Античная наркомафия 4 - Безбашенный

Так или иначе, осадный артиллерийский парк худо-бедно восстановлен, а вот с персоналом обученным — беда. Немалая его часть погибла в той схватке с карпетанами, защищая свои орудия, даже на уцелевшие машины оставшихся не хватало, и возникла реальная угроза взять город лишь к осени, как раз перед уходом на зимние квартиры. А оно нам сильно надо, спрашивается? А по веттонским землям нам тогда уже только на следующий год прогуляться предлагается, когда они от разгрома очухаются и снова с силами соберутся? На хрен, на хрен! Тут мы и подсуетились, предложив и сожжённые машины восстановить, и помощников уцелевшим римским механикам дать, дабы можно было перераспределить квалифицированных артиллеристов во все орудийные расчёты. А инициатива в армии наказуема чем? Правильно, исполнением. Сам предложил — сам и делай. Римляне, надо думать, на полном серьёзе рассчитывали посмотреть и посмеяться над бестолковыми варварами, взявшимися сдуру за непосильную для их тупых варварских мозгов задачу. А мы сделали просто — разобрали полусгоревшие, для работы один хрен непригодные, но с исправными отдельными деталями, которые и скопировали в нужном числе — примерно так, как сами римляне в Первую Пуническую копировали и размножали выброшенную на берег бурей карфагенскую квинкерему.

Сухожильных канатов нам взять было, конечно, неоткуда, но вместо них ведь и волосяные годятся, и тут уж, глядя на наш успех с деревяшками, сам Нобилиор прихренел и спохватился, как бы эти хитрожопые варвары вообще без римской помощи не обошлись. Поэтому, не дожидаясь, пока мы сами сообразим и сделаем, он послал за материалом для канатов собственных конных фуражиров, и мы едва сдерживали смех при виде не только остриженных конских хвостов, но и женских кос. Вот она, тупая долдонистая римская бесцеремонность! Потерпев лишнюю пару дней, можно было бы и одним только конским волосом обойтись, не нанося оскорбления местным сельским бабам, которое их мужья и отцы с братьями хрен простят. Но гегемоны ждать не любят, им всё поскорее подавай, а за ценой — особенно, если её не звонкой монетой и не сей секунд платить предстоит, да ещё и не лично им — они стоять тоже не привыкли.

От нас же и помощников римские артиллеристы получили, а реально — для нас — учеников. Спецов мы потом и в Карфагене наймём, там теперь хренова туча ставших безработными артиллеристов, а вот умеющих обращаться с этой техникой солдат нам и самим заблаговременно обучать надо, дабы имелись в нужный момент в достаточном числе. Ведь план Сапрония по захвату низовий Тага и взятию Олисипо вовсе не отвергнут и не навсегда похерен, а лишь отложен до более подходящих времён. Да и разве один только Олисипо, будущий современный Лиссабон, потребует для своего взятия осадных машин? Любой испанский городишко стенами окружён, и взять нам и нашим потомкам предстоит их немало, и нести лишние потери на штурмовых лестницах при ни хрена не подавленной обороне противника — не надо нам таких героических побед, после которых остаёшься с одними только не подлежащими призыву инвалидами, только таких же точно инвалидов себе на смену породить и способными. Нам здоровая порода нужна, а для этого турдетанские солдаты должны возвращаться с войны пускай и не шибко прославленными, зато живыми и по возможности здоровыми. А бог войны для того и нужен, чтобы царица полей не сильно кровью истекала. Чтоб Нобилиор совсем уж не догадывался о наших хитрожопых артиллерийских планах — это едва ли. Редко кто в Риме избирается претором, не побывав до того квестором и эдилом, так что в сенате он, пускай и на задних скамьях, наверняка не один год прозаседал, и если не сам интриги политические разбирал, так уж всяко смотрел и слушал, как другие это делают. Нагребать его настолько незамысловато нехрен и мечтать, тут с открытыми картами шансов поболе будет, и предложение людей в артиллерийские расчёты от нас как раз и стало пробным камешком. Раз это принял — примет, скорее всего, и просьбу Сапрония дефектными орудиями с ним поделиться…

