Пара не пара - парень не парень - Надежда Кузьмина

С ума спятить…

И что я должен дальше делать?

Он будет мне теперь помогать или нет?

Хотя бы точно узнать, почему он взбесился. Но стану спрашивать, чую, схлопочу ещё. А отвечать этой мелкоте или драться с ним всерьёз — совсем некрасиво.

Чтоб этого Кабана по дну Меры с жёрновом на шее пустили гулять! Мало того, что я из-за вельможного мерзавца отчего дома лишился и фигуряю в женском платье, так вся личная жизнь кувырком! Поцеловался с парнем, а теперь ещё от него пощёчину неведомо за что огрёб!

Эльма Тьери Эл’Сиран

Сейсиль — парень. Сейсиль — парень. Нет, сколько ни повторяй, поверить не могу! В голове не укладывается! Как такое может быть?

— Тьери, идиот!

— Аа-а?!

— Сначала на грабли наступил, а теперь ворота головой вынести пытаешься? Да что с тобой сегодня?

— Всё хоро… ой, а-пчхи!.. Простите, дядька Фернап!

— Ладно, иди уж, коней сам дочищу. Угораздило тебя простыть среди лета… Полежи, что ли, весь красный!

Если бы только простыла! Да я второй день как перезревший готовый лопнуть помидор! Как вместить в голову вчерашнее откровение и то, что из него воспоследовало? Я целовалась с парнем, коротала вечер с ним в шкафу, — кстати, куда я пальцем-то тыкала? — тащила этого обманщика на себе и висла на нём сама и, наконец, — апофеоз и апофигей! — три ночи спала рядом! А он, выходит, меня лапал! Ну да, воспитанной леди такие слова знать или хотя бы произносить вслух не положено, но как по-другому назвать, когда просыпаешься с чужой дланью на груди?

Или всё не так страшно, потому что он не знает, что я — не парень? Или знает? Если не знает, зачем грудь трогал? А если знает, зачем признался? Смолчал бы, я бы и дальше наивно глазами хлопала в сторону «подружки». Знает или не знает, как понять?

А как мы сидели рядышком на кровати с огуречными кружками на физиономиях? А как я его расчёсывала? Или цеплялась за него, когда мы переходили речку?

Но нет, наверное, он пока обо мне не знает…

Вот и пусть не знает дальше! Через три месяца попрошу рекомендацию и уеду куда подальше, а если вдруг ещё встретимся, сделаю вид, что мы вовсе незнакомы, а то ведь со стыда сгоришь!

Я настолько расстроилась, что для разрядки организовала Кабану внеплановую гадость. Аккуратно, не привлекая внимания, подобрала несколько стеклянных винных бутылок, выпитых и заброшенных в кусты охранявшими особняк сабельниками. Потом подсмотрела, куда садовник ставит лестницу. А затем, в предрассветной мгле, закрепила бутылки горлышками наружу под кровлей между черепицей и обрешёткой близ хозяйской спальни, кабинета и вдоль гостевого крыла. Снизу мои подарки не разглядеть, но если ветер станет достаточно сильным, начнутся такие завывания и вздохи, что услышавший «потусторонние голоса» поседеет! Инфернальная жуть, явившаяся Дурпилтихе на лестнице, милым плюшевым мишкой рядом покажется!

А если найдут — так кто сказал, что это устроила я?

Я точно не признаюсь!

Глава 17

Даже самый дурацкий замысел можно выполнить мастерски.

Я рассказала всё тёте.

Встретились мы в подсобке того самого ателье. Леди Анель пришла заранее и вообще попала сюда через чёрный ход с другой улицы. А я разнесла сегодняшнюю пачку писем и на обратном пути завернула якобы за новым шейным платком и жилеткой.

Мы расположились на тюках и рулонах ткани друг напротив друга. Наверное, полчаса в запасе есть, а за это время можно успеть обсудить довольно многое.

У тёти особых новостей не было, она по-прежнему ждала ответа из столицы. Зато буквально вчера пришло важное известие: скончалась долго недужившая матушка нынешнего Владыки всея Сорренты, Ронгеда Третьего, вдовствующая Владычица Вернель. Конечно, смерть по определению событие грустное… но искренне убиваться по старой леди, которую в глаза не видела, казалось бы странным. А когда я услышала, что Кабан был её креатурой и занял пост Дланей Правосудия именно по протекции матери Владыки, грусть и вовсе растаяла без следа.

Означает ли кончина Владычицы Вернель, что влияние Кабана пойдёт на убыль и его жертвы получат шанс добиться справедливости?

— Эль, ну ты же девочка умная и понимаешь, что спокойствие и внешнее благолепие для государства значат намного больше, чем правда или счастье отдельных подданных? Кто добровольно признает свои ошибки? Судьи? Чиновники? Что ты, так в лоб ничего не случается.

— А как?

— Так. Я слышала, что у герцога немало врагов — тех, через чью голову он прыгнул, что-то отнял, и просто несогласных с тем, что он творит. Некоторые весьма влиятельны… но пока говорить и обнадёживать тебя рано. Лучше расскажи, что с тобой стряслось? Ты как на иголках вертишься. Что, драдедам[3] под попой колючий попался?

Не выдавать фея — так я решила именовать теперь экс-фею — герцогу с присными я обещала, но тётя к их числу никоим боком не относилась. Более того, услышав историю с бумагами на поместье, я так или эдак собиралась проконсультироваться с леди Анель — вдруг есть какой-то более простой выход, чем пытаться выкрасть документы?

— Порадовать тебя ничем не могу. Если бы у этого юноши были влиятельные родственники или покровители, можно бы было подать в суд и попытаться доказать, что поводов для изъятия поместья не было и покупки не было тоже, ведь расписок в получении денег нет. Но думаю, это путь в никуда. Размотать последние деньги на судебные издержки и остаться ни с чем. Да, надо, пока не поздно, вернуть бумаги и сделать вид, что этой истории не происходило вовсе. Так разумнее всего.

Жаль.

— Так расскажи поподробнее, наш Фарш в самом деле разнёс герцогскую карету? Молодец какой! И что там случилось со шкафом и в горах?

После того, как я влипла, смолчав о фиаско с медным тазом, я дала себе слово делиться с тётей всем мало-мальски важным. Ерунда, что буду выглядеть глупо, а может быть, и получу нагоняй… это не страшно. Но одного «сюрприза» в виде Кабана-опекуна нам достаточно.

В результате мы просидели больше сорока минут… а закончила тётя и вовсе странно:

— Эль, ты так злишься, что возникает подозрение, будто он тебе нравится! Где, говоришь, можно посмотреть на эту Сейсиль?

Я покраснела и надулась. Вот же, ещё издевается!

Самой мне пришлось любоваться феем по возвращении в особняк. Их светлость выгуливал «прелестницу» по розарию, поддерживая под локоток, а бессовестный хмырь в юбке закатывал глаза:

— Ах, Ульфи…

Как, как он его зовёт?

А Кабан-то уши развесил…