Очень краткая история мира - Джеффри Блэйни

ПРИТОК В ДЫМНЫЕ ГОРОДА

Семейная ферма по-прежнему оставалась предметом мечтаний и надежд миллионов людей, особенно в Новом Свете, где дешевой земли было в избытке. На протяжении бесчисленных столетий до того, как правительства начали заниматься социальным обеспечением, ферма — если она была достаточно велика — сама по себе была главной формой социального обеспечения. Давая пищу, кров, сырье для одежды, она также способствовала сплоченности семьи, поскольку большинство сыновей и дочерей могли жить и работать там до вступления в брак, а родители могли мирно проводить там свою старость — если доживали до старости. В самых разных странах от Чили до Трансвааля работающие до седьмого пота новые фермеры терпели поражение за поражением от засухи и сорняков, долгов и низких цен, но желание быть фермером не умирало.

До нас дошел живой моментальный снимок фермерского хозяйства в Массачусетсе, сделанный примерно в 1820 г. Зима в разгаре, и в слабом дневном свете на маленькой ферме Уитьеров кипит бурная деятельность. Женщины заняты работой на кухне. В амбаре старая лошадь «негромко ржет, требуя своего зерна». В стойлах скотину кормят сеном, которое заготовили летом. Петух кукарекает, восточный ветер дует, нагоняя тяжелые снежные тучи. Поленья и хворост сложены горкой наготове, для того чтобы разжечь огонь в очаге, когда семья соберется в комнате после окончания дневных трудов. Эти простые сцены описаны в поэме Джона Гринлифа Уитьера «Занесенные снегом», впервые напечатанной почти полстолетия спустя.

Аналогичные сцены были характерны для всех ферм, тянувшихся от Огайо до Швеции и Сибири, но именно в поэме Уитьера так живо передано это ощущение уютной защищенности, которое испытывали столь многие фермерские семейства, когда неустанной работой обеспечивали себе все необходимое для того, чтобы пережить длинную зиму. И так они сидели, дядюшка — куря свою трубку, матушка — прядя шерсть на ручной вращающейся прялке, а кто-то — читая вслух захватывающие истории, пока время не приближалось к 9 вечера, когда нужно было идти спать.

В то самое время, когда Уитьеры сидели у своего очага, в Европе появлялись признаки одной из самых выдающихся перемен в человеческой истории, перемены, которая до сих пор охватывает одну страну за другой. В некоторых странах большинство людей уже не пахали землю. Англия и Бельгия были, наверное, первыми государствами в Европе, а может быть, и в мире, где уже не нужно было большую часть рабочих рук занимать в производстве продовольствия. Только 30% английской рабочей силы требовалось для сельскохозяйственных целей. В Австралии, Чили и Аргентине нужды сельскохозяйственных производств могла удовлетворить столь же малая доля рабочей силы. Эти земли теперь производили гораздо больше продовольствия, — а также шерсти и шкур крупного рогатого скота, — чем сами могли использовать. Образ жизни, который медленно выковывался на протяжении примерно 10 000 лет и распространился практически на всем земном шаре, теперь был близок к тому, чтобы уступить свое место главного поставщика повседневной работы. Большинство ферм производили больше, чем в прошлом, и нуждались в труде меньшего количества людей.

Наглядным свидетельством увеличения объемов продовольствия было то, что серьезный голод — столь обычное явление для Франции в XVIII в. — после 1800 г. стал случаться все реже. Недостаток еды в Ирландии и на Нижнем Рейне, ощущавшийся в 1840-е гг., был последним голодом, от которого умирали люди в Западной Европе.

И еще одна тенденция наблюдалась в Европе: население увеличивалось быстрее, чем в любой отрезок времени, прошедшего после периода потепления между 1000 и 1250 гг. Эпидемии случались уже не так часто, и росли медицинские знания, помогавшие справляться с болезнями. Кроме того, на большей части Европы каждый гектар пахотных земель производил все больше продовольствия для растущего населения. Между 1750 и 1850 гг. произошел резкий скачок, численность населения увеличилось более чем на 80% — прирост, вызывавший изумление, до тех пор пока не начался удивительный рост населения стран третьего мира после Второй мировой войны.

