Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

Человек может жить без воздуха три минуты. А что, если вся жизнь его три минуты? Не восемьдесят лет, а три минуты всего. Тогда без воздуха всю жизнь прожить можно. Умер человек, и даже не знал бы от чего. А если к исходу третьей минуты дать ему подышать? И тут же перекрыть краник. Что почувствовал бы? Именно это и чувствовал Алик, в первый раз отстранившись от Аи. Удушье натуральное. Испугался, снова прильнул к девушке. Задышал. Зажил опять. Сколько раз так повторялось, не помнил. Много, очень много.

День пролетел на сверхзвуке. Хлопком перехода оказался их первый поцелуй. Дальнейшее происходило в молчании и абсолютной тишине. Ночь наступила. Темень. Но им и не нужен был свет. Как два камешка гранитных стукались друг о друга, высекая фонтан белых искр. И поджигали искры что-то сухое и мягкое в них обоих. И огонь разгорался. На продавленном диване в оранжерее танцевали сложные, с акробатическими трюками танцы. Вот только сложно им не было. Все сложности, условности, запахи, звуки, понятия о приличиях, чистоте и грязи, все мысли, вся логика, все расчеты и просчеты остались где-то далеко. В другой, нереальной почти жизни. А здесь, на продавленном диване, любовь была. Любовь…

Каждый взрослый и ответственный человек знает, что нет никакой любви. А есть вечно болеющие дети, оплата множащихся, как тараканы, счетов, нехватка денег, сколько бы их ни было, заботы о стареющих родителях, постоянные геморрои на работе. Есть и приятные моменты, конечно. Шопинг, отдых, святая пятничная пьянка, легкий и ласковый опохмел с друзьями в субботу, неторопливый супружеский секс воскресным утром, когда дети сплавлены бабушкам. Левак, в конце концов, есть на стороне, который, как известно, не только укрепляет брак, но и дает отдохновение уставшей душе и измученному телу. Все есть в жизни взрослого и ответственного человека. И хорошее, и плохое… А любви нет и быть не может. Сказки глупые для легкомысленных маргиналов, незрелых и закомплексованных. И Алик, конечно, тоже знал это. Да вот забыл. Точнее, и не вспомнил даже почему-то. Ближе к утру отвалился в очередной раз от Аи и понял, что дышать сумеет какое-то время, в нее не впиваясь. Но руку девичью держал крепко. Боялся отпустить. Трогал иногда ее волосы и лицо. Убеждался в существовании чуда невозможного.

– Спасибо тебе, Господи! – вознес благодарственную молитву, когда думать смог хоть о чем-то. – Велик ты воистину. И верую я в тебя безоговорочно. И не важно, что это было. Бред, реальность, выдумка или на самом деле. Не важно, кто я, кто она. Ничего не важно. Важно, что было. Могло ведь и не быть. А ты дал мне это. Значит, не зря все. Смысл есть, значит.

Защипало в носу. Слезы на глаза навернулись. Ая почувствовала, наклонилась к нему, слизнула слезы с глаз. А на него ее слезы упали. Обнялись, заплакали от счастья. От понимания такого. Так и заснули, обнявшись.

Проснулись одновременно, задыхаясь, будто из бездны глубокой вынырнули. Набросились друг на друга. Алик жадно впитывал девушку в себя. До боли в легких, до сердца разрыва впитывал. И она его так же. И еще раз. И еще… Только ближе к вечеру отдышались, надышались друг дружкой. Успокоились немного. Услышали пение птичек райских, зелень оранжереи увидели. Алик заметил пятна крови на обивке дивана. Вспомнил факт удивительный, значения, которому поначалу и не придал совсем. Он мимо проскочил ракетой межконтинентальной…

– Так ты девственница? – дрожащим от нежности голосом произнес Алик первые, больше чем за сутки, слова.

– Угу. Была вчера.

– Но как? У тебя муж был. Это невозможно.

– Какой муж?

– Ну, ты вчера сама рассказывала. Жила ты с ним два года, пока себя не потеряла.

– Ах этот… Да, что-то припоминаю, плечи у него еще здоровые и шея короткая. А вот лицо вспомнить не могу.

– Бог с ним, с лицом. Как это возможно, жить два года с мужчиной и девственницей остаться?

– Да что ты заладил: девственница, не девственница. Какая разница? Условности все это. Что отличает женщину от мужчины? Женщине ты, например, в рот дашь, а мужчине нет. А почему? Рты ведь ничем не отличаются. Рот, он и есть рот. А потому что это женский рот, а не мужской. Символизм сплошной, условности. Думаю, если дырку в заборе просверлить и объявить ее женщиной, да еще и королевой красоты в придачу, очередь из желающих выстроится.

– Значит, так ты мужиков и обманывала.

