Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

Городской рынок не похож ни на один торговый центр, который я когда‑либо посещала. Продавцы расстелили одеяла или клеенки прямо на земле — это прилавки, на которых свален их товар. Кое-где вместо одеял попадаются небольшие палатки.

Наконец мы находим пару кожаных сапог на толстой резиновой подошве и с мехом внутри. Они на два размера больше, поэтому я смогу их носить с несколькими парами шерстяных носков. Яна упорно торгуется, несколько раз делая вид, что уходит, не сговорившись с продавцом.

И вот, наконец, Яна договаривается, и я тут же натягиваю сапоги на окоченевшие ноги.

«Хорошо бы, конечно, найти тебе перчатки, но сапоги оказались дороже, чем я рассчитывала, — сокрушается Яна. — Вот, возьми. — Она сует пару перчаток в мои ледяные руки. — Носи пока мои. У меня есть другая пара».

Я преисполнена благодарности. Яна отличается от всех девушек, которых я знала в Семье. Ей двадцать пять лет, она старше меня, но поскольку она новая ученица, а я всю свою жизнь в Семье, меня считают старше. Она невысокая и крепко сбитая, носит коричневые вельветовые брюки, унылые свитера и тяжелые ботинки. Яна совсем не пользуется макияжем, а волосы всегда собирает в конский хвост. Она так отличается от девочек-подростков Семьи в Японии, помешанных на макияже и сексуальных нарядах. Похоже, что ей ровным счетом наплевать на собственную внешность.

На второй неделе моего пребывания в Казахстане мы с Яной и Бенджи едем в Дом малютки. Мы нагружены пожертвованиями, которые нам удалось собрать у местных предпринимателей и благотворителей из Европы. Это ходунки и коляски, памперсы и молочные смеси.

При виде наших подарков нянечка плачет и благодарит нас. Мы узнаем, что только сегодня к ним поступило еще трое младенцев, обнаруженных во время ежедневного обхода рабочих на кладбище и ближайшей мусорной свалке.

Через неделю мы приезжаем в детский приют. Ничто не способно подготовить меня к тому, что я вижу. Маленькие дети с раздутыми от голода животами и лицами, покрытыми коркой грязи. Нянечки и воспитатели здесь не очень усердны. Дети одеты в лохмотья, даже в разгар зимы.

Мы раздаем пожертвованную одежду, которую привезли с собой, но на всех все равно не хватает. Дети могут выбрать только верх или низ, брюки или кофту. Полуодетые дети подбегают и ластятся ко мне. Я обнимаю их в ответ и заплетаю девочкам косички. Сердце сжимается в груди, а слезы обжигают глаза. Я беру себя в руки и отрываю их маленькие ручки от рубашки и ног, когда нам приходит время уходить.

Я понимаю, что имела в виду Эбигейл, говоря, что миссионеры здесь долго не задерживаются. Это слишком угнетает. Но впервые за многие годы я чувствую, что мои личные лишения того стоят. Наша работа важна — мы приносим еду и одежду людям, находящимся в отчаянном положении, а не просто зарабатываем себе на ужин в богатой экзотической стране.

Мы посещаем местные детские дома каждые несколько недель. Если нам нечего дарить, мы поем песни и играем с детьми в разные игры, даже наряжаемся клоунами и разыгрываем сценки, чтобы их рассмешить.

Возвращаясь в Дом, я изо всех сил стараюсь оставить свои боль и гнев, которые я сегодня испытала, за порогом. Иначе невозможно сосредоточиться на своей повседневной жизни. Я успокаиваю себя, говоря: мы, по крайней мере, в отличие от большинства людей, делаем хоть что‑то, чтобы помочь этим несчастным, одиноким детям. Но я ужасно страдаю оттого, что бессильна улучшить их положение. Песни и игры не изменят их жизнь.

Я живу в этом Доме уже несколько месяцев, как вдруг Эбигейл вызывает меня к себе. Ума не приложу, что ей так срочно от меня понадобилось. Я перебираю в памяти события последних дней и в них тоже не нахожу повода, чтобы она могла быть мной недовольна.

При виде меня Эбигейл ласково улыбается и приглашает меня сесть к ней на кровать.

«Как у тебя дела? Тебе здесь нравится?»

«Да», — не раздумывая отвечаю я, ведь другого ответа от меня не ждут.

«Что ты думаешь о Бенджи?»

«Он милый парень. И он мне как брат».

Она рассеянно кивает и продолжает: «Как ты смотришь на то, чтобы поделиться с ним Божьей любовью?»

Я замираю, как кролик в свете фар. Если не считать мужчин возраста моих родителей, он здесь — последний человек, с которым я хотела бы лечь в постель. Это все равно что заниматься сексом с младшим братом, с содроганием думаю я. Но эти слова я не могу произнести вслух, поэтому судорожно ищу вежливый аргумент, почему не могу сойтись с Бенджи.

«А Яна? — предлагаю я. — По-моему, он ей действительно нравится».

Эбигейл молча кивает в знак того, что она меня услышала, и жестом руки дает понять, что я могу идти. «И все же подумай об этом. Мы должны следить за тем, чтобы обо всех наших молодых людях заботились».

Нет уж, спасибо, думаю я, выходя. Очень надеюсь, что у них с Яной получится поделиться друг с другом Божьей любовью. Она и в самом деле упоминала, что ей нравится Бенджи, но он не пытался с ней сблизиться. Может быть, его отталкивает ее внешний вид: широкие штаны, тяжелые, почти мужские ботинки и рубашки как будто тоже с мужского плеча?

Больше Эбигейл не возвращается к нашему разговору. Но несколько недель спустя, когда я сажусь на свое обычное место в гостиной, чтобы присоединиться ко всем на Молитвенном Собрании, Филипп начинает читать Письмо Мо об опасности неуступчивости. Я отлично его помню, оно старое, которое мы читали несколько месяцев назад. Тогда почему мы читаем сейчас именно его, а не одно из новых Писем?

Когда Филипп заканчивает, Эбигейл выразительно смотрит на меня.

«Мы все знаем, как важно покориться Богу, — продолжает Филипп. — Мы не можем допустить, чтобы неуступчивость или эгоизм отделили нас от Бога».

Мы все согласно киваем.

«Фейт», — обращается ко мне Эбигейл.

Десять пар глаз останавливаются на мне, и я замираю.

«Филипп и я молились за тебя прошлой ночью, и мы получили пророчество. Я сейчас его прочитаю».

Кажется, я догадываюсь, о чем, точнее, о ком будет это пророчество.

«Этот Мой ребенок не покорился Моему Слову. Она отказалась поделиться моей любовью с теми, кто в ней нуждается. Теперь она должна броситься на скалу и разбиться, прежде чем эта скала обрушится на нее и сотрет в порошок».

Что я такого сделала? В чем состоит моя непокорность? — в отчаянии роюсь я в своем