— Класс! — следующее ядро с грохотом и треском впечаталось в деревянный парапет, разнеся в щепы один зубец. Убило за ним кого из карпетан или все только мокрыми штанами — точнее, набедренными повязками — отделались, пока не столь важно. Главное — укрытия карпетанских защитников стены лишить, а там уж их наши лучники с пращниками вынесут. Третья баллиста по высоте пристреляна, и теперь только и остаётся, что из всех трёх выделенный нам участок стены тщательно и методично обработать, ни одного зубца целым не оставив, а в идеале — вообще от всей деревянной надстройки стену очистить. Раз там герои — пущай геройствуют, подставляя голую грудь под наши стрелы и пули. Этим и занялись наши артиллерийские расчёты, вот уже третий день действующие самостоятельно, без римских наставников. Их всех Нобилиор на направление главного удара — напротив ворот — стянул, и там, судя по приготовлениям, что-то грандиозное намечается. Но когда он решится на приступ — аналогичный приказ получит, скорее всего, и Сапроний. Видимо, для вспомогательного отвлекающего удара, но бой-то ведь будет и в этом случае вполне реальным, и люди в нём будут гибнуть ни разу не понарошку, а это ведь будут не чьи-то там посторонние, а наши люди. А приступ намечен явно на сегодня — там, напротив ворот, не только баллисты с онаграми каменюки мечут, там уже и наспех построенную гелеполу — башню со штурмовым мостиком — поближе подкатывают, и пехота римская подтягивается. Нет, надо форсировать обстрел, пока ещё есть время!

Рим есть Рим. Натуральный гегемон — ещё не скурвившийся, но уже порядком забуревший и проникшийся имперским гонором. Их раннереспубликанские предки — те самые, которым не стыдимся подражать в этом и мы — стремились побеждать эффективно, а этим уже не надо эффективно, этим надо — эффектно. Народу пригнать побольше, рядами выстроить поровнее, а если не так много его окажется, как хотелось бы, так растянуть строй, чтоб площадь хотя бы побольше занимал и внушительнее выглядел. Если так и пойдут на приступ — представляю, какие у них будут потери. А знамён-то, знамён! У каждой центурии собственный значок, к полноценному знамени приравниваемый, и культ знамени у римлян уже цветёт пышным цветом. Бывает, что центурион или военный трибун, если солдаты выдохлись и кураж потеряли, вырывает знамя у знаменосца и швыряет его в противника — чтоб легионеры, значит, бросились отбивать захваченное врагом знамя. И ведь покорно бросаются, что характерно, и гибнут за эту длинную палку с блестящей побрякушкой и клочком пурпурной ткани — ну не зомбики ли? Ведь ни один не догадывается, что вот в этот самый момент у любого, находящегося рядом, есть все законные основания всадить свой табельный гладиус в бочину предателя, УМЫШЛЕННО отдавшего знамя врагу на глазах у всей центурии. Отбивать-то его, конечно, и в этом случае один хрен потом придётся, но — последний раз, потому как следующего не будет — не окажется желающих подобные художества вытворять с подобным же риском для собственной шкуры и репутации. Тот опцион, под командованием которого центурия знамя своё вернёт, и которого, скорее всего, после боя новым центурионом назначат — уж точно ТАК экспериментировать заречётся. И ведь быть такого не может, чтобы во всей многотысячной армии совсем уж никто на эту тему не призадумался. Наверняка ведь и задумывались, и ворчали, но как представлялся случай — покорно терпели и покорно гибли, расхлёбывая последствия. Зомбики есть зомбики — им не так страшно быть как все и гибнуть как все, как оказаться вдруг первым, создающим тот исторический прецедент, которого никто ещё до тебя не создал. Слыханное ли дело? Вот и проходят у римских отцов-командиров подобные номера безнаказанно, даже в прославленные герои таким манером выбиваются и в историю попадают — ага, за счёт чужих смертей, о которых кроме родных и близких погибшего никто потом и не вспомнит…

Счастье наше оказалось в том, что в период собственной срочной я всегда проклинал. В медлительности и неповоротливости большого войска, вызванных неизбежными при таком столпотворении бардаком и неразберихой. Где-то посыльный передаваемый приказ переврал, и его поняли неправильно, гдё-то «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», тут разрыв, там затор, добрая половина начальства, не въезжая в ситуацию, орёт и ставит на уши всех, кого надо и кого не надо, лишь усугубляя сумятицу — в общем, как и всегда в подобных случаях. О нас, кажется, пока вообще забыли — во всяком случае, никаких приказов Сапронию не поступило, и непохоже было, что поступят в ближайшее время, так что свою артподготовку мы вели исключительно по собственной инициативе, на всякий пожарный, ни на какой приступ без приказа идти не собираясь. Но мало ли, вдруг вспомнят и спохватятся — с этих идиотов станется! Пока же наши баллисты сносят парапет, а пехоту и кавалерию Сапроний, пользуясь отсутствием чёткого приказа о подготовке к штурму, велел кормить — война войной, а обед — по распорядку. Придраться не к чему, и если вдруг поступит внезапно приказ — есть чем оправдать дополнительную задержку. А римляне и сами пробуксовывали, и хотя это счастье не могло продолжаться до бесконечности, нам каждая минута задержки приступа облегчала жизнь, всё добавляя и добавляя разрушений измочаленному парапету крепостной стены, от которого на нашем участке осталось меньше половины. А посему — хвала богам за эту римскую неразбериху, сберегающую сейчас турдетанские жизни.