– Почему обманывала? Я понимаю еще животные. Они раз в год спариваются для продолжения рода исключительно. Там цель есть. Там, если самка не то отверстие подставит, действительно обман получается. А людям не все ли равно? Замороченнее у людей все намного, чтобы на пустяки такие внимание обращать. Потому что не в животе все происходит, а в голове. А если глубоко вдуматься, то вообще неизвестно где. Ну ты сам подумай.

Помимо всех прочих достоинств Ая обладала удивительным талантом объяснять невероятно сложные вещи невероятно просто. Так просто, что Алик начинал себя чувствовать идиотом. Сам-то как не додумался? Несмотря на безразмерную любовь к девушке, дураком себя Алик не считал. Поэтому, с трудом наскребя остатки гонора и гордости, возразил:

– Допустим. С мужиками все понятно. Но тебе-то это зачем нужно было? Это же не просто годами изворачиваться. Шаблон мышления, даже у таких примитивных существ, как мужчины, рвать непросто. Можно ведь, как все люди. Обыкновенно. Без дополнительных сложностей.

Ая уселась Алику на грудь, победоносно простерла руку с указующим перстом к лицу поверженного противника и, лихо загибая пальцы на другой руке, стала перечислять аргументы:

– Во-первых, без дополнительных сложностей даже таким простейшим созданиям, как вы, мужчины, неинтересно. Во-вторых, баба всегда должна быть с придурью. Почему бы и не потрафить глупому мужскому стереотипу. И в-третьих, должна быть в женщине какая-то загадка, в конце концов. А?

Неубиваемые аргументы получились, безумные, но забавные. Обаятельные очень. Захотелось обнять Аю, сграбастать ее в охапку, притянуть к себе поближе. И пусть говорит что угодно, чушь всякую плетет. Главное, вот она, рядом. Чудо расчудесное. Проклятые мозги не дали насладиться Алику моментом.

– А как же я? – серьезно и тихо спросил он. – Чем я заслужил? Почему со мной так обыкновенно?

Девушка, не слезая с его груди, вытянула ноги, распласталась на нем, прижалась плотно. Нависла и закрыла от мира разметавшимися по сторонам медными волосами. В наступившем полумраке светились только ее ореховые с зелеными искорками глаза. Сказала шепотом:

– Не знаю. Не обыкновенно с тобой как раз. Так надо, я почувствовала – так надо. И не сомневалась ни секунды. Может, потому, что не загадка, а разгадка я твоя? Хотелось бы так думать. А может, потому, что с тобой не нужно всех этих глупых игр, загадок и отгадок? Не знаю…

Она замолчала. Алик чувствовал, как бьется ее сердце, мягко толкая его под ребра. И свое, заколотившееся быстро-быстро, чувствовал. А потом перестал чувствовать. Тишина наступила, полная, все поглотившая. И стало у них одно общее сердце на двоих…

Еще несколько часов прошло. Еще несколько странных танцев станцевали на впитавшем их запахи старом диване в оранжерее. Еще раз заснули и проснулись еще раз, одновременно друг к другу потянувшись. Новое утро наступило. После долгой любовной то ли битвы, то ли марафона голод обуял волчий. Ая приготовила завтрак. Ели за маленьким столиком в овальном зале, недалеко от разбитого мольберта. Обычная еда вроде – яйца, хлеб, масло, фрукты, кофе непременный. Но завтрак походил на торжественное венчание. Закреплял и узаконивал то, что между ними произошло. Не акробатические трюки на диване, не слова, не взгляды, а обыкновенный завтрак за маленьким столиком в овальном зале окончательно соединил их.

…Приготовила женщина что-то на скорую руку, а мужчина в это время умывался неторопливо. И вот сидят напротив друг друга, едят, голод утоляют. И все между ними уже было. Никаких недоговоренностей, стеснения, масок, витиевато разрисованных. И даже есть вдвоем им радостно, даже от этого удовольствие получают огромное оба. Тихо, интимно, светло, покойно, как в детстве, когда мама и папа рядом. Но не свойственно природе людской состояние счастья безмятежного. Порадовались минуток восемь, и хватит. Заползет юркий червь любопытства в какой-нибудь плод, с виду прекрасный, и потянется к нему обворожительная, непременно женская, ручка. И все, конец счастью.

– Расскажи мне о себе, – попросила, допивая остатки кофе, Ая. – Я же о тебе ничего не знаю. Ты вообще кто?

– В пальто, я тебе уже говорил в самом начале.

Алик попытался отшутиться, но Ая посмотрела на него так, что стало понятно – не до шуток совсем. Невозможно ей было врать. Врать единственному чуду в своей жизни – как самого себя обманывать, умышленно и цинично. Он решился. Набрав в легкие побольше воздуха, выдохнул печально:

– Бог я.

– Нечто подобное я и предполагала. И чего же ты бог? Ну, то, что любви, это понятно, сама убедилась. А еще чего? Юриспруденции, архитектуры, Интернета, баблайков?