Бренная любовь - Элизабет Хэнд

– Да ладно. Это же владелец «Уинсом фармасьютикалс»! Он разбогател на таких, как ты. Вот, взгляни.

Саймон вручил мне стопку бумаг толщиной с добрый стейк. Я посмотрел на обложку.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ДОГОВОР КУПЛИ-ПРОДАЖИ КАРТИНЫ РЭДБОРНА КОМСТОКА «ИЗОЛЬДА»

(фрагмент картины «ПРИВОРОТНОЕ ЗЕЛЬЕ»)

Внизу стояла дата, затем подписи Рассела Лермонта и примерно дюжины его адвокатов.

– Пожалуй, тебе не помешает подмога, Саймон, – сказал я и полистал договор.

Там было много юридической тарабарщины и множество колонок с числами, которые складывались в весьма и весьма кругленькую сумму. Я с отвращением взглянул на портрет Лермонта – тощего магната с угловатым лицом, лет шестидесяти, с отбеленными до голубизны зубами, расчетливой улыбкой и хитрым взглядом престон-стерджесского жулика.

– Господи, – повторил я и перевернул страницу.

Картина «Приворотное зелье» считается главным шедевром Рэдборна Комстока, хотя она никогда нигде не выставлялась – в альбомах по искусству попадаются лишь ее фотографии, сделанные во время визита к Тревору Комстоку, сыну Рэдборна. Разительно отличающаяся от прежних работ, принесших художнику известность – хрестоматийных «Джонни Яблочное Семечко» и «Пола Баньяна», а также иллюстраций к «Шекспиру для мальчиков» и «Робин Гуду», – картина «Приворотное зелье» представляет собой авторский взгляд на классическую легенду о Тристане и Изольде. На диптихе, написанном маслом по дереву, запечатлен тот роковой миг, когда влюбленные приняли любовное зелье и тем самым определили свою судьбу. Значительно мрачнее – как по цветовому решению, так и по выбору темы, – всех прочих работ мастера, картина отмечает собой любопытный момент в истории американской иллюстрации, соединяя в себе фотореализм и внимание к деталям, свойственные английскому течению Прерафаэлитов, с чертами позднего символизма. Трагическая смерть Комстока вскоре после завершения этой картины не позволила ему создать корпус работ, которые могли бы стать величайшим наследием художника. В 30-х годах XX века диптих был разделен, а обе его части утеряны.

– Перепечатано с разрешения галереи из каталога выставки «Дни суровые и прекрасные: ретроспектива работ Рэдборна Комстока», галерея Нонсач, Бостон, 1978 год.

– Не понимаю… Кто он – этот Лермонт?

– Миллиардер. Коллекционирует аутсайдерское искусство. Живет в Лондоне.

– Ты с ним знаком?

– Мы пару раз встречались на острове. У него своя яхта. Ты, наверное, ее видел. Четырехмачтовая.

– Четырехмачтовая?!

Я еще раз изучил фотографию картины. Все цвета имели розовый подтон, как на снимках из старых журналов. Тристан стоял на левой панели, Изольда на правой; они держали за ручки кубок, который был изображен ровно посередине и разделен пополам. Петли, соединявшие две панели, стали частью узорчатой резьбы на кубке. Фотография была слишком маленькой, чтобы хорошенько разглядеть картину, но что-то в облике Изольды заставило меня содрогнуться.

– Аутсайдерское искусство, говоришь? – переспросил я. – Рэдборн даже близко не аутсайдер.

– Вот-вот. А кроме того – только между нами, ладно? – эта картина не может стоить четыре миллиона. От силы два.

– Четыре миллиона, помнится, стоил Пэрриш. А Рэдборн, как ни крути, – не Пэрриш. И даже не Генри Дарджер. – Я вернул ему контракт. – Ты упустил одну сущую мелочь, Саймон. У нас нет «Приворотного зелья».

– Половина есть.

– Здесь сказано, что обе части утеряны.

