Двуглавый. Книга первая - Михаил Иванович Казьмин

со всей дури бить в неё кулаком. Правым, ясное дело — охранник до последнего должен был считать заключённого одноруким.

— Чего надо? — окошко с лязгом открылось и в нём появилась недовольная морда надзирателя.

Ох, и шарахнул его тёзка телекинезом!.. Душу, можно сказать, в удар вложил, бедолагу аж впечатало спиной и затылком в дверь камеры напротив, и он сразу же безжизненно завалился на пол. Разбираться, что там с ним, нам было недосуг — не может помешать, и ладно. Тёзке осталось разомкнуть и сбросить браслет, схватить пиджак и сделать широкий шаг, завершившийся уже в комнате дома госпожи Волобуевой.

Там он тоже надолго не задержался — забрал остававшиеся деньги, парабеллум, покидал в портфель нехитрое имущество в виде свежего и так и не отданного в стирку белья, носков да мыльно-рыльных принадлежностей, и снова широко шагнул, на этот раз в свою комнату в родительском доме, а оттуда сразу в домик садовника…

— Так, — только и сказал подполковник Елисеев, выслушав сына. Отдам тёзке должное, докладывал он ясно, чётко и сжато, не утаивая ничего важного и упоминая вскользь или вообще опуская неважное. Не иначе, в кадетском корпусе такому научился. — Ну-ка, покажи, как ты это делаешь.

Предлагать отцу пустую чашку было со стороны воспитанного молодого дворянина, конечно же, невежливо. Но не на пол же сбрасывать, — подумал тёзка и подвинул её по столу к отцу.

Чем хороши люди военные, так это накрепко вбитой в них привычкой в любой непонятной ситуации действовать если и не по уму, то хотя бы по уставу. Вот и подполковник Елисеев, вернув на место отпавшую челюсть, принялся оценивать обстановку и готовить меры по должному на неё реагированию.

— Тебя я пока к себе в батальон заберу, — что ж, это было ожидаемо, а в нашем положении ещё и желательно. — И Елену с Натальей, — ну да, о жене и дочери Елисеев-старший тоже подумал. — На сборы и Ольга с Антоном прибудут, тоже хорошо, тем более, Ольга в этих делах что-то понимает.

— Фёдора Сергеевича надо бы в известность поставить, — с некоторым сомнением продолжил тёзкин отец, — что речь идёт о титулярном советнике Грекове, мы с тёзкой вспомнили не сразу. — Но что ты ему скажешь? — нотки сомнения в голосе подполковника усилились.

— Да всё и скажу, — отмахнулся тёзка. — И так скажу, что он после этого либо землю будет рыть, причём так, что мы с того тоже немало поимеем, либо бочком-бочком отойдёт в сторонку, что для нас тоже не бесполезным окажется.

Вообще-то пользу в общении с начальником Покровской полиции тёзка имел в виду исключительно свою собственную, но упоминать о том в разговоре с главой семейства было бы не лучшим вариантом.

— Это как же? — заинтересовался Михаил Андреевич.

— Либо захочет раскрыть такое дело, за которое ему чин уж точно дадут, а то и орден, и тогда меня прикрыть и семью нашу защитить для него жизненно важным станет, либо побоится связываться и потому придираться ко мне не станет, чтобы не поднимать лишнего шума. В любом случае того, что с Ольгой тогда было, не повторится, — отца тёзке важно было иметь на своей стороне, поэтому говорил он уверенно и даже с некоторым нажимом, пусть сам полной уверенности в успехе нашей затеи и не имел.

— Вот ты как повернул, — кажется, подполковник Елисеев удивился такому поведению сына. — Не боишься, значит?

— Отбоялся, — тут тёзка душой не кривил. На него столько всего свалилось, начиная с того случая на дороге, что страх за себя несколько притупился, а уж предательство Анечки и успешный побег только добавили дворянину Елисееву бесстрашия. Надо будет, пожалуй, как-то вернуть его с небес на землю, а то совсем страх потеряет и втащит нашу общую тушку куда не надо.

— Отбоялся, говоришь? — старший Елисеев недоверчиво хмыкнул. — Ну ладно. Без Фёдора Сергеевича нам тут так и так не обойтись, так что сей же час ему и позвоню. А ты давай иди приведи себя в порядок. Матери и Наташке не говори пока лишнего, подумаем с тобой потом, что и как им рассказать.

Привести себя в порядок тёзка и сам был рад, вот сразу и отправился на помойку, то есть, прошу прощения, на помывку. Не люблю чувствовать себя тупым, но именно такое неприятное ощущение пришлось мне пережить, когда тёзка, старательно отмываясь, вдруг уставился, как баран на новые ворота, на свою левую ногу. Я сразу и не сообразил, что именно он пытается там высмотреть, и потому какое-то время бессмысленно пялился вместе с ним, пока на память не пришла разгадка — на положенном месте чуть выше колена напрочь отсутствовал шрам, напоминавший о неудачном падении в далёком детстве и целительском искусстве старшей сестры.

— И как прикажешь это понимать? — вопросил дворянин Елисеев, уловив, что я разобрался с причиной его недоумения.

— Как некую данность, — с лёгкой задумчивостью ответил я. — Хотя не думаю, что по этому поводу следует так уж сильно переживать. Если, конечно, этот шрам не был дорог тебе как память.

— Да обойдусь уж как-нибудь и без такой памяти, — отмахнулся тёзка, — но всё равно же интересно, куда он делся…

— Думаю, интересно тут на самом деле не куда, а почему, — уточнил я. — Нет никаких соображений?

— Никаких, — тёзкин ответ отдавал лёгким недоумением. — А ты как полагаешь?

— Вообще, связка «после этого — значит, вследствие этого» частенько проходит как один из элементов демагогии… — начал я.

— Да, нас этому учили, — нетерпеливо прервал меня тёзка. Чёрт, всё время забываю, что качество гуманитарного образования тут куда выше привычного мне.

— Но в нашем случае, боюсь, именно её придётся принять как объяснение, — продолжил я. — Как я понимаю, это побочное действие наших с тобой упражнений.

Тут пришлось растолковывать тёзке, что такое побочное действие, он быстро мои объяснения понял, и ещё быстрее после того согласился с моим предположением. А что, ничего другого ни ему, ни мне больше не оставалось… Но нам обоим такая побочка понравилась. Очень, знаете ли, полезная побочка, в отличие от того, что обычно этим словом называется. Однако же следовало поторопиться, тем более, обсуждать тут было больше нечего. Если такие побочки пойдут у тёзки по всему организму, а не только