Как готовиться к войне - Антон Антонович Керсновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим чудовищным видом оружия убоя, истребительного оружия, является фосфорная корзинка. Тысячи людей были в бомбоубежищах Гамбурга и Кенигсберга сжарены фосфором, развивающим температуру в тысячи градусов, а выскакивающие на улицу прилипали подошвами к размякшему асфальту и сгорали живыми факелами; были Нероновы факелы, теперь история запомнит Черчиллевы факелы (кстати, сэр Уинстон претендовал на получение Нобелевской премии за мир).
Непревзойденным истребительным оружием является термоядерное. Впрочем, рекорд истребления поставлен не им в Хиросиме, а обычными бомбами в Дрездене, где в одну ночь авиацией было погребено под развалинами домов, разрушенных или сожженных, 250 тысяч женщин, детей и инвалидов. «Тот, у кого нет больше слез, заплачет при виде гибели Дрездена», – сказал престарелый Герхард Гауптманн. Пожалуй, некому будет и плакать, когда в будущей войне решатся применить термоядерное оружие, действие которого теперь несоизмеримо с Хиросимским. <…>
Оптимисты, как Фуллер, полагают, что страх перед атомной бомбой не только удержит от ее применения, но – даже от войны. Однако медицина знает случаи, когда больной кончал самоубийством из страха смерти.
Военные средства
Благородное слово «оружие» сопрягают со средствами борьбы, поистине мерзостными. Говорят: «бактериологическое оружие», «токсикологическое оружие». Достоверно известно, что ядами пользовались итальянские партизаны для отравления колодцев в районах расположения немецких войск; достоверно известно, что американцы не «подбросили» бактерий в Краснокорею, но что эпидемии в ней были естественным следствием военного хаоса и коммунистического «порядка». Вероятно, военные ведомства держат связь с лабораториями на случай, если обстоятельства или провокация принудят к применению этих военных средств, но планами войны такое применение, конечно, не предусматривается.
Говорят также: «оружие-слово», «психологическое оружие». С точки зрения публицистики выражение «оружие-слово» великолепно, но в военной номенклатуре «слово» надо отнести к категории не оружия, а военных средств. Клич «ура!» это не оружие, но средство дать наступательный порыв носящим оружие. Психология тоже не есть оружие: она является средством наилучшего планирования применения оружия.
Хотя и материалисты, американцы поняли значение науки о нематериальном, о психозе и создали в минувшую войну при верховном командовании «Отдел психологической войны» (примечание: «психологическая война» – бессмыслица, потому что надо отличать понятие общее «война» от понятия частного – «психологические методы ведения войны»). Такие отделы штабов необходимы не только при верховном стратеге; и на менее высоких ступенях иерархии нужны если не коллективы, то советники по вопросам борьбы в четвертом измерении войны.
Психологический метод заключается в установлении национальных целей войны, в расположении их в порядке их важности и в направлении всех действий к этим целям. Все виды деятельности правительства должны быть согласованы с психо-стратегическими планами и действиями. Во-вторых, он заключается в выяснении психо-стратегических планов врага и способов противодействия им.
Психологический отдел штаба Эйзенхауэра по высадке в Европе изучал, опрашивая пленных, состояние духа Германии. В сентябре 1944 г. Гитлеру доверяло 60 % пленных и в победу верило 46 %, а в марте 1945 г. эти проценты снизились соответственно до 31 и 11. Поэтому в марте напрашивалось решение главные пропагандные усилия и боевые действия направить не столько на ослабление веры в Гитлера, сколько на окончательное разрушение остатка веры в победу.
О военной психологии полководцы знали за тысячи лет до возникновения науки «Военная психология»: первобытные войска применяли «психические атаки», т. е. воинственным кличем смущали врага, тем усиливая физическую мощь своего удара. «Психической обороне» служили размалеванные на стенах китайских городов Драконы. Военная психология учит, что и небольшое на фоне большой войны событие может иметь грандиозные психологические последствия: потопление «Луизиании» («Лузитании – Ред.) вызвало такое возмущение, что имело результатом вступление Америки в войну против Германии. Восемь десятилетий тому назад Франко-Прусская война – битва у Гравелотта, осада Парижа – не волновали ни русских, ни балканцев, ни испанцев, не говоря уже о народах других континентов; ныне же психологический эффект взятия Роммелем Тобрука или сдачи фон Паулюса у Сталинграда распространялся до краев земли и создавал благоприятные или неблагоприятные для Германии настроения, а за настроениями следовали и поступки (например, разрешение или воспрещение в нейтральном порту погрузить уголь на пароход, снабжающий крейсирующий в океане немецкий военный корабль).
Лабиринт психологии войны еще не освещен научным познанием. Стратеги идут ощупью, но должны идти, потому что в эпоху властвования масс надо, воюя, считаться с психологией масс.
Террористическая стратегия англо-американцев имела не столько материальную цель – разрушение промышленности, сколько психологическую цель – разрушение духа населения. Поэтому на германские промышленные объекты было сброшено только 140 тысяч бомб, а на города 430 тысяч. Тут психологическое вождение ошиблось, плохо учтя свойства немца: в страданиях борьбы он укреплялся в решении бороться до конца. Такое же действие имел и ставший известным в Германии план американского еврея Моргентау, добивавшегося превращения Германии в агрокультурную страну путем уничтожения всей ее промышленности. <…>
Психостратегам трудно предвидеть все последствия их психоманевров: миф об «унтерменшах» помог внушить немцам необходимость драться против вчерашнего друга на Востоке, но когда этот Восток двинулся в 1944 г. на Германию, то население ее угрожаемых областей в панике от нашествия «унтерменшей» хлынуло назад, препятствуя движениям войск и нарушая хозяйственную систему неугрожаемых областей.
Геббельса надо признать гением психологического вождения воюющего народа. Он знал душу немца. Немец самоуверен – его самоуверенность подымали эффектно поднесенные победные реляции; немец рассудителен – пред ним во всеуслышание (с умеренностью, конечно) анализировали ошибки в ведении войны; немец горд – его взвинчивали отвращением к капитуляции, и он укреплялся в своем упорстве. Но понимания духа других народов у Германии не было, и поэтому ее цели войны вели к поражениям в сражениях идей. «Новая Европа» не справилась с идеею «Против тирана! За демократию!», а «расчленение России» не справилось с идеею «Отечественной войны». И в будущем проиграет психосражение тот, кто вообразит, что Россию можно расщепить: единство России – не атом.»
Не только цели войны, но и отдельные действия на войне должны быть предварительно взвешены на весах психостратегии и психооператики. Требование пропуска германских войск через Югославию для нападения на англичан в Греции вызвало «путч» Симовича и войну, на 6 недель задержавшую начало