Улыбка Саймона стала еще шире.

– Ред ее нашел! Половинку – ту, что с женщиной. Она стояла в эллинге вместе с остальным барахлом, оставшимся от затонувшей лодки Рэдборна. В прошлом году Ред наводил там порядок. А потом рассказал о своей находке Лермонту, который как раз прошлым летом заглядывал на Аранбегу. – Саймон подлил себе вина. – Вторая половина у него.

– Серьезно? У Лермонта?!

– Ага. Понятия не имею, где он ее раздобыл, но хозяин теперь он.

В наши дни у Рэдборна был бы целый шкаф с препаратами от «Уинсом фармасьютикалс». На старости лет его и без того хлипкая связь с реальностью окончательно износилась, и он начал раздавать свои картины и наброски направо и налево, расплачиваясь ими с хозяевами местных лавок и магазинов. После смерти Рэдборна некоторые работы вернулись в Золотую Рощу – торговцы возвращали их из благородных побуждений, полагая, что они должны принадлежать семье художника. Часть картин Саймон сумел выкупить, когда был при деньгах; а однажды две дедушкины картины маслом кто-то выставил на гаражной распродаже в Кушинге, где их купил и впоследствии подарил Саймону на день рождения друг нашей семьи. Прочитав описание «Приворотного зелья», я решил, что вторая часть диптиха нашлась в чьей-то частной коллекции или в каком-нибудь захудалом музейчике из тех, где выставляют плетеные корзины индейцев-абнаки и мелкие произведения американских живописцев вроде моего деда.

– Говорю тебе, Вэл, этому типу прямо неймется заполучить нашу картину. – Саймон ткнул пальцем в лежавшую передо мной цветную фотографию. – Я тоже тянуть не вижу смысла. Думаю, тебе не надо говорить, что наше портфолио изрядно похудело…

– Угу, говорить не надо. – Я откинулся на спинку пластикового стула: тот неприятно затрещал под моим весом; мне было скучно, я устал и хотел поскорее уйти. – Так продавай. Или тебе какое-то разрешение от меня нужно? Считай, я разрешил. Все, мне пора.

Я встал, но Саймон схватил меня за руку.

– Погоди. Вэл, слушай, нет, мне не нужно разрешение, но я хочу попросить тебя об одной услуге.

– Так.

Несколько секунд я терпеливо ждал пояснений и был вознагражден: мой брат блестяще исполнил роль Невинного Плута.

– Дело плевое, – сказал он. – Видишь ли, Лермонт просит уже на этой неделе доставить картину в Лондон.

– Обратись в «Федэкс».

– Он надеется получить ее лично в руки.

– Найми курьера.

– Вэл. – Саймон с улыбкой откинулся на спинку стула. – Слушай, это же такая малость. И мне, и Лермонту будет спокойнее, если картину доставишь ты – человек, которому можно доверять.

Я засмеялся. Саймон натянуто улыбнулся.

– Ладно, окей, он тебя не знает – но я ведь не бог весть о чем тебя прошу, Вэл! Кстати, послать тебя придумал Ред. Лермонт просил это сделать его, я поговорил с Редом, и тот предложил обратиться к тебе. У Лермонта есть частный самолет, он тебя заберет, откуда скажешь. Из Нью-Йорка или отсюда. Главное – в ближайшие пару дней. Прилетишь в Лондон, отдашь картину, он переведет деньги. Все.

– Я занят, Саймон.

Он прыснул.

– Так себе отмазка, Валентин.

– Я только что вернулся из Лондона! Почему тебе самому не слетать?

– Я бы рад, но у меня в пятницу слушание, перенести никак.

Я помотал головой.

– Мне этот геморрой сейчас не нужен, ясно? И деньги тоже не нужны. У меня кое-что намечается…

– Вэл, погоди. – Саймон набрал побольше воздуха в легкие. – Это не все. Лермонт предложил пять миллионов за нашу половину Аранбеги. Дом, надворные постройки, сто