По всей Европе росли города, и некоторые уже достигали размеров крупнейших китайских. К 1800 г. население Лондона превысило миллион человек. К 1860 г. оно составляло уже 3 миллиона; на то время это был крупнейший из известных миру городов. В начале следующего столетия, по некоторым подсчетам, Лондон вмещал уже около 10 миллионов человек, которые потребляли пшеницу, и масло, и джем, и свинину, и баранину, и яблоки, прибывавшие не только с английских ферм, но и на кораблях из дальних стран. Наибольший рост населения в Западной Европе наблюдался в городах. В 1600 г. в Европе было всего 13 городов с населением свыше 100 000 человек. В 1900 г. число таких городов достигло 143.

Сами растущие города были грязными, а дома в них — маленькими. Даже в 1850 г. большинство домов в некоторых из самых красивых городов не имели доступа к источникам чистой проточной воды. Большие города обычно тяготели к рекам, и воду для приготовления пищи и стирки жители брали из загрязненной реки или из расположенных поблизости колодцев. Большинство людей носили воду по улице к своему дому в деревянной бадье или ведре. Поскольку принесенной воды всегда не хватало, стирка одежды была делом нечастым. В любом случае считалось, что, моя обнаженное тело, человек смывает с него жизненно важную жировую смазку, тем самым открывая в него доступ болезням.

Нечистоты попадали в реки и, плывя вниз по течению, загрязняли воду, которую использовал следующий город. Из-за отсутствия водоочистки распространялись смертоносные инфекции. Азиатская холера впервые появилась в Восточной России в 1823 г., а девять лет спустя сильнейшая вспышка этой болезни поразила Нью-Йорк, поселив на улицах страх и дурные предчувствия. В Европу она возвращалась снова и снова, заполняя до отказа множество кладбищ примерно один раз в каждое десятилетие. Россия, одна из наименее гигиеничных стран, потеряла четверть миллиона жителей во время холеры 1892 г.

Инженеры строили все больше водохранилищ для снабжения городов свежей водой, а также прокладывали под землей трубы и прокапывали тоннели для отвода накапливавшихся за день нечистот. Уровень смертности в городах понижался также благодаря прогрессу в медицине. В середине 1870-х гг. немецкий бактериолог Роберт Кох сделал гениальное открытие: причиной инфекционных заболеваний являются бактерии — такие крохотные, что в капле слюны их умещаются миллионы. В 1882 г. он объявил, что обнаружил бактерию — возбудитель туберкулеза, болезни, впервые определенной древнегреческим врачом Гиппократом и давно называемой «губителем рода человеческого».

Доступность путешествий в век пара способствовала молниеносному распространению медицинских открытий. Кох поспешил в Египет, надеясь изучить последнюю эпидемию холеры, но прибыл туда как раз вовремя, чтобы узнать, что она закончилась. Позднее он отправился почтовым пароходом по Суэцкому каналу на родину холеры — в Индию и там в 1883 г. с помощью своего мощного микроскопа открыл бациллу — переносчик этой болезни. Пятнадцать лет спустя Рональд Росс, военный медик, работавший в Индии, установил, что причиной малярии являются не болотные испарения или затхлая вода, а укусы, как он их называл, «пестрокрылых комаров». Тем самым он установил возбудителя самой опасной из всех тропических болезней.

Отражением этой изобретательной, уверенно преобразующей землю эпохи стало то, что во многих кругах Европы смерть перестали воспринимать как событие, которое может случиться по воле Божией в любой момент. Многие с чрезмерным оптимизмом решили, что именно человек — архитектор и строитель собственного будущего. Всемогущество Бога было поставлено под сомнение инженерами, кораблестроителями, бактериологами, хирургами и всеми другими героями нового века техники, а также политическими лидерами, которые возвестили, что теперь они сами возьмутся за исправление всех застарелых бед этого мира, включая бедность и рабство.

27 ВОЗМОЖНО ЛИ ВСЕОБЩЕЕ РАВЕНСТВО?

Борьба с рабством была отчасти борьбой за всеобщее равенство, которую вели люди неравнодушные и сострадательные. Однако для победы над рабовладельцами одного сострадания было недостаточно. Эта борьба по обе стороны Атлантического океана направлялась все более богатевшими государствами, значительную часть благосостояния которых создавал уже не рабский труд. Так, в 1790-е гг. Дания запретила работорговлю на своих островах в Вест-Индии, а революционная Франция отменила рабство в своих колониях. Этим европейским странам легко было отказаться от рабского труда, все еще использовавшегося в колониях: их экономическая жизнь в целом зависела от него в гораздо меньшей степени, чем экономика США.