Матерый - Сергей Донской

Громова, похоже, затонувший бензовоз, интересовал больше, чем страдающий на нем паренек.

- Что ж не вытащили? - недоверчиво спросил он у рыболова. - Бензин всегда в цене, можно выгодно продать.

- А никто больше про бензин не знает, - честно признался тот. - Я один.

- Тем более, - настаивал Громов. - Делиться не надо.

- Так я невезучий. Меня поймают и посодють.

- За что? Обычная коммерция.

Рыболов недоверчиво покрутил головой, поросшей тусклыми волосами, похожими на паклю, и возразил:

- Коммерция - это когда не поймали. А если попался, то одно сплошное воровство получается.

- Слыхал, что в народе говорят? - обратился к Сане усмехающийся Громов, упорно не желавший проникнуться трагизмом его положения. - А ты за чужую собственность цепляешься, как за личную.

Поймают и посадят. Так что бросай этот чертов бензовоз и греби сюда.

Саня многозначительно промолчал, давая Громову время осознать всю бессмысленность подобного совета.

"Неужели так трудно догадаться, что мне нужна помощь? - сердито думал он. - Или этому бессердечному типу нравится наблюдать, как я пускаю пузыри?"

- Лодку, что ли, пригнать? - проявил участие рыболов. - Как бы не утоп малец. Плавает он не то чтобы очень. - Через полминуты было найдено более точное определение:

- Как цуцик.

- Не надо лодку, - решил неумолимый Громов, продолжая стоять наверху. - Парнишка сам доплывет. Никакой он не цуцик, верно, Саня?

Вместо ответа Саня взял да и ухнул в воду, оттолкнувшись от цистерны как можно сильнее. Руками по воде он колотил с такой ненавистью, словно это была насмешливая громовская физиономия. А когда Санины ноги неожиданно уткнулись в вязкий ил и он торжествующе выпрямился у подножия откоса, упиваясь своей маленькой победой, эта самая физиономия обнаружилась совсем рядом. Громов был таким же мокрым, как Саня, и улыбался теперь без всякой издевки - весело. Будто он тоже впервые преодолел страх перед глубиной. Но Саня нахмурился, словно у него нагло украли медаль за отвагу.

- Зря вы это, - мрачно сказал он, сплевывая противную на вкус ставочную воду. - Я и без вас могу.

- Кто спорит? - Тон Громова был примиряющим. - Жарко, вот и я тоже решил искупаться.

Они выбрались на берег и стали одновременно взбираться по крутому откосу, шумно дыша и хлюпая мокрой обувью. Пару раз, когда Саня оскальзывался, Громов протягивал руку, но спутник ее упорно не замечал, вставал самостоятельно. Когда восхождение наконец завершилось, брови его оставались сведенными к переносице.

- Что дальше? - Санин голос звучал чуть ли не требовательно. - Этот.., как его?... Эрик, он уже появился?

- Уже исчез, - невозмутимо уточнил Громов. - Никакого Эрика больше нет.

- Как? - возмутился Саня. - Вы решили без меня обойтись? - В его тоне зазвенела обиженная интонация ребенка, которого уложили спать, не дав посмотреть интересный фильм.

- Не нужно было напиваться. - Громов скучающим взглядом смотрел куда-то поверх Саниной головы. - Или я должен был таскать тебя на себе?

- Вы... Вы это нарочно! - запальчиво выкрикнул Саня и даже притопнул ногой.

- Я в тебя водку вливал, м-м?

На это нечего было возразить. Передернувшись от негодования, Саня резко развернулся, собираясь идти куда попало, лишь бы подальше отсюда. Прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, тяжелая рука легла на его плечо. Он рванулся вперед раз, другой... Безрезультатно. Громовская ладонь держалась на плече прочно, как намертво пришитый эполет. Избавиться от этой хватки можно было только вместе с кожей.

- Отпустите меня! - затравленно попросил Саня. Бросив взгляд вниз, где остался рыболов, он повторил тише:

- Отпустите!

- Погоди. - Громов тоже говорил тихо, но от этого голос его не звучал менее властно.

Обернувшись, Саня наткнулся на его взгляд и опешил: выражение светло-серых глаз нисколько не соответствовало резкому тону их обладателя. Глаза мягко укоряли Саню за горячность. А еще - просили остаться и выслушать.

- Погоди, - повторил Громов уже без нажима. - Думаю, тебе будет интересно взглянуть. - Она трудом извлек из кармана мокрых джинсов какой-то маленький бумажный прямоугольник и протянул его Сане.

Это была цветная фотография, одна из тех, которые штампуются для документов. Со снимка на Саню высокомерно смотрел видный черноволосый парень. Вскинутая голова, нарочито выпяченный подбородок. Весь из себя крутой - и подбородок, и парень. Саня сразу догадался, кто изображен на портрете. Старательно изорвал фотографию на мелкие клочки, бросил их на землю и поинтересовался, не поднимая глаз.

