Писатель: Назад в СССР - Рафаэль Дамиров

— Да так… привык к насиженному месту…

— Ну ведь не за тридевять земель переезжаете, — хмыкнул я. — Через коридор… Да и вы можете в гости ко мне ходить, когда вздумается. Так сказать, комнатку свою проведывать.

— Иногда и через коридор, как — за тридевять земель… А за приглашение, сердечное спасибо.

Я покивал понимающе. Ведь я-то помнил, как в 1991 году домосед Савелий Викторович сорвался с насиженного места и отправился в дальние края, в среднеазиатский город Ашхабад, чтобы без следа исчезнуть потом по дороге. Я посмотрел на него ещё раз, такого румяного, довольного. Надеюсь, что теперь этого не произойдет. Жена никуда его не отпустит, да и у него самого не возникнет желания поехать в такую даль. Глядишь, и у Марианны Максимовны не будет того рокового сердечного приступа в преклонном возрасте. Ведь известно, что неодинокие люди дольше живут. В общем — в их совместное будущее я сейчас смотрел с оптимизмом. Хорошие люди заслуживают хорошей судьбы…

— До встречи за столом! — сказал я соседу, подмигнув.

Вернувшись к себе, я услышал, как в комнате родителей шебуршится родственница. И решил, что тоже надо бы переодеться. Праздник не праздник, а все же событие. Помолвка старого холостяка и нестарой вдовы. Надя стукнула в дверь, я застегнул брюки и разрешил ей войти. Не-е, завтра же перееду в отдельную комнату, и не надо будет всякий раз дергаться, когда родственница собирается войти или выйти. Старомодное воспитание не позволяет разгуливать в неглиже перед женщиной, с которой не спишь.

Наденька появилась в простеньком платьице, красном в зеленый горошек. Волосы заплела в косу. На ноги надела красные лакированные туфельки. Хороша! Я церемонно согнул руку в локте, она ухватилась за этот кренделек, и так мы отправились на кухню, словно в обеденный зал ресторана. Когда мы вошли, стол был уже накрыт. Марианна Максимовна успела переодеться. Савелий Викторович — тоже. Так что ужин обещал пройти вполне в торжественной обстановке. Наполнив присутствующим рюмки своей заветной наливкой, сосед сказал:

— Я хочу сообщить вам, дорогие соседи, что сегодня Марианна Максимовна дала согласие стать моей женой!

— Ура! — крикнул я, словно это стало для меня новостью. — Поздравляю!

— И я поздравляю, — пробурчала родственница, потупив взгляд.

Юрьева покраснела и смущенно пробормотала:

— Спасибо, ребята…

Я крепко обнял соседей, как будто вручая им своё, почти сыновнее благословение.

— Огромное спасибо! — добавил Телепнев.

А мы принялись уплетать шедевры кулинарного искусства соседки. Все было скромно, но вкусно. Жаренная с мясом картошечка, извечный оливье и не менее извечная селедка под шубой. Маринованные огурчики, помидорчики, грибочки. Наливочка под такую закусочку шла хорошо. Однако невеста дала понять своему жениху, что неплохо бы притормозить и попить чайку. Тем более, на десерт она испекла пирог с повидлом. Когда дошло до чая, я довольно торжественно, но всё-таки без лишнего пафоса сообщил, что в честь такого события предлагаю обрученным переехать в наши с Надей комнаты, ну а мы — в их.

Для Савелия Викторовича это, конечно, не было новостью (как только что для меня — их помолвка), а вот женская половина этого новоиспечённого союза была удивлена. Впрочем, она, как и все остальные, понимала, что это разумное предложение, с какой стороны не посмотри, и хоть и удивилась — но всё-таки не слишком. И только я знал, что лет через двадцать не то что соседи, кровные родственники начнут предавать, обманывать, а то и убивать друг дружку за лишний метр жилплощади. Мне очень хотелось верить, что нашего крохотного мирка эта напасть не коснется. Мое вмешательство уже изменило судьбы этих милых людей. И надеюсь, что к лучшему. В общем, мы дружно решили, что устроим завтра воскресник по переезду и генеральной уборке.

Попив чайку и искренне расхвалив кулинарное искусство Юрьевой, мы разошлись по своим, пока еще прежним, апартаментам. Откровенно говоря, я опасался, что Наденька опять истерику закатит, потому что за столом она сидела с угрюмым, надутым видом, но обошлось. Утром мы снова все собрались за столом. На этот раз ни тостов, ни торжественных речей. Всем не терпелось заняться делом. Решили, что я перееду в комнату Савелия Викторовича, а Надя — в бывшее обиталище Марианны Максимовны.

Двуспальную кровать моих родителей я решил оставить молодоженам, потому что у них были лишь обычные полуторки. С перетаскиванием шкафов тоже решили не заморачиваться, оставить все как есть, а вот свой диван и письменный стол я забрал. А в общем, в основном перетаскивали всё то, что лежит обычно внутри — одежду, обувку, постельные принадлежности, книги, фотографии и прочие личные вещи. Женщины воспользовались оказией и устроили генеральную уборку, а мы с Телепневым — мелкий ремонт. Там розетку починили, здесь петли на дверцах шкафов подтянули, тут прокладку в подтекающем кране заменили.

К вечеру все упахались. Днем перекусывали на ходу, так что возможности поужинать нормально были рады, как ещё одному семейному празднику. Завтра всем надо было идти на работу. Повалившись в постель, я стал думать о том, что пора бы взяться за творчество. Вроде, вся жизнь впереди, куда спешить? Но что-то слишком втянулся я в самые разные события, эдак можно и время упустить. В прошлой жизни я в эти годы ни о чем, кроме литературы, и думать не мог, а сейчас, оказывается, могу. Это тревожный звоночек. С этими мыслями я и уснул. И правильно сделал, потому что понедельник обещал быть насыщенным. А самое главное — должен был принести мне немало пользы.

Утром секретарь главреда принесла мне толстенную папку с рукописью. На переднем клапане папки было выведено красными чернилами: «ТЕМИР БЕРДЫМУХАМЕДОВ „РЕКА ЖИЗНИ“ РОМАН-ЭПОПЕЯ».

Все ясно, это и есть опус того самого партийного деятеля из среднеазиатской республики, который мне предстояло подвергнуть литературной обработке. Я вздохнул и взял первую страницу рукописи. Вернее — машинописи. Формально текст был написан по-русски, но вот с точки зрения литературы — это была беда бедовая. Я взял красный карандаш и занес его над страницей.

«Много веков в пустыне жили люди, скитались от оазису к оазису, от колодцу к колодцу, пасли верблюдов в зарослях саксаула, изнывая от зноя и тоски. Пустыня была им и домом и могилой. Бесчисленные косточки погребены под песками. И редкий путник, наткнувшийся на скелет животного или человека, не спешил в ужасе прочь, опасаясь, что и его ждет та же участь… Старый чабан Бельды всю жизнь гнул спину,