LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости - Александр Данилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ПРОБЛЕМА «Я»
Проблема индивидуальности — главная психологическая проблема XX века.
Разрушить границы «Я», свести индивидуальность к нулю, дабы подчинить личность человека различным влияниям, идеологиям и т. д., пытались все, кому не лень.
Спириты, например, — возложить ответственность за человеческую жизнь и принимаемые им решения на «плечи» душ умерших. «Я» медиума замещалось иллюзорными фантомами — «духами», своего рода формой галлюцинаций.
Карл Юнг пытался растворить индивидуальность в понятии коллективного бессознательного как главного фактора, навязывающего сознанию формы поведения:
Гитлер делал это посредством ночных (а нередко и дневных) вгонявших человека в транс магических сборищ-мистерий. Сталин «зомбировал» с целью вогнать в онтологическую неуверенность — создавая всеобщую атмосферу ужаса неопределенности судьбы отдельного человека.
Галлюциногены химически растворяли индивидуальность.
Групповая психотерапия требовала подобного от личности — в коллективном волеизъявлении группы. Психология Скиннера и ему подобных полностью игнорировала индивидуальность как фактор слишком ничтожный в типовой модели человеческого поведения.
Восточные и «эзотерические» учения, которые определяли европейское «новое» мышление второй половины XX века, провозглашали личность, индивидуальность и деятельность, обусловленную ими, лишь иллюзиями и объявляли истинной реальностью Ничто (нирвану)…
Идеалом, целью существования становилась та самая пустота Сильвано Фанти — бездна небытия, хаос, женственное состояние мира, онтологическая неуверенность, — которой человечество так боялось во все прошедшие века!
Последняя известная автору крупная работа, основанная на буддийской традиции, принадлежит перу одного из ведущих специалистов в области психологии — профессору Элеоноре Рош Хайдер. В ее вышедшей в 1991 году книге утверждается, что самый главный опыт человеческой жизни — ощущение собственной индивидуальности — является полностью иллюзорным.
«Ни одному учению или духовной традиции еще не удалось обнаружить независимое, единое и постоянное «Я» в мире опыта и впечатлений».
Почему-то, говоря об этом, Э. Рош вовсе не учитывает традицию христианства, внутри которого многое зиждется. именно на понятии персональной свободы и ответственности перед Богом.
Видимо, в конце XX века «учитывать» христианство стало настолько немодно, что им попросту пренебрегали.
Без разрушения границ «Я», без попрания чувства отдельности личности, на котором базируется осознание ею собственной ценности и достоинства, невозможно никакое «метапрограммирование» — тотальное внушение и подчинение человека чуждой воле.
Что, в сущности, происходит с настоящим зомби? Что чувствует человек, которого хоронят заживо, зарывая в землю в ясном сознании при полной неспособности двигаться? Он испытывает смерть при жизни. Он ощущает полный и тотальный крах всех своих представлений О мире вообще и себе самом в частности. Его «эго» гибнет в ужасе этого переживания. Его тело больше не его тело, его душа отказывается принять происходящее…
Состояние «понижения умственного уровня» оказывается лишь «входными воротами» в хаос полного паралича сознания.
Только теперь, при «нулевом» состоянии тела, духа и души зомби, колдун может внушить ему абсолютно любую программу поведения.
Вот что прекрасно понимал В.М. Бехтерев и не учел Джон Лилли: для того чтобы осуществить «метапрограммирование», нужно сначала стереть в сознании человека ощущение отдельности, неповторимости личности.
Что, собственно говоря, происходит? Можно ли каким-то образом выявить доминанту того процесса, в условиях которого человеческая индивидуальность на протяжении целого века становится нежелательным элементом для разнообразных по своему звучанию идеологий?
Можно. Если вспомнить, что наше представление об индивидуальности, наше чувство собственной отдельности и достоинства есть с точки зрения исторической чувство сравнительно новое.
Современное ощущение человеком своей персоналънос-ти как не подлежащей сомнению ценности возникло только после откровения Христа. «Я» существует как значимое чувство лишь две тысячи лет.