- Как он?..

Слово "умер" не было произнесено вслух, однако зависло в воздухе.

- Плохо. Трудно. - Понимая Санины чувства, Громов прибег к той же тактике недомолвок.

- Он понял, за что? - глухо спросил Саня, продолжая смотреть на обрывки фотографии с таким выражением лица, словно созерцал прах покойника у своих ног.

- У него было достаточно времени хорошенько обо всем подумать, уклончиво ответил Громов и зашагал в направлении дома, пресекая все дальнейшие вопросы.

Но Саня больше ничего не спрашивал. Плелся следом, приотстав на пару шагов, как приблудный пес. Маленький щенок, увязавшийся за матерым волкодавом.

Когда миновали сомкнутые створки ворот и свернули вправо, Громов, не слыша больше шагов за своей спиной, недоуменно обернулся.

- Я тут побуду, - угрюмо сказал Саня. Вся его тщедушная фигурка выражала непреклонное упрямство.

Громов оценил его позу и не стал возражать. Только уточнил на всякий случай:

- В воду больше не полезешь?

- Нет, я предпочитаю сидеть на берегу, - язвительно ответил Саня. - Но один. Понимаете? Один!

- Я понимаю, - спокойно сказал Громов. - Скоро я избавлю тебя от своего общества. Мы уезжаем. Здесь больше нечего делать. Можем отправляться хоть сейчас.

- Завтра, - покачал головой Саня.

Громов пожал плечами и пошел своей дорогой с таким видом, словно для него не существовало никакой разницы между прошлым, будущим и настоящим.

***

Проводив его взглядом, Саня проворно вернулся к воротам и приник к щели, жадно вглядываясь в лица трех парней, собравшихся у сторожки. Да! Никаких сомнений не осталось. Это были те самые амбалы, которые однажды появились перед Саней, чтобы заявить права на его квартиру. И на его жену.

Ходячие шкафы, прикидывающиеся людьми.

- Не просекаю я ситуевину, - жаловался один из них, прихлебывая из баночки что-то газированное. - Ни пацанов, ни Эрика...

- А на хрена они тебе сдались? - резонно возразил один из собеседников. - Жратвы валом, пойло есть. Чего тебе еще надо?

"А ведь ничего, - подумал Саня с ненавистью. - Им лишь бы брюхо набить. Ишь, вымахали!

Собственный невзрачный рост придавал Саниной ненависти особую остроту. Он стиснул зубы так сильно, что ощутил во рту вкус крови, выступившей из десен.

- Конкретика мне нужна. - Недовольный амбал многозначительно поднял палец. - Во всем должна быть конкретика, я так понимаю.

Во время памятного ночного визита эти скоты тоже хотели все конкретизировать, вспомнил Саня. С этого все началось, с появления амбалов. Выстрел их главаря положил истории конец. Теперь Ксюха заколочена в сосновый ящик, а земля над ней присыпана седым пеплом.

Дело шло к вечеру, солнце мало-помалу сдавало позиции, и у амбалов прорезался аппетит. Взяв в руки по длинному батону и по палке копченой колбасы, они приступили к незатейливой трапезе, запивая еду минералкой из пластиковых баллонов. Между делом они выкидывали игральные кости, неспешно передвигая по доске шашечки нардов. Казалось, амбалы готовы провести за этим занятием всю оставшуюся жизнь, но появление на площадке новых персонажей заставило могучую кучку отвлечься.

Их было двое. Впереди выступал толстяк в цветастой панамке. На его торсе имелся намек на две бабские грудки, но зато он был весь покрыт мужественной сивой порослью. Издали можно было вообразить, что толстяк обрядился в телесного цвета мохеровый свитер с густым начесом. Будь это действительно так, он уже скончался бы от теплового удара. Но и раздевшись по пояс, толстяк явно исстрадался от духоты и жажды, а потому толкал перед собой тачку с мятым алюминиевым бидоном, который намеревался наполнить холодной водой из колонки.

Его спутник, бородатый мужчина с головой, по-пиратски обвязанной косынкой, нес в руках пустые пластмассовые ведра. Очки на его облупленном носу сидели как влитые, потому что держались не на дужках, а на резинке, извлеченной, скорее всего, из старых трусов. Его наряд довершали байковые штаны, которые на заре перестройки выдавались спекулянтами за джинсы-варенки и распространились в народе под ласковым названием "Мальвины". Судя по интеллигентному лицу, очкарик в те славные времена трудился в каком-нибудь НИИ и был безмерно счастлив, что ему даровали возможность одеваться у кооператоров, смотреть прямые трансляции депутатских разборок и тратить треть зарплаты на демократическую прессу.