Божье воинство. Новая история Крестовых походов - Родни Старк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, подписывая договор, Саладин намеревался его соблюдать; однако в следующем году, в возрасте пятидесяти пяти лет, он умер. Спустя всего шесть лет после смерти Саладина погиб и Ричард – от арбалетной стрелы, полученной, когда подавлял мятеж в своих французских владениях. Ему был сорок один год.
К несчастью, очень немногие в Европе понимали мудрость Ричарда и неизбежность его решения не возвращать Иерусалим. Так что за год до его смерти папа Иннокентий III принялся созывать новый крестовый поход.
Четвертый крестовый поход
Поскольку кульминацией Четвертого крестового похода стало разграбление крестоносцами Константинополя, он долго использовался как основное «доказательство» того, что крестовые походы – позорный эпизод истории алчного Запада. Всего через шесть лет после того, как мир узнал о нацистских лагерях смерти и о размахе Холокоста, выдающемуся кембриджскому историку Стивену Рансимену хватило духу написать: «Не было в истории преступления против человечества страшнее Четвертого крестового похода» [522]. Разумеется, Рансимен знал, что в ту эпоху многие другие города не только подвергались грабежу, но всех их обитателей вырезали до последнего человека – в то время как в Константинополе, городе с населением более 150 тысяч человек [523], погибло от рук крестоносцев менее двух тысяч [524]. Откуда же столь суровое обвинение? Ах да, ведь другие были всего лишь унылые средневековые городишки, а этот – единственный в своем роде «великий город… полный произведений искусства, дошедших из Древней Греции, и шедевров своих собственных искусных мастеров» [525]. Восхищение утонченностью Константинополя – стандартная тема в обличениях Четвертого крестового похода. Как писал Спирос Врионис: «Латинская солдатня подвергла неописуемому разграблению величайший город Европы… До того Константинополь представлял собой истинный музей античного и византийского искусства» [526]. Или, говоря словами Уилла Дюранта, крестоносцы «теперь – в пасхальную неделю – подвергли великолепный город такому разорению, какого никогда не терпел Рим от вандалов или готов» [527]. Существует целая школа ученых, которые, в дополнение к скорби по поводу ущерба, нанесенного Константинополю, уверяют, что и весь Четвертый крестовый поход с самого начала был не чем иным, как дьявольским заговором венецианцев с целью уничтожить Византию, торгового конкурента Венеции [528].
Эти горькие осуждения Четвертого крестового похода вынудили папу Иоанна Павла II в 2001 году извиниться перед Греческой Православной Церковью: «Трагично, что нападавшие, призванные обеспечить христианам свободный доступ в Святую Землю, вместо этого повернули оружие против своих братьев по вере. То, что это были христиане латинского обряда, наполняет католиков глубоким сожалением» [529].
Ни слова о предыдущих разграблениях города самими византийцами в ходе политических переворотов: так, в 1081 году Алексей Комнин «позволил своим иностранным наемникам три дня грабить столицу» [530]. Никаких упоминаний о столетиях жестокости православных по отношению к христианам латинского обряда: так, в 1182 году император науськал толпу на всех западных христиан, проживающих в Константинополе, причем «были перебиты тысячи – и женщины, и дети, и старики» [531] – это куда больше смертей, чем, как полагают, имели место во время разграбления Константинополя крестоносцами [532]. Ни слова о предательствах византийцев во время каждого из предыдущих трех крестовых походов – предательствах, стоивших жизни десяткам тысяч крестоносцев. Разумеется, нет ничего удивительного в том, что столь многочисленные случаи вероломства вызвали у крестоносцев заметную враждебность к Византии. Наконец, в 1204 году те, кто отправился на Восток в ходе Четвертого крестового похода, тоже были обмануты византийским императором, который после того, как крестоносцы помогли ему вернуть себе трон, забыл о своих сладкоречивых обещаниях и бросил в атаку на крестоносный флот «огненные корабли». Тем временем христиане латинского обряда, жившие в Константинополе, помня резню 1182 года, в страхе за свою жизнь бежали из города и нашли убежище в лагере крестоносцев. В результате крестоносцы оказались на враждебной территории «без еды и без денег» [533]. Тогда-то они и напали на Константинополь.
Теперь перейдем к деталям.
На призыв папы Иннокентия к новому крестовому походу поначалу никто не обратил внимания. Немцы были с Римом во вражде, а французы и англичане снова воевали друг с другом. Но как вялый отклик на призывы ко Второму крестовому походу был преодолен энергией и красноречием святого Бернарда Клервоского, так же и за проповедь Четвертого крестового похода активно взялся Фульк из Нейи, французский клирик, всей душой воспринявший призыв папы. Кульминация наступила в ходе турнира, устроенного в 1199 году графом Тибо Шампанским. Среди обычных для турнира опасностей и ранений в рыцарских поединках зазвучали разговоры о том, что Иерусалим захвачен мусульманами; кончилось тем, что публично возложили на себя крест сам граф Тибо и группа его родных и друзей [534]. Это вызвало массовый энтузиазм, и будущие участники крестового похода начали строить планы.
Снова было решено, что крестоносцы отправятся на юг морем, однако с блистательной переменой в пункте назначения. К чему вести периферийные битвы в Святой Земле, когда агрессивной державой является Египет? Итак, изначальный план состоял в том, чтобы высадить непобедимую армию в устье Нила и раз и навсегда покончить с главным врагом. Это была весьма осмысленная идея.
Разумеется, у организаторов нового крестового похода не было флота. Они отправили делегацию в Венецию, в то время ведущую морскую державу в Средиземноморье. Венецианцы согласились перевезти сорок пять сотен рыцарей вместе с конями, девять тысяч оруженосцев и двадцать тысяч пехотинцев, а также запас еды на девять месяцев и эскорт из пятидесяти боевых галер –
