Черные флаги - Мейсснер Януш

Даже Хагстоун начал сомневаться; даже Поцеха и Ворст склонялись на сторону большинства команды.

Неожиданно Мартен сам принял решение. Однажды вечером, вернувшись как обычно на корабль после целого дня блужданий среди руин, Ян вызвал Пьера и Хагстоуна в свою каюту.

— Завтра выходим в море, — заявил он без всяких предисловий.

Оба были настолько удивлены, что даже не ответили. Да Мартен их мнения и не спрашивал, продолжая говорить в своей прежней, энергичной манере, коротко и ясно. Он намеревался плыть на восток и пополнить команду на побережье Кампече или на Кайманских островах. Надеялся встретить по дороге немало корсарских кораблей, обновить знакомство с их капитанами и добрать немало смельчаков, которые будут готовы на рискованные предприятия.

— Нужно все как следует обдумать, — добавил он. — Ни Тампико, ни Аве де Барловенте не должны повториться.

— Что ты имеешь в вижу? — спросил Каротт.

— Я разделаюсь с Рамиресами, — отрезал Мартен. — И с губернатором, и с его сыном.

— Хочешь напасть на Сьюдад Руэда?

— Я возьму Сьюдад Руэда! И — Богом клянусь — этот город перестанет существовать, так как сгинул Нагуа.

— Помни, что в Сьюдад Руэда куда больше пушек, чем их было здесь, — заметил Каротт. — Диего де Рамирес к тому же располагает ещё и сильным флотом, а его сын…

— Его сын ещё не имел со мной дела, — прервал Мартен. — Их каравеллы не испытали нашего огня в открытом бою. Я противопоставлю им равные силы, и тогда…

Понизив голос, он усмехнулся, едва не в первый раз с той минуты, как вернулся в Амаху.

— И тогда, — закончил он, — я заставлю Бласко Рамиреса биться со мной — один на один.

— Черт возьми, хотел бы я это видеть! — буркнул Каротт.

“Зефир” отчалил наутро, буксируемый вниз по реке четырьмя шлюпками. Мартен стоял на юте, опершись о релинг левого борта, и смотрел на стремительно удалявшийся берег. Минуя поворот реки, из-за которого Бласко де Рамирес бомбардировал столицу Амахи, Ян резко отвернулся и перешел на нос. Взгляд его, твердый и холодный, теперь был устремлен только вперед.

Река лежала перед ним, полная солнечных бликов посередине и затененная кронами больших деревьев ближе к берегам. Широкое её русло временами разделялось на несколько рукавов, омывая продолговатые острова или образуя обширные, уходящие в глубь леса заводи со стоячей темнозеленой водой, в которой плескались крупные серебристые рыбы. Главное течение выбивалось на поверхность, быстрое и нетерпеливое, и “Зефир” спокойно скользил по нему, легкий, нагруженный балластом лишь настолько, чтобы не терять остойчивость и слушаться руля.

Была весна. Джунгли кипели жизнью, птичьими трелями, квохтаньем, цокотом, хрипами и посвистом. Верещание попугаев и обезьян выдавало какие-то их домашние недоразумения, целые рои колибри порхали над цветущими заводями, словно горсти рассыпанных драгоценностей, из болотистых лиманов отзывались лягушки.

Только около полудня, когда солнечный жар раскалил небо и землю, все голоса начали стихать. Лишь мухи, жуки и цикады гудели, жужжали, стрекотали по — прежнему, а на отмели выползли кайманы, чтобы погреться на песке.

“Зефир” миновал большую илистую банку, нанесенную течением посреди реки перед последним поворотом. Здесь фарватер сужался и извивался, приближаясь то к левому, то снова к правому берегу. Нужно было удерживать корабль на глубине с помощью длинных шестов, которые матросы вонзали концами в топкое дно, чтобы оттолкнуть корму на средину узкого прохода. Вода стояла исключительно низко, несмотря на прилив, который как раз кончался. Ветер дул с суши и не нагонял волну, а наоборот — отбрасывал её назад. Нужно было спешить, ведь “Зефиру” предстояло миновать лагуну и выйти за рифы до очередного прилива.

Люди не щадили сил, экипажи шлюпок взялись за весла, чтобы помочь парусам.

