Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И сколько дашь за эту пригожую бабенку? Набавляйте цену, жентльмены, не тушуйтесь, впечатление может быть обманчивым. Она, понятное дело, не весенний цыпленок, но и не старая курица. У нее крепкая спина и сильные ноги, отлично подойдет для работы в поле или, – и здесь он, должно быть, подмигнул, потому что все заржали и принялись подталкивать друг друга кулаками под ребра, – любого другого занятия, которое вы ей найдете… Продается в погашение долгов, а так-то нрав у нее покладистый, как сказал хозяин. Да к тому ж она еще и лекарка и повитуха, вот и будет пользовать ваших племенных девок. Я слыхал, она и за белыми женщинами ухаживала. Хорошее вложение, господа. Ее ж можно и в аренду сдавать и прибыль получать.
Он не упомянул, что я ведьма, что у меня не все в порядке с головой, что я пыталась топиться в Быстром ручье. Видать, Нэш ему не сказал.
– Начальная цена, жентльмены, восемьсот. Могу я получить восемьсот?
Тут все загалдели, и я не особо обратила на это внимание, пока один из грязнуль не поднял руку и не указал пальцем.
– Тысяча четыреста пятьдесят, я слышу; полторы тысячи?
Должно быть, он услышал «полторы тысячи», потому что его следующие слова были:
– Продано! А. В. Маккалоху.
2
Шотландец
До фермы Маккалоха было три дня езды, три долгих дня с тихими восходами и закатами, отмеченных только топотом и ржанием лошадей, криками птиц да чиханием и кашлем мальчика по имени Джемми, которого Маккалох купил на аукционе после меня. Этот человек больше разговаривал с лошадьми, чем с нами, да и когда говорил, я не могла разобрать ни одного слова.
– Он шотландец, горец, – прошептал Джемми.
Для меня это ничего не значило, просто еще один белый человек. Англичане, испанцы, португальцы и французы. А теперь вот…
– Он говорит по-английски, но… – сказал Джемми, – придется сильно вслушиваться, чтобы понять, что он имеет в виду.
И пояснил, что один из его хозяев был шотландец.
Я нахмурилась и спросила с любопытством:
– Сколько же у тебя было хозяев?
На вид мальчишке не больше четырнадцати-пятнадцати лет.
– Четверо, но я родился здесь, а не в деревне, как вы, – ответил он и снова чихнул, отчего одна из лошадей недовольно фыркнула.
Я похлопала Джемми по спине, порылась в мешке, вытащила чистую тряпочку и протянула ему.
– На, вытри нос. Потом приготовлю тебе порошок от твоей хвори. Как только доберемся до места.
– Спасибо, мисс Мариам, – и Джемми раскашлялся и расчихался одновременно.
Шотландец заговорил, а я чуть не свалилась с места.
– Ща станем, – он не произнес ни слова с полудня, а уже темнело.
Он натянул вожжи и повернулся к нам.
– Ты, – рявкнул он на Джемми, слово звучало как «ту-ы-ы», – обиходь лошадей, а я костер запалю.
– Да, сэр, мастер Маккалох, – ответил Джемми, быстрее белки спрыгивая с повозки.
У мужчины вырвалось что-то похожее на рычание.
Мы с Джемми замерли.
– Ту-ы-ы, не называй меня мастер или сэр, просто Маккалох, – рявкнул он.
Джемми кивнул, пробормотав все же:
– Да, сэр, мастер, – и исчез на другой стороне фургона, где снова громко чихнул. Одна из лошадей заржала и топнула копытом.
– Ту-ы-ы! – На этот раз шотландец обращался ко мне.
– Да… – Я тоже чуть не произнесла «мастер». Но вовремя стиснула губы. Привычка. Почти каждый белый мужчина на моем пути требовал, чтобы его называли именно так. Но произнести имя Маккалоха мне удалось далеко не сразу, понадобилась не одна попытка. Я не могла заставить свой рот издавать такие звуки.
Шотландец пристально посмотрел на меня.
– Тащи свою сумку и сготовь парнюге како-нито зелье, чи порошок, да чё хошь, лишь бы он перестал так дохать! Господь всемогущий, да он мне так всех коняшек перепугает!
Я закусила губу, чтобы не улыбнуться, и кивнула. Придется привыкать к этому грубому человеку и его грубым словам. Он показался мне забавным, и сдержалась я с трудом. Розоволицые ведь не любят казаться смешными.
* * *
Я стала странницей в десять лет, пересекла темные воды Атлантики, провела ладонью по гладким голубым водам западной части Карибского моря, пробиралась через болота Джорджии и Каролины, а теперь вот снова тряслась в кузове фургона, который катил по дороге, плавно поднимаясь по темно-зеленым, почти черным холмам к скалистым вершинам – их называли горами – Аппалачей. Помню, как впервые ехала на запад, навстречу заходящему солнцу. Все дальше и дальше от темных вод и высоких кораблей с белыми парусами. Дальше от любой лодки, которая могла бы меня отвезти… Я выбросила эту мысль из головы, подавила ее и сморгнула слезы. Единственное, что я могла сейчас сделать, это вдох, затем еще один и еще один. На самом деле я бы не рискнула вновь пересекать темные воды. И понимала, что это правда.
Чем дальше мы удаляемся от берега, тем прохладнее становится, особенно после захода солнца. В Вирджинии никогда не бывало как в этих краях, шотландец даже дал мне плед, я закуталась в него, но все равно дрожу. Мои кости не созданы для такой погоды. Когда мы останавливаемся, я рассматриваю деревья и изучаю траву и кустарники. Встречаются растения, которые я собирала в Вирджинии и на Рифе, только более жесткие на вид, а кое-какие даже напоминают мне те, из которых мать готовила отвары в прежние времена. Шотландец разрешил мне собирать травы, и я так и делаю. Обрываю листья, растираю в пальцах и вдыхаю аромат, вспоминая уроки Мари Катрин.
«Всегда выясняй, где находишься, принюхивайся, прочувствуй почву, присматривайся к размерам и окрасу животных. Помни, что в большинстве мест всегда найдется родич знакомого тебе растения. Attendez[65]. Всегда обследуй место, где живешь, ma petite[66]. Земля тебя не обманет, если ты ее узнаешь. И даст то, что нужно».
Я смотрю на серые
