманин…

— Но… только что ты говорил…

— Я просто шутил.

— Там так холодно, а мне придется еще раз принять душ. Для чего ты делаешь из меня дурака?

— Я не при чем — ты сам начал эту игру.

Он снова вышел, принял душ, вернулся и ничего мне не сказал; он сел на свое место, даже не посмотрев в мою сторону. Я позвал слугу и сказал:

— Принеси из моего чемодана «Шримад Бхагавадгиту» — это библия индуистов.

Человек вскочил со своего места и коснулся моих стоп.

— Я был уверен, что ты индуист и просто шутишь, — сказал он.

— Ночь холодная, но ты снова совершил ту же ошибку. Даже если я индуист, ты не должен касаться моих ног.

— Как же так? Святой, который видит будущее — какая лошадь придет первой на скачках… Я должен коснуться его ног.

— Это твое решение, но «Шримад Бхагавадгита» на самом деле не «Шримад Бхагавадгита».

— Что? Тогда что же это?

— То, чем это и должно быть, — это Коран Шариф. Это единственная книга в моем чемодане, и ты сейчас в этом убедишься, пусть только слуга принесет ее.

Он сходил за ней, и это был Коран Шариф. Один человек постоянно уже много лет уговаривал меня поговорить о Коране Шариф — библии мусульман. В этот раз он привез самый лучший перевод, только что вышедший в свет. Поэтому я сказал:

— Пусть он принесет книгу — и ты сам увидишь.

Когда книгу принесли, он воскликнул:

— Боже мой, ты действительно мусульманин. Я готов убить тебя! Три раза я принимал холодный душ, и теперь я снова должен сделать это. Ты мог просто сказать: «Принеси Коран».

— Это мое дело, — ответил я. — Не тебе указывать мне.

Прежде чем принять душ, он попытался найти кондуктора. Но кондуктора в вагоне не было, поэтому он пошел принимать душ. Пока он мылся, вошел кондуктор, потому что кто-то позвал его. Я рассказал ему обо всем, что произошло. Он громко смеялся. Я сказал:

— Когда он попросит пересадить его в другое купе — свободные места есть, но ты скажи, что эти места заняты; пассажиры будут садиться на следующих станциях. И скажи, пожалуйста, этому человеку: «Он не мусульманин и не индуист; он христианин — на деле он шудра, принявший христианство».

А коснуться стоп шудры… Шудра — это низшая индуистская каста. Даже коснувшись тени шудры, ты должен вымыться… даже тени!

Тот человек вышел. Увидев кондуктора, он очень обрадовался, отвел его в сторону и сказал:

— Мой попутчик немного не в себе. Четыре раза я принимал душ — а ночь становится все холоднее и холоднее, и вода просто ледяная. И он продолжает обманывать меня: он расставляет ловушки — и я попадаю в них. Я не хочу идти в купе. Я пересяду на любое другое место.

— Ты думаешь, что он мусульманин? — спросил кондуктор. — Я знаю его уже много лет. Он шудра, который принял христианство.

— Боже мой, шудра! Я готов выпрыгнуть из поезда и покончить с собой! — воскликнул человек. — Четыре раза я касался стоп шудры. Никогда за всю историю ни один брамин не делал этого. Теперь я точно не пойду в купе.

Но кондуктор ответил:

— Мне жаль, но все места проданы. Не касайся его стоп — он же не просит тебя делать это. Разве он просит?

— Нет, он ничего не говорит, но ему удается сделать так, что я хочу их коснуться.

— Значит, теперь будь настороже. Теперь ты принял ванну, входи. Только не смотри на него. Не давай ему шанса.

Он не смотрел на меня. Я попытался спросить, какая была вода. Он ответил:

— Не говори мне ничего, я очень зол. Ты обманул меня четыре раза. А кондуктор сказал, что ты шудра. Или я убью себя, или я убью тебя.