Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

непременно ссылалась на якобы волю умершего Монарха. Так случилось, когда она потребовала себе орден Святой Екатерины (им награждались представительницы династии и в редчайших случаях другие дамы, но лишь за выдающие заслуги), а затем стала настаивать на зачислении ее сына Гого в царскую роту Преображенского полка, «как того желал его Отец». Претензии нежеланной родственницы не находили отклика в душе Александра III.

Юрьевская рассчитывала занять прочное место возле трона, наивно полагая, что ее ухищрения и напор могут изменить ситуацию, сделают ее «своей» в семье нового царя. Но чем дальше, тем больше она встречала здесь холодное безразличие, лишь усугублявшееся ее требованиями. Юрьевская недолго оставалась в Петербурге и скоро уехала за границу.

Первые годы она нередко приезжала в Россию, и эти «вояжи» доставляли немало переживаний венценосцам. Мария Федоровна как-то однажды поведала фрейлине графине Александре Толстой: «Она полагала, что обладает неоспоримыми правами на нас. Но время сделало свое дело, и она не находила у нас ничего, кроме простого проявления вежливости. Тогда она стала закатывать сцены. Государь ей предложил заняться воспитанием сына, она в ответ дошла до того, что заявила, будто он не заслуживает ее доверия из-за своего отношения к ней. Она была так груба, что даже я позволила себе сказать ей несколько нелицеприятных слов, чтобы напомнить, сколько мы перестрадали из-за нее… В один из своих приездов в Россию княгиня заявила нам, что, как только ее дочери подрастут и станут выезжать в свет, она вернется в Петербург и станет давать балы. Эта затея ничуть мне не улыбалась, так как я предвидела, какие неприятности нас могут ожидать. Я ничего не ответила, но Государь, следивший за разговором, вмешался и произнес всего одну короткую фразу, которая подействовала на мечтания княгини, как ушат холодной воды. “На Вашем месте, – сказал ей государь очень спокойным тоном, – вместо того, чтобы давать балы, я бы заперся в монастыре”».

Молодая вдова вела себя довольно эпатажно и не слишком учтиво как по отношению к русской императорской фамилии, так и по отношению к памяти своего покойного мужа. Оказавшись в Берлине, она решила нанести визит Императору Вильгельму I (дяде покойного царя) и «просить благословения для своих детей». Но старый кайзер демонстративно ее не принял, передав через адъютанта, что «не имел понятия, что Император Александр был второй раз женат», хотя в свое время и получил о том сообщение от своего позднее убитого русского племянника.

Обосновавшись во Франции, на Лазурном берегу, княгиня-вдова жила широко. Вояжировала по Европе, везде останавливаясь в лучших отелях, устраивала приемы, содержала свой двор. Было ясно, что 100 тысяч рублей в год для такой жизни недостаточно. Бывший начальник III Отделения, а затем посол в Лондоне граф Петр Шувалов, имевший знакомства в европейском банковском мире, узнал достоверно, что Юрьевская имела на своих счетах в банках Лондона и Парижа несколько миллионов. Часть этой суммы составляли капиталы Императора Александра II, а другая часть – «подношения» фаворитке от железнодорожных магнатов за оказанное содействие в получении концессий. Александр III не хотел «копаться» во всей этой истории, его угнетало лишь то, что Юрьевская «марает» имя его отца.

Ее жизнь за границей окружал ореол скандала. Рассказывали, что она с помощью одного французского журналиста, некоего Лаферте, издала книгу воспоминаний, где содержалось много интимных подробностей о ее отношениях с Александром II. Естественно, что это сочинение попало и в Россию, где и ходило в придворных кругах. Хотя «неприличие княгини» все и осуждали, но писания читали с жадным интересом.

Еще рассказывали, что несостоявшаяся Екатерина III открыто сожительствует со своим врачом, без стеснения появляясь с ним на публике, что когда умерла любимая собака царя, черный сеттер, то додумалась похоронить ее на кладбище французского города По, установив надгробие, где было начертано: «Здесь покоится Милорд, любимая собака Императора Александра II. Памятник ей воздвигнут неутешной вдовой». Это было похоже на анекдот, но великая княгиня Мария Павловна во время своего очередного вояжа в Париж не поленилась заехать в По и все увидела своими глазами. Много и другого сообщали.

Александр III знал, что похождения Юрьевской служат темой пересудов в высшем свете, понимал, что нежеланная родственница оскорбляет память об отце, но сделать ничего не мог. Он никогда на людях не высказывался критически по поводу княгини, но среди своих не раз в сердцах называл ее «дурой».

Княгиня Юрьевская прожила после смерти супруга долго: она скончалась на юге Франции в Ницце в феврале 1922 года, где и была похоронена. К тому времени давно уже не было в живых Александра III, был убит вместе с семьей последний Царь Николай II. Да и той страны под названием Россия, которую Екатерина Михайловна знала, где родилась, выросла, где обрела любовь-судьбу и где чуть было не стала царицей, той страны уже не было на карте. Появилось некое новое «красное царство», где беспощадно истреблялось все, что было связано с прежней жизнью.

Но еще задолго до падения монархии Екатерина Михайловна перестала бывать на родине, где не была нужна никому. Старость она встретила на удаленной вилле в окружении мемориальных реликвий, связанных с Александром II. Его портреты, письма, его личные вещи скрашивали одиночество старой женщины, превратившейся в живой реликт давно минувшей эпохи.

Глава 14

Балерина Матильда Кшесинская

В 1888 году Цесаревичу Николаю Александровичу[63] исполнилось двадцать лет, и, хотя время женитьбы еще не наступило, Мария Федоровна уже думала о его семейном будущем. Ничего определенного долго не было. Она знала, что германский Император Вильгельм II после восшествия на престол в 1888 году первое время вынашивал абсурдный план женить Цесаревича на своей сестре Маргарите.

Прусская принцесса не блистала красотой, но была молода (родилась в 1872 году) и, как говорили, довольно умна. Но это ничего не меняло. Антипрусские настроения царя и царицы были непреодолимы. Марию Федоровну глубоко возмутило отношение кайзера к другой своей сестре, принцессе Софии Прусской, вышедшей в 1888 году замуж за племянника царицы, наследного греческого принца Константина. Когда германский Император узнал, что София приняла православие, а во время пребывания в Берлине бывала в церкви русского посольства на службе, он потребовал от Софии обязательно посещать и лютеранские храмы. Когда же та отказалась, взбешенный Вильгельм II вообще запретил родственнице наведываться в Германию!

Цесаревич не проявлял никакого желания связать свою жизнь с «костлявой Маргаритой». Отец и мать никогда не смогли бы заставить сына жениться, слишком дорожа счастьем своих детей, чтобы принуждать их. Но