Тут издалека со стороны морского побережья долетел знакомый прерывистый рокот барабанов. Он слагался в напряженный ритм, ускользал из него долгой паузой, то спешил, то затихал, вздымался и опадал. Смолкал, словно ожидая ответа, и снова разносился, повторяя нечто бывшее вызовом, предостережением, какой-то вестью, плохой или хорошей — кто мог это знать!

Гул опять умолк, но теперь ответ пришел немедленно. Ответ или просто верное как эхо повторение тех же ударов, пассажей и пауз? Тот другой барабан гремел дальше, выше по реке. И ещё не кончил, как отозвался третий…

Мартен слушал, наморщив брови.

— Прощаются с нами, — сказал Хагстоун.

Ян отрицательно покачал головой.

— Будь это так, сигнал бы шел не от моря в глубь суши, а наоборот. Там что-то случилось, — добавил он тихо, словно беспокоившая его мысль сама неосторожно превратилась в слова.

Окинув взором палубу, на которой молча застыла команда, он покосился на шлюпки. Гребцы застыли выпрямившись, суша весла. Все напряженно прислушивались, словно эти слова “ — Там что-то случилось» — громом разнеслись над головами.

— Вперед! — скомандовал Мартен. — Весла на воду!

— Эгей! — закричали из первой шлюпки. — Эй, на “Зефире”!

— Что там? — закричал Хагстоун.

— Наша лодка! — долетел по воде голос. — Лодка с лагуны!

Теперь её заметил и Мартен. Лодка боролась с течением, подгоняемая торопливыми ударами индейских весел. Видна была коренастая, неуклюжая фигура Томаша Поцехи, который стоял на корме, широко расставив ноги, и отталкивался на перекатах длинным шестом.

Быстро приближаясь, он миновал шлюпки, не отвечая на распросы товарищей.

— Трап! — бросил Мартен. — С правого борта!

Опущен был штормтрап — веревочная лестница с металлическими перекладинами. Поцеха повис на нем, когда лодка притерлась к борту корабля, подтянулся на руках, нащупал ногой перекладину и взобрался на палубу.

— Говори! — бросил Мартен.

Главный боцман “Зефира” с сомнением огляделся. Он тяжело дышал, по багровому лицу, заросшему по самые глаза светлой, жесткой как ржаная солома щетиной, стекали капли пота.

— Говори, — повторил Мартен. — Не время что бы то ни было скрывать.

— Восемь кораблей приближаются к заливу, — доложил Поцеха. — Идут, словно знают дорогу, лавируют так, чтобы лечь в бейдевинд со стороны островов.

— Когда ты их заметил?

— Часа два назад. Разумеется, тогда они шли правым галсом, и не было уверенности, куда направляются. Но позже, примерно с час назад, все легли на противоположный курс. А сейчас…

— Никаких флагов? — перебил Мартен.

Поцеха покрутил головой.

— Я не смог толком рассмотреть даже их силуэты. Трудно сказать наверняка. Первый похож на небольшую каравеллу, тонн на четыреста. Высокие двухъярусные надстройки на носу и корме. Три мачты. Теперь все будет видно, как на ладони — добавил он. — Они уже должны быть совсем близко.

— Да, — протянул Мартен. — Отступать нам некуда, — заметил он скорее самому себе. — Чем скорей, тем лучше.

Ясно было одно — назад пути нет. “Зефир” невозможно было развернуть носом вверх по реке, а если даже и удалось бы в одном из узких протоков между мелями, то буксировка против течения во время отлива оказалась бы не под силу столь скудной команде. А якорная стоянка на этом месте не уберегла бы их перед обнаружением пришельцами, разве что в некоторой степени — от огня их орудий, поскольку до самой лагуны уже не оставалось поворотов, за исключением единственного перед самым устьем.

Положение было трудное, но — по мнению Мартена — не отчаянное. Он изложил это своей команде в нескольких словах, закончив с бесспорной убежденностью:

— У нас один лишь выход: мы должны пробиться в открытое море — и мы пробьемся! Я сам поведу корабль через лагуну. Ветер нам благоприятен, а “Зефир” быстр и маневренен, как птица. От вас зависит быстрота маневров и прицельность нашего огня. Покажите испанцам, на что вы способны, и через час мы их оставим далеко за кормой.

Его спокойствие и уверенность в себе произвели нужное впечатление. Люди воспрянули духом и поверили ему. Но ведь “Зефир” не раз был окружен и все равно уходил от противника, нанося ему тяжелые потери. Почему бы и сейчас не выйти из переделки с честью?