До христианства человек языческий и человек ветхозаветный не только по-иному мыслил, но и по-иному ощущал то, что сегодня понимают под человеческой личностью.
Не в словесных, дошедших до нас мифах, а в реальном повседневном мышлении древний человек ощущал себя только и исключительно как некую протяженность — континуум, непременным компонентом которого было ощущение длящегося живого бытия душ предков и тотемных животных как части собственной души. Именно они стояли за судьбой каждого члена рода и управляли поступками людей.
Другой полюс континуума принадлежал природе, частью которой человек себя ощущал. Не было четкой границы «тело — природа». Предки, род, природа и ее духи ощущались как естественная часть личности, мышления под знаком «Я» еще не существовало. Над всем главенствовало «мы». Порог сознания, «умственный уровень» по Юнгу, у языческого человека был изначально ниже, так как ничего другого не требовала культура и ее главное содержание — традиционная религия.
Такой тип мышления Люсьен Леви-Брюль называл «первобытно-магическим». В ветхозаветные времена континуум «предки — я — природные духи» был заменен аналогичным «род — я — закон Бога».
Выглядит это примерно так:
Из схемы, которая ничем не отличается от схемы с LSD, видно, что в дохристианскую эпоху человек не ощущал персональной ответственности за свои поступки. Мотивы и формы поведения оправдывались влиянием духов, а определялись указаниями главы рода и жреца-священника как носителей соответствующей духовной традиции. Человеком управляли предки и духи. На них перелагалась и ответственность за деяния человеческие перед своими богами и другими родами.
Помните речение короля в «Обыкновенном чуде» Е. Шварца?
«Король. Я страшный человек!
Хозяин (радостно). Ну да?
Король. Очень страшный. Я тиран!
Хозяин. Ха-ха-ха!
Король. Деспот. А кроме того, я коварен, злопамятен, капризен.
Хозяин. Вот видишь? Что я тебе говорил, жена?
Король. И самое обидное, что не я в этом виноват…
Хозяин. А кто же?
Король. Предки. Прадеды, прабабки, внучатые дяди, тети разные, праотцы и праматери. Они вели себя при жизни как свиньи, а мне приходится отвечать. Паразиты они, вот что я вам скажу, простите невольную резкость выражения. Я по натуре добряк, умница, люблю музыку, рыбную ловлю, кошек. И вдруг такого натворю, что хоть плачь.
Хозяин. А удержаться никак невозможно?
Король. Куда там! Я вместе с фамильными драгоценностями унаследовал все подлые фамильные черты. Представляете удовольствие? Сделаешь гадость — все ворчат, и никто не хочет понять, что это тетя виновата».
Вот вам образчик современного неоязыческого мышления, черты которого так тонко почувствовал драматург.
Только Христос объявил каждого отдельного человека, вкупе с его смертным телом, образом и подобием Бога. Именно он дал принявшему христианское вероисповедание человеку возможность стать отдельным — личностью, обладающей свободой воли, бессмертием души и ответственностью только перед Богом.
Произошла удивительная метаморфоза. Любой человек, принявший Христа в сердце свое, становился священником. Отвечал за его поступки перед другими людьми, перед Богом уже не жрец, как это было в язычестве, а он сам.
«…Сознание равенства как солидарности в избранности… христианство распространяет на всех людей без исключения…
…Равенство между людьми есть следствие всеобщего священства. Каждый человек в своей основе есть избранный Богом свободный слуга Божий, свободный соучастник Божиего дела… Равенство в истинном, онтологически обоснованном своем смысле есть не что иное, как всеобщность служения…» — писал русский философ Семен Франк.
Только в христианской культуре появляется современное «Я», чувство индивидуальности, непрерывно связанное с понятиями свободы и ответственности.
Вот что на деле обозначали Его слова: «Нет больше ни эллина, ни иудея».
В языческих религиях, метафизической вершиной которых был буддизм, индивидуальность исчезала, растворялась в лишенном личностных черт абсолюте божественного бытия. Буддийский священник играл и играет роль проводника к этой бесконечности — к окончательному растворению ненужного, мешающего языческому мышлению «Я».